Богдан Сушинский - Французский поход
– Так, может, с этого и начать? – Гусар ошарашенно метнул взгляд на Хмельницкого. Ему не верилось, что казак мог произнести это в шутку. Эти «казацкие» шутки полякам давно известны. – Что вы занервничали? Не такое уж невероятное предположение, как вам кажется, поручик.
– П-позвольте? – потребовал объяснений гусар, увлекшись изложением всего того, что, по его мнению, должно было бы пригодиться генеральному писарю в разговоре с французским послом, он не готов был парировать его словесные ядра.
– Говорю: если по отношению к украинскому казачеству и особенно к украинским крестьянам сейм будет проводить такую же наглую политику, какую ведет сейчас, он очень скоро доживется и до того, что казачество объявит ему войну.
– Я всего лишь поручик личной гвардии гусар коронного гетмана, пан полковник, – сдержанно напомнил поляк. – И плохо представляю себе, как ведут себя в сейме наши сенаторы. Род Кржижевских, к которому имею честь принадлежать, дал Польше более сотни офицеров. Более сотни, клянусь на родовой Библии. Но ни одного сенатора. Так что греха Кржижевских в том, что происходит в наши дни в Польше, нет.
– Ответ истинного офицера, – почувствовал себя неловко Хмельницкий. И обратил внимание, что заикаться поручик перестал. Стало понятно, что к заиканию посланник королевы прибегал только ради конспирации.
– Но заметьте, я не должен был сообщать вам того, что только что сообщил. По крайней мере, я так считаю. Королеве не хочется, чтобы вы были знакомы со всеми тайнами ее двора. Вдруг испугаетесь гнева коронного гетмана Николая Потоцкого, польного гетмана Калиновского, магнатов: Вишневецких, Корецких, Лянцкоронских, да мало ли кого…
Поручик выжидающе посмотрел на полковника: нужно ли дальше называть фамилии знатных польских родов, которые не поддерживают короля в его решении послать казаков во Францию, или же генеральный писарь и так все понял.
– Я не стану заверять вас, что гнев ни одного из шляхтичей лично меня не огорчит.
– Заверять стоило бы его величество.
– Но тогда создается впечатление, что у короля почти не осталось союзников?
– Точнее будет сказать, их очень мало. Вы знаете, что Владислав IV хотел пойти войной против Крыма и Турции?
«При этом хотел назначить меня польным гетманом казачьего войска, которое выступило бы против мусульманского союза», – вспомнилось Хмельницкому.
Он не скрывал, что с удовольствием принял бы эту высокую должность, включился в войну и сделал все возможное, чтобы татары и турки были оттеснены от границ Речи Посполитой. Другое дело, что прибегал бы он к этому, памятуя, что воюет за земли Украины, за ее будущую государственность.
Но ведь король потому и избрал его в качестве претендента на пост польного гетмана, командующего всей экспедиционной армией, что понимал, сколь удачно в этом случае сочетаются, пусть даже временно, интересы короля и казачьей старшины. Да еще потому, что надеется: гнев Потоцкого и Калиновского будет возбуждать в Хмельницком не страх, а точно такой же гнев. А как же важно сейчас для короля иметь крепкую саблю, противостоящую гордыне этих строптивых, готовых на все военачальников.
Кроме того, Владислав надеялся, что, привыкнув к титулу гетмана и всему тому, что дает этот титул его владельцу в бренной жизни, Хмельницкий никогда не окажется во главе казачьего восстания. Наоборот, будет подавлять любую попытку нереестровых казаков бунтовать против короны, да к тому же сам попытается набросить узду на Сечь. У них там, между сечевиками и городовыми казаками, особенно реестровцами, вечная вражда.
– Да, я знаю о желании короля развязать великую войну против магометанского мира, – подтвердил полковник, лишь сейчас заметив, что поручик умолк, терпеливо ожидая его ответа. – Но ведь сейм с его намерением не согласился.
– При дворе считают, что не только не согласился, но и запретил ему даже думать о войне против турок. Хотя некоторые европейские монархи очень надеялись на этот поход коронного и казачьего войск.
«Можно представить, как чувствует себя король после такого запрета. И вообще, сколь неуверенно сидит Владислав IV на троне, пока знает, что почти весь сейм против него. Да и королеве, судя по всему, не легче».
38
Пока карета, на передке которой вместо кучера восседал теперь уже поручик Кржижевский, приближалась к особняку графа де Брежи, у Хмельницкого было достаточно времени, чтобы вспомнить, как Владислав принимал его в Варшаве весной 1635 года, сразу же после завершения сейма. Узнав, что казаки Сулымы разрушили Кодакскую крепость, король остро ощутил приближение очередного крупного восстания в Украине, которое еще больше ослабило бы Речь Посполитую перед лицом и на радость ее самого могучего врага – Османской империи.
Неудивительно поэтому, что неожиданное появление во дворце чигиринского сотника Хмельницкого, одного из героев недавнего крупного сражения с турками, Владислав IV воспринял как вещий знак небес. То уважение, которое питали к Хмельницкому не только казачьи офицеры, но и некоторые польские шляхтичи, в частности, командовавший войсками в той битве Станислав Конецпольский, позволяло королю считать, что Хмельницкий сумеет наладить совершенно иные, чем до сих пор, отношения и с реестровыми казаками и с массой вольного низового казачества, подчинявшегося только своим атаманам да законам собственной вольницы.
Вот почему он произвел сотника в генеральные писари. А чтобы укрепить его положение среди казачества, не выпячивая при этом своей королевской благосклонности, повелел впредь возводить в полковничий чин всех генеральных писарей.
И друзья, и завистники Хмельницкого истолковали тогда этот прием у короля, этот достойный удивления взлет сотника как его звездный час. Все ожидали, что после этого он останется в Варшаве и, обласканный вниманием, чинами и славой, будет обживаться при дворе, заводить знакомства с сенаторами и знатной шляхтой, и, конечно же, попытается каким-то образом увеличить свои владения.
Как же они были удивлены, узнав, что Хмельницкий не задержался в столице ни одного лишнего дня. Ускакал, исчез с королевского двора; как-то буднично, незаметно, стараясь не привлекать излишнего внимания, ушел из Варшавы, ничего не добиваясь, никак не используя свое положение. Почему вдруг? Как это следовало понимать?
А со временем король еще раз удостоил генерального писаря неслыханной доселе чести. Произошло это сразу же, как только Владислав IV узнал, что завистники, желая унизить Хмельницкого и заручившись словом гетмана Потоцкого, назначили его, полковника, командовать сотней Чигиринского полка. Всего-навсего сотней. Оскорбленный этим решением, Хмельницкий решил вообще оставить службу и заняться хозяйством в своем имении в Субботове под Чигирином.
Кто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба полковника, если бы в этом забытом Богом уголке украинской земли не появился сам подканцлер Речи Посполитой Радзиевский. Он прибыл по личному поручению короля, чтобы именем его величества отменить приказ о назначении Хмельницкого сотником и сообщить, что король назначает его генеральным есаулом реестровых казаков, то есть по существу возводит в чин генерала. Поручая при этом генеральному есаулу готовить казачьи полки к походу против турок.
Да, как бы он потом ни относился к Владиславу IV, в каких бы отношениях они ни находились, но то, что он заставил подканцлера привезти в имение казачьего полковника и вручить личный подарок короля – саблю, огласив при этом королевский указ и волю, – это было сделано с истинно королевской щедростью. Кто из казачьих полковников мог хотя бы мечтать о такой чести?
– Другое дело, как завершится его нынешнее посещение Варшавы. Ведь известно: по той же милости короля, по которой тебя возвысили, могут и низвергнуть.
– Простите великодушно, господин поручик, – прервал он затянувшееся молчание, – но мне показалось, что вы слишком хорошо осведомлены о государственных делах и событиях при дворе его величества. Слишком хорошо даже для поручика личной гвардии гусар коронного гетмана. Я уж было усомнился: соответствует ли ваш мундир тому истинному чину и положению, в коих вы пребываете при дворе.
– Не соответствует, можете не сомневаться, – иронично улыбнулся поручик. – Хотя именно в таком чине я и пребываю. Ясновельможные паны считают, что высшая награда для подчиненных заключается в том, что их не наказывают. Похвалить иногда похвалят, забывая при этом, что похвала – еще не чин и не доходная должность.
– То есть время от времени вы выполняете особые поручения королевы? – вернул его к сути вопроса Хмельницкий. – Я верно вас понял?
– Иначе зачем бы я трясся в этой карете вместе с вами? И еще могу сказать, что, несмотря на возражения сейма, король не отрекся от идеи большой войны с Турцией. И не исключено, что снова обратится к вам с предложением поднять казаков.
