Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

— А ты давай выгружайся: не буду я тебя, борова, возить, — сказал Ленька Валерке, который примостился было рядом со мной. — Кому говорю, вылазь!

Валерка обиженно засопел и неуклюже полез из «студебеккера».

— Шевели! Шевели плавниками! — покрикивал на него Ленька. — И не вздумай с нами в порт идти.

— Это почему же? — захныкал Валерка.

— А потому, что мы работать идем, а не водичкой торговать.

— Так я это… не буду больше…

— A-а, старая песня, — отмахнулся от него Ленька. — Не верим мы тебе. — И к нам повернулся: — Не верим ведь?

— Не верим! — дружно откликнулись Мишка и Оська Цинклеры.

А мы промолчали.

Мне вдруг стало жаль Валерку. Зря Ленька с ним так. Что же он, не человек? И не живет в Одессе? Ведь сам же Ленька говорил… Я уже хотел было вступиться за Валерку, но меня опередил Соловей:

— Пусть идет с нами, Лёнь.

Ленька удивленно вскинул брови:

— Ты это серьезно, Солова?

— Пусть идет, — повторил Вовка.

Ленька в ответ только молча пожал плечами. Но я уже знал, что Валеркина судьба решена. Кому-кому, а Соловью он никогда не откажет.

— Ладно, — махнул рукой Ленька, — раз Соловей за тебя ручается… но катать тебя, кабана, у меня все равно нет здоровья. И охоты… — Ленька снова взялся за оглобли «студебеккера», выгнул дугой спину. — А ну, держись, ребя! Прокачу вас с ветерком. Берегись!..

Колеса «студебеккера» жалобно заскрипели, и он медленно пополз по кочкам.

…Через полчаса все были в сборе. Валерка на радостях сбегал домой и «стибрил» новенькую никелированную секачку для мяса.

— Может, сгодится, Лёнь?

— Хорошая штучка, — Ленька повертел в руках топорик, — хорошая. В самый раз тебе секим башка делать. Ну-ка, занеси сейчас же домой! И вот что я тебе скажу, цаца, — притянул он к себе Валерку. — Не тревожь ты меня, не тревожь. И понапрасну меня не испытывай. Понял? Потому как меня на всякие там никелированные штучки не купишь… А ну, занеси домой!

Витька Гарапиля прикатил с собой старую детскую коляску:

— Сойдет, Леха?

— Сойдет, Витек, — ответил Ленька. — Камни возить в самый раз. Становись, ребя!..

Построились в колонну и двинули. Впереди несколько человек толкали «студебеккер», в котором гордо восседал я с Мишкой и Оськой. Ленька, как командир, шагал сбоку колонны.

Только наш «студебеккер» поравнялся с улицей Чижикова, как вдруг из-за угла раздалось:

— Леня!

Все разом остановились.

Я обернулся. На тротуаре стояла девчонка в защитной курточке. Весь отряд, как по команде, посмотрел сначала на нее, потом на моего брата. Ленька смутился, покраснел. А девчонка стояла и ждала.

— Леня, — повторила она недоуменно, потому что Ленька все еще нерешительно топтался на месте. — Леня?

И он подошел к ней.

Никто не слышал, о чем они там говорили. Они стояли в сторонке, на тротуаре, и Ленька все время недовольно хмурился, то и дело оглядываясь на нас.

— Жених и невеста, тили-тили тесто!.. — пропел кто-то.

Толпа хихикнула. И я заметил, как плечи у моего Леньки дрогнули.

Витька Гарапиля нетерпеливо заскрипел своей коляской.

— Эй, Леха, опаздываем! Нашел с кем баланду травить!..

— Сейчас! — сердито отмахнулся Ленька и, повернувшись к девчонке, что-то сказал ей.

И она тоже вдруг нахмурилась. Затем откинула резким движением со лба «сосульки» и быстро, не оглядываясь, пошла прочь. Как будто боялась, что ее могут остановить. Но Ленька не стал ее задерживать. Сдвинув брови, он подошел к нам:

— Пошли.

И отряд снова загрохотал, заскрипел вниз по Канатной, к порту.

Назад мы возвращались под вечер. Днем прошел мелкий дождик с градом, и в воздухе веяло прохладой. Но никто не ежился: мы возвращались усталые, разгоряченные. У каждого, наверное, как и у меня, ныла поясница, и каждый наверняка мог бы съесть если не зажаренного слона, то хотя бы дельфина. Без всяких там маринадов.

В тачке уже никто не сидел. «Студебеккер» наш, поскрипывая, громыхал по булыжникам, и мне казалось, что он устал не меньше нашего.

И Ленька теперь уже не шел сбоку, а тащил «студебеккер» вместе со всеми. Тащил его молча, все время смотрел себе под ноги, как будто что-то потерял.

Среди взрослых в порту на воскреснике оказалась и Зинаида Филипповна, Ленькина классная руководительница. Она отвела моего брата в сторонку и долго беседовала с ним с глазу на глаз:

— Подумай, Леня, чэм ты встрэтишь отца. Подумай…

Потом к ним подошел Коля Непряхин. Я не слышал, что говорил Коля Леньке, но он, наверное, тоже советовал «подумать».

И вот Ленька идет, думает. И еще он, наверное, думает о девчонке, которую он не взял сегодня на воскресник. О той Сосульке думает.

На следующий день рано утром мы с братом выкатили «студебеккер» со двора к садику. Вчера, прежде чем разойтись, все ребята договорились снова пойти в порт. Занятия? Занятия подождут. Как сказал Витька Гарапиля, никуда не денутся.

Присели мы, значит, с Ленькой на бортик «студебеккера» и стали ждать.

Первым пришел Мамалыга. С книжками под мышкой.

— Привет!

— Привет, — отозвался Ленька и покосился на книжки.

— Знаешь, Лёнь… — Мамалыга переминался с ноги на ногу и колупал ногтем борт «студебеккера». — Я бы пошел, Лёнь, честное слово. Но у нас сегодня диктант. По русскому… А потом дроби объяснять будут. А, Лёнь?

— Топай, — небрежно сплюнул на траву Ленька. — Топай на свой диктант. «Группа слов, связанная между собой по смыслу, называется предложением». Ха!

— Ты не обижайся, Лёнь, — продолжал колупать бортик Мамалыга. — Я ведь, если надо…

— А ну, не ломай тачку! — оборвал его Ленька. — Топай. Топай давай на свой диктант.

— Так я пойду… это… — Мамалыга потоптался еще немного и ушел. — Пока.

— Будь здоров и не кашляй! — не выдержал я и крикнул ему вслед: — Топай!

— А ты сиди, — одернул меня Ленька. — Сиди и не чирикай.

Мамалыга ушел, и сразу же появился Витька Гарапиля со своей коляской. В коляске лежал портфель.

— Привет, Леньчик! Что, еще никого нет?

— У них сегодня диктанты, — угрюмо отозвался Ленька. — Ты вот что, Витек, ты давай тоже в школу. Там сегодня и дроби и диктанты. А за то, что пришел, спасибо.

Гарапиля удивленно посмотрел на Леньку.

— Шутишь? Ну-ну… Ведь сам же вчера агитировал?

— Иди, Витек, иди, — упрямо повторил Ленька. — Тебе же лучше будет. Иди, слышишь?

Гарапиля ничего не ответил. Он присел рядом с нами и заскрипел своей коляской, укачивая портфель, словно ребенка:

— Баю-баюшки-баю, я на школу наплюю…

Ленька усмехнулся, подумал, и, перехватив у Гарапили коляску, тоже пропел:

— Баю-баюшки-бай-бай, дома будет нагоняй…

Гарапиля тоже усмехнулся и, в свою очередь, опять перехватил коляску из Ленькиных рук, наморщил лоб: что бы такое придумать в ответ? Но едва он раскрыл рот, как из-за угла показался дед Назар и направился прямо к нам.

«ФИЛОФОРА»

Брюки у деда Назара заправлены в резиновые сапоги. Голенища сапог подбиты синей байкой и вывернуты наружу. Дед шагает вразвалочку, по-морскому, но шаг у него широкий, так что нам с Ленькой приходится семенить рядом с ним.

Идем молча. Жесть-жесть, жесть-жесть, — шуршит брезентовая роба у деда под мышками, и кажется, будто она у него в самом деле выкроена из жести.

За всю дорогу дед только и обронил:

— Ты, Санька, мог бы и дома остаться.

Это в мой-то адрес.

— Ага, — быстро согласился я, продолжая семенить рядом. Сами, значит, в Хлебную гавань, а я чтобы во дворе торчал, да? С Мишкой и Оськой Лаокоона стерег? Не выйдет!

А Гарапилю дед прогнал. Витьку портфель выдал. Дед увидел портфель в коляске и сказал Гарапиле, как отрезал:

— Дуй в школу. А ты, Леонид, со мной пойдешь. В Хлебную гавань. Дело есть.

Ленька, конечно, сразу, без единого слова согласился и даже не спросил, что за дело. Гарапиля тоже было увязался вслед за нами — коляску он оставил в садике — и прошел уже почти квартал, когда дед Назар вдруг обернулся:

— Кому сказал, в школу! Ну!

Пришлось Гарапиле дать задний ход.

Вот и Хлебная. Пусто в гавани. А наш «Альфонс» по-прежнему торчит одиноко в левом углу.

Теплые деревянные причалы пахнут смолой, рыбой и дынями. Но вот потянул ветерок справа, куда мы повернули вслед за дедом, и все перебил густой, терпкий запах йода.

Прямо перед нами возвышалась на причале зеленая гора влажных водорослей. Тут же стояли две полуторки и грузчики в высоких резиновых сапогах, раздетые до пояса, вилами набрасывали водоросли в кузовы машин.

Мы остановились у водорослей. Дед выдернул пучок и дал понюхать Леньке:

— Вот это и есть филофора, из которой йод варят. Черпаем мы ее на Вилковской банке. Два рейса в день — десять тонн.