Порфирий Гаврутто - На берегу Днепра

— Ну коли так — это уж хорошо! — заулыбался Алексей.

— Чего же здесь хорошего? — возразил Кухтин, поглаживая рукой свою блестевшую золотом, коротко остриженную голову. — Возись теперь с ними.

— Эх ты, Кухтин! — нараспев протянул Сидоров. — Отсталый ты человек. И ничего ты, видать, в политике не кумекаешь. А это, брат ты мой…

— Событие?

— А то как же.

— Подумаешь, событие какое! Четыре преступника пришли с повинной. А я бы…

— Дело не в количестве, а в самом факте, — перебил его Сидоров. — Если нам, парашютистам, товарищ младший сержант Кухтин, гитлеровцы начинают сдаваться, то это говорит о многом. Это уже говорит о том, что сознание немецкого солдата начинает раздваиваться, потерял он веру в своего фюрера, разлагаться начинает. А коль солдат начинает сомневаться в своих силах, перестал верить своим руководителям, то это уже не солдат. Воевать он начнет с опаской, назад без конца оглядываться и больше уже будет беспокоиться не за свою родину, а за свою собственную шкуру. Вот ведь в чем дело!

— Все правильно Лешка разъяснил, — авторитетно заявил подсевший к ним пулеметчик Василий Будрин.

— Не Лешка, а товарищ командир взвода, — поправил его Кухтин.

— Виноват. Все не привыкну никак.

— То-то, — засмеялся Кухтин. — У меня чтоб дисциплину по всем правилам исполняли.

— Так вот я и говорю, — продолжал Будрин. — Наш командир взвода товарищ старший сержант Алешка Сидоров все правильно разъяснил.

Солдаты заулыбались. Будрин, не замечая этих улыбок, поднялся, надел гимнастерку и, застегивая пуговицы, продолжал:

— Я тоже так думаю. Гитлеровец теперь не тот, что в сорок первом году. Тогда ведь они все больше нахрапом лезли. Такие, черти, самоуверенные были. Помнится, взяли мы под Ржевом одного такого. Прямо посмотреть не на что. И что вы думаете? Стал его наш комбат допрашивать, а он ему предлагает: дескать, если хотите, господин офицер, живым остаться, то сдавайтесь мне со всем своим батальоном, а я, говорит, за это похлопочу перед своим начальством, чтобы вас крестом наградили. Вот, брат, какими они нахалами в начале войны были. Или вот еще один случай был…

— Подожди, Вася, помолчи немного, — вытянув свою длинную шею, перебил его Кухтин. — Вроде кто-то кричит?

Солдаты насторожились. Слева, метрах в пятидесяти от них, в густом кустарнике кто-то возился. Явственно доносился хруст сломанных кустов.

— А ну, пойдем посмотрим! — предложил Сидоров.

— Пошли! — торопливо вскочив с земли, отозвался Кухтин.

Они подошли к кустарнику, раздвинули его и увидели сцепившихся в драке двух человек, одетых в красноармейскую форму.

— Это еще что такое? — сердито закричал Сидоров, видя, как один из них, подмяв под себя другого, выхватил финку.

Сидоров бросился вперед, чтобы разнять их, но в это время в воздухе мелькнуло отполированное лезвие ножа, а вслед за ним прижатый к земле человек тяжело простонал. Сидоров схватил за шиворот преступника, скрутил ему руки и только после этого взглянул на неподвижно лежавшего на земле человека.

— А-а! — удивленно вскрикнул Алексей, признав в нем ординарца Колодченко. — За что же он тебя?

Партизан поднял с земли голову, вскинул уже тускнеющие глаза на Сидорова.

— Командира спасите… — и умер.

Сидоров сначала подумал, что это поссорились между собою партизаны, но когда он услышал из уст умирающего просьбу спасти Колодченко, догадался, что это был налет диверсантов, переодетых в красноармейскую форму. Но где же Колодченко? Он осмотрелся по сторонам и неожиданно услышал шум в чаще.

— Скорее туда! Колодченко спасайте! — закричал он изо всех сил.

Кухтин, Будрин и Ванин, ломая кусты, бросились на выручку партизанского вожака. Вдруг раздался выстрел.

Кухтин вздрогнул: «Не успели!» И тут же, увидев медленно поднимавшегося с земли Колодченко, облегченно вздохнул.

Командир отряда, имевший привычку носить пистолет не в кобуре, а за поясным ремнем, долго не мог выхватить его. И когда ему это удалось, он выстрелил в бок навалившегося на него человека.

Колодченко встал, отряхнулся и, встревоженно посмотрев в кусты, тихо спросил:

— А что с Михаилом? Жив?

— Убили, — так же тихо сообщил Кухтин.

Лицо командира отряда стало хмурым. Он как-то сразу обмяк, сгорбился и, все еще тяжело дыша, растерянно смотрел поверх голов стоявших парашютистов куда-то вдаль. И было в этом взгляде такое, что даже страшно стало видевшему виды Будрину. Но вот Колодченко перевел взгляд на Кухтина.

— Покажите мне его.

Он подошел к распластанному на земле телу своего ординарца, склонился над ним, поцеловал его в уже остывшие и начавшие синеть губы и попросил перенести его в расположение отряда.

Кухтин тотчас же выделил людей, затем вместе с командиром отряда подошел к скрученному Сидоровым убийце. Заглянув ему в лицо, Колодченко сразу же признал в нем одноглазого полицая Тришку Наливайко. Весь побагровев, Колодченко устало опустил занесенный было кулак.

— Руки о тебя, паразит, пачкать не хочется! А надо было бы тебе и другой глаз выбить. Но теперь уж ни к чему. Теперь лучше вздернуть тебя на первом попавшемся суку. Сегодня же осудим тебя и вздернем.

— А кто это такой? — поинтересовался Кухтин.

— О-о-о! Это штучка важная. Давно мы за ним охотились, да никак не удавалось прихватить. А вот теперь и попался. Это тот самый Тришка, который Савелия и Каурова под виселицу подвел.

Услышав это, Кухтин даже побледнел. Он подскочил к Тришке и, широко размахнувшись, хотел было ударить его, но Колодченко схватил его за руку.

— Не надо, хлопец. Не пачкай руки.

— Товарищ командир отряда! — вынырнув из кустов, сказал сержант Ванин, держа в руках какие-то бумаги. — А второй-то похоже что фашист. Вот возьмите его документы.

— Точно, гитлеровец, — отозвался командир отряда. — Когда душил меня, все время по-немецки ругался.

Тришку Наливайко привели к Захарчуку. Из допроса выяснилось, что гитлеровцы специально подослали его в лес, чтобы потихоньку убить Колодченко, Захарчука и Черноусова. Все это должно было быть сделано накануне праздника 7 ноября. В день годовщины Октября намечался полнейший разгром парашютистов и партизан. Посылая в лес полицая, гитлеровцы предварительно привели его в надлежащий порядок, после которого его трудно было распознать: вместо выбитого глаза ему вставили стеклянный, выкрасили волосы и заставили полицая отпустить небольшую бородку. Вот в таком перелицованном виде Тришка и стоял сейчас перед комбригом.

— Так, значит, вы отрицаете, что выдали группу наших воинов и партизан? — спросил полковник.

— Наговоры все, честное слово, наговоры.

— Ну ладно! Хватит разыгрывать комедию, — сурово сказал комбриг и, подозвав к себе дежурного по штабу, приказал: — Соберите военный трибунал.

Через несколько дней поздней ночью батальон подняли по тревоге, построили и куда-то повели. Куда — никто из солдат не знал.

Шли долго, всю ночь. И только утром, когда очутились в незнакомом заболоченном лесу, солдаты узнали, что по приказу командования фронтом парашютисты должны захватить плацдарм на правом берегу Днепра. Ожидалось наступление наших войск.

В ту же ночь из штаба фронта прилетел к десантникам самолет связи. Прибывший представитель фронта вручил Захарчуку приказ командующего. Командующий фронтом приказал внезапным ударом с тыла овладеть опорными пунктами гитлеровцев на правом берегу Днепра — селами Свидовки, Секирна, Елизаветовка и Лозовок. От Захарчука требовали с захватом этих сел обеспечить беспрепятственную переправу через Днепр полевых частей Советской Армии. Захват плацдарма на правом берегу Днепра — это и было то, ради чего бригаду сбросили в тылу противника.

Все оживились. Офицеры совещались, обдумывая каждую деталь предстоящего боя, наносили на карты маршруты скрытых подходов к вражеским гарнизонам, проводили в подразделениях беседы. Солдаты проверяли оружие, смазывали его, запасались патронами.

— А бой, полагаю, жарким будет, — смазывая замок своего пулемета, говорил Кухтину Будрин.

— Надо, думать, — отозвался младший сержант.

Будрин еще что-то хотел сказать, но Кухтин перебил его. Увидев шагавшего к ним парторга батальона Котова, он оживленно крикнул:

— Смотри, ребята, опять парторг к нам идет!

Все обернулись.

— По лицу вижу, хорошую весточку несет, — вставил Будрин.

— Город небось какой-нибудь взяли, вот и спешит сообщить.

— Еще раз здравствуйте, товарищи! — подойдя к солдатам, поздоровался Котов.

Все моментально вскочили.

— Сидите, сидите, — попросил он. — Я к вам вот зачем пришел. Сегодня в семь часов в расположении третьего батальона будет общебригадное партийное собрание. Так что всех коммунистов прошу к этому времени быть.