Аурел Михале - Тревожные ночи
— Бери ребенка и иди в дом, — строго приказал он мне. — А лучше всего беги отсюда куда-нибудь!
Куда же мне бежать?! Я взяла Тудорела на руки и прошла в сени. Свекор некоторое время прислушивался к грохоту машин, которые уже въехали в село. Потом взял топор и, направившись к воротам, проговорил:
— Пусть только кто войдет, башку расколю!
«С ума сошел!» — подумала я и от страха сильнее прижала к груди сына. Свекор стоял у ворот с топором в руке, вглядываясь в темноту сквозь щели створок. Гул машин слышался уже совсем близко. И вдруг их вереница вынырнула из темноты. До нас оставалось четыре дома… три… два… Завизжали тормоза, и головная машина остановилась как раз перед воротами. За ней и другие. Из первой выскочил солдат с винтовкой и бросился в дом. Свекор быстро вскинул топор… Я зажмурилась и, дрожа всем телом, прислонилась к стене.
Но через мгновение я услышала громкий голос.
— Отец!
Я открыла глаза… Мой свекор застыл на месте, занеся топор над головой вошедшего человека. Я дико вскрикнула и пулей вылетела из сеней.
В воротах стоял Штефан.
Я остановилась возле него. У свекра непроизвольно задрожали губы и борода. Руки ослабли, и топор выскользнул из них. Судорожно зарыдав, старик без сил припал к груди Штефана. Тот левой рукой обнял отца, а правой обхватил мои плечи. Потом, увлекая нас за собой, пошел к дому. Наткнувшись на мертвую мать, он остановился, потом бросил взгляд на сгоревшую крышу… И вдруг безудержно зарыдал вместе с нами. В этот момент из сеней выбежал Тудорел и, не дотянувшись до пояса отца, обхватил его ноги.
Высвободившись из объятий Штефана, старик тяжело вздохнул:
— Там немцы, сынок! — он показал на другой конец еще горевшего села. — Немцы, — повторил он тихо.
Штефан вытер глаза, поднял Тудорела, поцеловал и передал его мне на руки. Потом повернулся к советским и румынским солдатам, заполнившим наш двор, и показал им винтовкой в сторону, где горело село. Они поспешно выбежали на улицу.
Я пошла к себе и в воротах столкнулась с Такс. Его подвезли солдаты, приехавшие со Штефаном. Мы остановились. Возвращение Штефана было для меня настолько неожиданным, что я совсем потеряла голову. Таке не вошел с солдатами во двор… Лишь позднее я поняла, что Штефан уже знает, что я не ждала его, что Таке стал моим вторым мужем.
А Таке только проговорил, как всегда, ласково:
— Ну, слава богу, Штефан вернулся!
Я, конечно, была очень рада возвращению Штефана. Но что греха таить: и Таке мне тоже было жаль, мое сердце болело и о нем.
— Пандуром [10] возвратился, — помолчав немного, с некоторой гордостью сказал Такс. — С дивизией Тудора Владимиреску! Знаешь, его тогда русские подобрали и спасли…
На другой стороне села вдруг раздались выстрелы и крики «ура». Мы узнали потом, что наши настигли немцев и уничтожили их. Семерых, что были пойманы, расстреляли тут же, посреди села.
* * *В тот же вечер Штефан вместе с другими пандурами и советскими солдатами двинулся дальше на Бухарест. Расставаясь с ним, я горько плакала, поминутно вытирая глаза платком. Меня смущало, что Штефан ни единым словом не обмолвился о том, что я не ждала его. Поцеловав ребенка, он обнял меня и крепко прижал к своей груди. Почувствовав, как сильно бьется у него сердце, я поняла, что он все еще любит меня. Тогда я осмелилась поднять глаза и спросить:
— Как мы будем жить дальше, Штефан?
— Э, брось! — подбодрил он меня. — Позаботься о сыне! — И снова прижав к своей груди, поцеловал мои глаза, как когда-то до войны. — Решайте вы оба, — добавил он. — Ты и Такс!
А что было решать? В тот же вечер Таке ушел от меня, сунув под мышку узелок со своими пожитками. Всю ночь я проплакала, сама не зная почему. То ли оттого, что вернулся Штефан, то ли оттого, что ушел Таке. Тревожно было у меня на сердце…
Больше я не видела Штефана. Через две недели он погиб в боях с немцами и хортистами в Трансильвании, под Илиени…
С тех пор, когда я вижу Таке, одиноко и грустно бредущего с палкой по улице, я вспоминаю о Штефане и о той проклятой войне, которая принесла нам столько горя. Тогда у меня едва хватает сил прижать к себе головку сына, а слезы сами льются из глаз при мысли о том, как хорошо могли бы мы жить и как много страданий выпало на нашу долю.
Ночное задание (Рассказ офицера)
Полночи провертелся я на жесткой кровати в караульном помещении пограничной заставы, все никак не мог заснуть. За последнее время по ночам к берегу Дуная все чаще и чаще пробивались отряды немецких солдат. Они разрозненными группами уходили от преследования наших частей, намереваясь переправиться через реку и скрыться в Болгарии. Пришлось удвоить число патрулей, прочесывающих прибрежные ивовые заросли, увеличить количество секретов на берегу реки, и все-таки у меня было очень тревожно на душе. Прошлой ночью один грузовик, набитый удирающими из-под Калафата немцами, ворвался в рыбачий поселок. Обезумев от страха, гитлеровцы бросились в воду, пытаясь сесть в лодки. Внезапный шум разбудил рыбаков. Они выскочили из камышовых шалашей и, увидев немцев в лодках, ринулись на них с длинными ясеневыми веслами и острыми рыбацкими ножами в руках. Драка завязалась тут же, у лодок, на мелководье. Послышалась крепкая брань, сопровождаемая сильными ударами кулаков. Действуя веслами, рыбаки каждым взмахом сшибали с ног сразу трех — четырех немцев. Вдруг какой-то немец вытащил револьвер и выстрелил. Один из рыбаков, раненный немцами, свалился на борт лодки.
Это окончательно погубило немцев: звук выстрела услышали патрули и секреты пограничной заставы. К тому времени, когда я прибыл на место происшествия, все было кончено. Лишь нескольким немцам удалось удрать на одной из лодок, да и то без весел; лодку подхватило течением и вынесло на середину Дуная. Кроме них, от берега отплыла еще одна небольшая группа немцев. Они плыли на автомобильных камерах, широко размахивая руками. Большая часть их погибла от нашего пулеметного огня. Из воды вышло всего семеро. Они подняли руки и сдались в плен. На рассвете я отослал немцев под охраной в Калафат. Вместе с ними туда отправили и раненого рыбака.
На следующую ночь опять появились немцы. Они плутали по Дунаю, спасаясь от преследования нашей флотилии. Немцы подплыли к берегу и, словно голодные волки, набросились на овец, пасущихся около леса. Услышав крики пастухов, мы поспешили на помощь, но из этой группы нам поймать никого не удалось — немцы успели удрать на шлюпке.
Весь день мы находились в состоянии полной боевой готовности, спрятавшись в камышах и прибрежных ивах. Вечером к нам из полка прибыло подкрепление — человек тридцать солдат во главе с офицером. Вместе с ними приехал и командир батальона. Он проверил охрану на моем участке, затем познакомил нас с новым приказом.
— Необходимо отразить любую попытку высадить десант! — сказал он мне, когда мы остались одни в помещении пограничной заставы.
— Какой десант? — недоуменно вырвалось у меня. — Кому еще понадобилось здесь высаживаться?
— Немцам.
Я был очень удивлен этим известием. После 23 августа прошло уже больше двух недель. В течение этого времени почти вся Румыния была очищена от немцев. Только одна наша дивизия, которая вела бои на Дунае на фронте Калафат — Турну — Северин — Оршова — Карансебеш, взяла в плен почти десять тысяч человек.
— Сегодня, — объяснил мне командир батальона, водя пальцем по карте, — гитлеровцы атаковали свежими силами границу Баната. Их быстроходные сторожевые суда пытались пробиться по Дунаю к Железным Воротам. Кто знает, может быть, войска, находящиеся в Болгарии, вздумают перейти Дунай именно здесь. Нам известно, чего они хотят… Они хотят отбросить весь левый фланг нашего фронта, опирающийся на Дунай и горы Баната.
Потом майор сел на мотоцикл и быстро скрылся в ночной темноте. Я же продолжал стоять на дамбе, думая о его словах: «Необходимо удержать участок во что бы то ни стало до тех пор, пока не подойдут советские части!»
Некоторое время еще слышалось в отдалении тарахтение мотоцикла, потом над камышовыми зарослями, безбрежными водами Дуная, вновь установилась ночная тишина. Из задумчивости меня вывел потянувший с Дуная ветер. Он всколыхнул ночной воздух и серебристо зазвенел в кронах деревьев. Ветер крепчал, он срывал поблекшие листья с прибрежных зарослей и становился сырым и холодным. От клубившихся на небе мрачных туч ночь стлала еще темнее.
«Скверная погодка, — подумал я. — Как бы немцы не воспользовались ею и не прошли к берегу через лес!»
Я вернулся в помещение заставы, выслал вслед ушедший на участок патрулям несколько усиленных нарядов, а между каждыми двумя секретами распорядился поставить еще по одному пулемету.
Затем, не раздеваясь, я растянулся на кровати, чтобы хоть капельку соснуть: никто не знал, что могла принести ночь. На какое-то время мне удалось задремать, несмотря на тревожные мысли и одолевавшие меня заботы. Но вскоре раздался пронзительный звук пароходного гудка на Дунае, и я сразу проснулся. Тотчас же бросился к телефону и опросил секреты.
