Илья Дубинский - Наперекор ветрам
— А ты, Григорий Иванович?
— Что я? Ты остаешься здесь, на юге, а нас посылают знаешь куда? К хладным финским берегам, как сказал Пушкин. Там нет ни жаркого солнца, ни нашего бессарабского знойного вынтула. Так что обойдемся без кваска… Конечно, «барана» сбережешь или не сбережешь, это уж как придется, а вот ту бумажку, что мы тебе с комиссаром выдали, береги. Пройдут года и года, а ей не будет цены. Может, наши внуки расценят ее повыше, чем золотые часы и даже, может, повыше, чем орден Красного Знамени.
…За день до отъезда на новый фронт Якир побывал в Житомире. Там, в лазарете 44-й дивизии, находились на излечении раненые: те, кого подкосили пули деникинцев под Кожанкой, и те, кого долго везли на санитарных бричках из-под Крыжополя и Монастырища.
Иона Эммануилович тепло попрощался со своими боевыми соратниками, сказав каждому несколько задушевных слов. В ответ раненые клялись во что бы то ни стало разыскать свою дивизию не то что под Петроградом, а и на краю света, вернуться в нее, чтобы продолжать громить контру.
В полутемном углу коридора, отгороженная бязевой занавеской от сквозняков, на жестком топчане неподвижно лежала Настя Рубан. Адъютанта командира Особого полка без признаков жизни подобрали санитары в канаве за Колонщиной. Клинок прошелся по ее плечу, вторым ударом деникинец рассек Насте голову.
С топчана на Якира из пропитанной кровью марлевой рамки смотрели наполненные безмолвной грустью голубые глаза. Этот выразительный взгляд говорил лучше всяких слов.
Якир приник губами к плотно забинтованной голове Насти. Затем стал гладить ее тонкую руку. Поднес ее губам. Дрогнули веки раненой, светлая влага затянула ее глаза.
— Держись, Настя! — сказал Иона Эммануилович. — Не только я, вся наша боевая дивизия просит тебя: держись!..
Не в силах вымолвить слова, Настя в знак согласия прикрыла глаза.
На лестнице Якир встретил Анулова. Он с трудом нес раздобытую где-то для своего раненого адъютанта пружинную кровать.
Часть вторая
К рубежам страны
1. Антициклон
Ликвидация вражеской авантюры на подступах к Петрограду завершилась быстро. Сыны далекого юга, внеся свою посильную лепту в дело разгрома генерала Юденича, снова двинулись на деникинский фронт. Декабрь застал дивизию Якира на Украине.
Сумасбродная деникинская затея захватить Москву, пользуясь численным превосходством конницы, к тому времени окончательно провалилась. Теперь Красная Армия, усиленная притоком добровольцев-коммунистов и рабочих, гнала контрреволюционные полчища от Орла и Воронежа на юг. Блестяще оправдал себя призыв партии Ленина «Пролетарий, на коня!». Против белоказачьей кавалерии нерушимой стеной стала молодая Красная конница.
12 декабря, на другой день после освобождения Полтавы, Якир собрал в своем штабе командиров бригад. На длинном пути от Глухова до Ворсклы, когда советские войска дни и ночи преследовали деникинцев, отрывать комбригов от боевых частей не было возможности. Сейчас, с выходом передовых подразделений на линию Днепра, наступила некоторая естественная пауза. Начдив воспользовался ею, чтобы обсудить с командирами неотложные вопросы.
В холодном номере гостиницы «Реноме» за сдвинутыми столами кроме Якира сидели новый комиссар дивизии Иван Клименко — бывший председатель Одесского губисполкома, начальник штаба Гарькавый, недавно назначенные командирами бригад Левензон и Голубенко, командир кавалерийского полка Михай Няга. Не было среди собравшихся лишь Котовского. Во время боев с Юденичем под Петроградом он заболел и остался в гатчинском госпитале. Вместо него теперь командовал второй бригадой начальник штаба, бывший царский капитан Каменский, о котором Григорий Иванович не раз говорил: кремень-человек.
Вглядываясь в лица командиров воспаленными от постоянного недосыпания глазами, Якир вынул из-за пояса карту, развернул ее на столе.
— У нас, товарищи, главная задача — разгром полчищ Деникина, — сказал он. — Но на данном этапе перед нами еще один враг, пожалуй, даже страшнее конницы Деникина. Я имею в виду горы трупов на железнодорожных платформах — жертвы сыпняка. Зараза косит население, косит наших бойцов…
— В Новых Сенжарах, где стоит моя бригада, в каждой хате тифозный беляк, — вставил Голубенко.
— Мы в Абазовке и Супруновке по той же причине живем в холодных клунях. И все равно нас косит сыпняк, — добавил Каменский.
— Что там больные беляки? — сказал Левензон. — Наша бригада не менее ста своих бойцов потеряла от тифа.
— Если бы не добровольцы, — проговорил хриплым голосом командир кавалерийского полка Няга, — некого было бы сажать на коней.
— Не прибедняйся, Михай, — перебил его Гарькавый. — В Глухове к тебе многие вернулись, те, кого в Вязьме свалил тиф, выздоровели.
— Вот об этом мы с комиссаром Клименко и толковали, — продолжал Якир. — А теперь хотим и вам кое-что сказать. О тифе и, кстати, о добровольцах. Задача будет такая: живые деникинские полки добивать, а мертвых беляков — хоронить.
— На сегодня главное: людям — баня, вшам — война. Вечером получите на всех новое белье, — добави Клименко. — Деникинцы не успели его вывезти из полтавских цейхгаузов. На складах остались тысячи пар белья с английским клеймом.
— Клеймо английское, а полотно тонкое, голландское, — усмехнулся адъютант начдива Охотников.
— Бойцы и от голландского нос не воротят, — заметил Голубенко.
Призывая командиров к вниманию, Якир хлопнул рукой по карте, продолжал:
— Теперь о добровольцах. Прошедший год кое-чему научил нас. Запомните: никакого партизанства! Все местные отряды независимо от их боевых заслуг выбирают одно из двух: вступают в ряды Красной Армии или же сдают оружие. Это решение партии, решение Главного командования. Третьего пути нет.
— Мы уже убедились, что есть разные партизанские отряды, — дополнил Клименко. — Теперь и петлюровцы иногда действуют под советских партизан.
— Так вот, третьего пути нет, — продолжал начдив. — С полтавскими вожаками Огием, Лесовиком, Матяшом договорились. Они беспрекословно подчинились нашему командованию. Из партизанских частей начнем формировать новый триста девяносто девятый полк, поскольку один из наших полков остался в сорок четвертой дивизии еще под Житомиром. Разумеется, медлить нельзя, но мы обязаны тщательно проверять каждого добровольца. Только при этом условии можно уберечься от вражеских агентов. Сейчас им легче всего проникнуть в наши ряды. За счет партизан и добровольцев придется пополнять и другие наши части, поредевшие из-за тифа. Теперь Деникину надеяться не на кого, поэтому он обязательно попытается, как и раньше, подтачивать нас изнутри. Но вы, надеюсь, все помните уроки прошлого.
— Помним, товарищ начдив. Не забыли «Скорпиона». Есть слух, он командует у Деникина офицерским полком. Пошел в гору, гад, — ответил за всех Голубенко.
— Да, Плоское не должно повториться, — продолжал начдив. — Сегодня латышами, червонными казаками Примакова, дивизиями Саблина и Эйдемана освобожден Харьков. Никакая Антанта, никакие немецкие колонисты, никакие «скорпионы» и кожемяченки уже не помогут Деникину. Четыре месяца, с июня по сентябрь, бушевал шальной и жестокий деникинский циклон. В октябре у него еще хватило сил захватить на неделю Орел. Но вот с середины октября, с тех пор как червонные казаки, латыши и кубанцы ударной группы четырнадцатой армии на полях Орловщины опрокинули белогвардейские полки генерала Кутепова, а затем конный корпус Буденного разбил Мамонтова и Шкуро под Воронежем, задул наш, советский, буйный антициклон, накрывший и сковавший циклон Деникина. Впрочем, вы все это знаете не хуже меня.
— Нет, Иона Эммануилович, кое-чего, пожалуй, наши командиры еще не знают, — негромко произнес Клименко.
— Это верно, — отозвался Якир. — Прежде всего они не знают своих ближайших боевых задач. — Якир придвинул к себе карту-трехверстку. — Смотрите сюда, товарищи. Мы будем двигаться вслед за передовыми частями к Днепру, на линию Каменское — Екатеринослав. Дивизия пойдет тремя колоннами и захватит фронт в полсотню верст. Сегодня товарищ Гарькавый даст вам на этот счет приказ.
— А как настроение людей? — спросил военком дивизии, обращаясь одновременно ко всем командирам частей.
Первым ответил Левензон:
— В нашей первой бригаде настроение боевое. Помните, что было шесть недель назад в теплушках на станции Вязьма? Мы говорили бойцам: «Красный Питер ждет нашей помощи!» А они отвечали: «Питер, конечно, тоже надо защищать. Но почему идем на Питер, а не в Бессарабию?» Да и на Днестре, помните, в августе шли разговорчики: «Бросаем свое, идем защищать чужое».
— Так говорили не только рядовые красноармейцы, но и некоторые командиры, — подтвердил Охотников.
