Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая
— Пытались окружить? — насторожился Петр Петрович. — А далеко отсюда штаб полка?
— Да нет, близко. Здесь не равнина. В тесноте воюем.
— Значит, они могут и сюда прийти?
Командир дивизии пожал плечами.
— Все возможно.
Петр Петрович вопросительно поглядел на Ивана Степановича и на Катеньку. Но на бесстрастном лине старого охотника трудно что-нибудь разобрать. Катенька тоже ничем не выражала своих чувств. И все-таки она спросила:
— А летные части вместе с вами не воюют? Они, конечно, в горах не действуют?
— Как разведчики, — ответил генерал. — Или когда пробомбить надо.
— Наверное, издалека откуда-нибудь?
— До последних дней вызывали из Бельц.
Катенька вспыхнула. Петр Петрович выразительно поглядел на нее. Наоборот, на лице Ивана Степановича не дрогнула ни одна черточка. Генерал из этой мимической сцены ничего не понял. И не предполагая, что в словах Катеньки мог скрываться другой смысл, генерал Клязьменский сказал:
— Вчера, кстати, произошел тяжелый случай с нашим самолетом, производившим глубокую разведку. При возвращении немцы подбили его, он загорелся…
— А летчик? — вырвалось у Катеньки.
— Их было двое, — уточнил генерал. — Пилот и наблюдатель.
— Они спаслись?
— Да, сбросились на парашютах и, по счастью, попали в наше расположение. Немножко, конечно, побились при приземлении. Здесь горы. Одного ударило о камни, другому поцарапало лицо. Но отделались в общем благополучно.
— А они… откуда?
— Из Бельц.
— Уж не наши ли знакомые? — вопросительно поглядел на Катеньку Петр Петрович.
— Вы случайно не знаете их фамилии? — не скрывая волнения, спросила она, обратившись к командиру дивизии.
— Право, не знаю. Знаю только, что храбрые ребята и оба младшие лейтенанты.
— Значит, это не они! — воскликнул Петр Петрович.
Лицо Катеньки сразу стало грустным.
А Петр Петрович со свойственной ему любознательностью проявил живейший интерес к военным проблемам, и в частности к проблеме горной войны.
— Извините меня, может быть, я не совсем понимаю, — адресовался он к командиру дивизии. — Но представляется, что воевать в горах более удобно, чем в чистом поле. Здесь можно укрыться в пещерах или под навесом скал.
— Как сказать, — усмехнулся генерал. — Мы тоже сначала так думали. А потом поняли, что горы лбом не прошибешь. Сейчас подгоняем тылы, подвозим необходимое снаряжение, и тогда уже двинем по-серьезному.
— А если немцы за эти дни прорвутся сюда? — не без задней мысли спросил Петр Петрович.
— Отразим.
Петру Петровичу понравился уверенный тон генерала.
— Отразим! — с актерским пафосом повторил он полюбившееся ему слово. И еще раз повторил: — Отразим!
Глава двадцать третья
Допрос пленного подтвердил, что немцы подбросили на этот участок серьезные силы: очевидно, они догадывались или, может быть, выяснили при помощи разведки, что здесь действует дивизия неполного состава, не подготовленная для ведения горной войны, без соответствующего вооружения, без тыла и без резервов. Командир дивизии запросил в корпусе подкреплений, их не дали просто потому, что не было. Резервы не подошли.
Клязьменскому приходилось туго. Любая другая армия, окажись она в таком положении, отвела бы части на более выгодные позиции, но наш советский солдат, если уж зацепится за какой-нибудь рубеж, — попробуй его оттащи!
Наступившая ночь была величественна и тревожна. Мрак нарушали ракеты, вспыхивающие то тут, то там. Но что могут осветить они в глубоких извилистых ущельях, покрытых лесом? Когда ракеты гасли, мрак становился гуще, непроницаемей. Что там творится, в бездне гор? Слышатся выстрелы. Раскатисто бьют орудия. Откуда? Куда? Кто поймет!.. Они бьют то редко, один-два выстрела, как бы для пристрелки, то заколотят часто часто. Боже, какой грохот!
Петр Петрович стоял у окна в своей затемненной комнате и чутко прислушивался к каждому выстрелу, ежился и вздрагивал от ночной прохлады. Спать он не мог. Что-то непонятное совершалось вокруг. Кто там движется во мраке? Наши? Ихние? Может быть, враг уже близко, рядом? Кто скажет? Кто объяснит?
— Свет! Свет! — отчаянно кричит он в глубину комнаты, где Иван Степанович сидит в кресле и курит. — Гасите скорей папироску! Скорей! Заметят! Гасите!
— Не заметят! — раздается басок Ивана Степановича. — Здесь горы.
Старый охотник что-то слишком много курит. Огонек папиросы почти все время поблескивает во мраке. Уж не волнуется ли, в самом деле, и этот железный человек?
— Летит! Слышите, летит! — снова доносится от окна отчаянный шипящий шепот. — А вы с папиросой! Иван Степанович!
Вы слышали рокот фашистских самолетов? Тягостный, ни с чем не сравнимый звук. Над тобой! Конечно над тобой! Только над тобой! Орудийный снаряд, пущенный откуда-то, не так страшен. К нему можно привыкнуть. Попадет или не попадет, еще неизвестно. А самолет всегда над тобой, всегда кажется над тобой, даже если летит в стороне. Петр Петрович, почему же вы не бежите в блиндаж, в какую-нибудь пещеру, наверно, здесь есть пещеры в неприступных, непробиваемых скалах. Бегите туда, бегите… Почему вы продолжаете стоять у окна? Привыкли?
Проходит час, другой…
В дверь Катенькиной комнаты раздается легкий стук. Дверь медленно открывается, впуская старых актеров.
— Катенька! Извините, что мы вас разбудили, — послышался в темноте голос Петра Петровича.
— Я не сплю, — ответила Катенька.
— Где вы?
— Сижу у окна…
— Почему же вы не поспали хоть часок?
— Не хотелось.
— Мы решили вас разбудить, Катенька, чтобы обсудить совместно одно наше предложение. Мы с Иваном Степановичем уже обменялись мнениями. — После небольшой паузы Петр Петрович продолжал:
— Время серьезное, Катенька. Смотрите, что творится за окном!
За окном действительно творилось что-то невообразимое. Там стоял грохот, чудовищный грохот! Такой, наверное, бывает при землетрясении не меньше чем в десять-одиннадцать баллов. Удивительно, что Петр Петрович так хладнокровно ведет себя.
— Пойдемте, Катенька, в нашу комнату, — жестом позвал он девушку, — там решим окончательно.
Что они собирались решать, не сказал.
* * *Как раз в это время командир дивизии разговаривал с начальником штаба, обсуждая тяжелое положение, в какое попала дивизия.
— Что ж, Дмитрий Михайлович, как-нибудь выкрутимся, — говорил генерал. — Все равно нам ни техники, ни солдат не подбросят. Будем надеяться на себя.
— Совершенно верно, помощи ждать неоткуда, — подтвердил начальник штаба.
— Все распоряжения отданы?
— Так точно.
— Вы приказали раздать гранаты работникам штаба на случай, если сюда прорвутся немцы?
— Розданы.
— Всех учли?
— Всех. Сейчас дорог каждый человек. Правда, тут еще не вовремя приехали артисты. Их надо бы, конечно, отправить в тыл. Но теперь поздно.
— Да, поздно… — тихо повторил генерал. Проговорил еще что-то невнятно, и вдруг голова его беспомощно опустилась на стол.
Начальник штаба удивленно взглянул на него, потом на цыпочках вышел в другую комнату.
— Живейко! — тихо приказал он ординарцу, кивая на дверь. — Генерал уснул. Пусть полчасика поспит, не будите его, всех направляйте ко мне.
— Третьи сутки не спит, другой бы свалился давно, — с некоторой фамильярностью ответил ординарец.
— Разбудите, когда скажу, — добавил начальник штаба и проследовал к себе.
* * *— Живейко, дайте-ка умыться!
Генерал умывался прямо из таза, согласно местным обычаям. Ординарец стоял с полотенцем в руках. Умываясь, генерал приговаривал: «Ух хорошо. Весь сон сняло».
Потом не спеша вытер лицо, причесался и стал внимательно разглядывать довольно подробную карту с обозначениями на румынском и немецком языках, доставленную разведчиками. Должно быть, карта заинтересовала его, он взял лупу и, медленно передвигая ее, читал топографические знаки.
— Все ясно! — почти весело сказал он начальнику штаба, появившемуся в комнате. — Здесь проходит шоссе, удобное для их техники. Но мы можем отыграться в другом месте. Вот здесь! Мы сманеврируем первым полком.
— К сожалению, его теснят, — подал реплику начальник штаба.
— Выкрутимся, Дмитрий Михайлович, не в таких переплетах бывали. Сейчас сорок четвертый, а не сорок первый год.
— По вашему приказанию штаб занял круговую оборону. Комендантский взвод контролирует шоссе на случай прорыва танков.
— Так! Хорошо! Действуйте!
Сражение в горах продолжалось всю ночь. Особенно ожесточенный бой шел на шоссе, пересекавшем Карпаты: по одной стороне его высились скалы, подступая к самой дороге; по другой горбились склоны, более отлогие, покрытые травой и кустарниками. Бойцы третьего полка во главе с дважды раненным героем-командиром бились насмерть, закрывая путь фашистским танкам, остервенело рвавшимся вперед. Многие танки горели — это бронебойные снаряды попали в цель.
