Канта Ибрагимов - Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru)
Эта вечно гнетущая тема в их семье, и сам Цанаев думает так же, ведь только дееспособного мужчину, а не какую-то мямлю, могут полюбить женщины. Да любимая вновь неожиданно пропала, а мысли Цанаева только об этом.
А тут жена, ухмыляясь сообщает:
— Говорят, твою Аврору здесь арестовали, как пособницу боевиков.
— В Москве? Она ведь в Норвегии.
— Ха-ха-ха, ну и профессор! Водит она тебя за нос… Ой-ой, как побледнел… Чем об этой дуре думать, лучше работу ищи.
Цанаев так и поступил, в Интернете стал искать информацию и нашел, лишь одна строка: «В Москве задержана сестра известных боевиков Таусовых, прибывшая из-за границы».
Он не знал, что делать, как быть. Позвонил старому другу Ломаеву:
— Ведь она была в Норвегии, — говорит Ломаев. — Такие гранты получала. Может, того… действительно, на Запад или Восток работала?
— Что ты несешь? — возмущен Цанаев. — Аврора — чистая девушка, и ты сам это знаешь.
— Но братья у нее боевики. Историю ведь не перепишешь.
— Их давно нет в живых.
— А друзья, родственники, связи остались.
— Какие «связи»? Аврора — ученый, племянников хочет на ноги поставить.
— Не знаю, — холоден голос Ломаева.
Цанаев не знает, что ему делать, как Авроре помочь, где ее искать. Он вспомнил о майоре Федорове, но его визитку выкинул. Еще день-два Цанаев был в смятении, как Аврора сама позвонила:
— Гал Аладович, простите за беспокойство. Хотела в Грозный полететь на годовщину смерти отца, по племянникам соскучилась. А в Москве прямо в Шереметьево задержали. И знаете, кто меня допрашивал?
— Майор Федоров?
— И Федоров был, а второй, не поверите, Бидаев.
— Бидаев? — изумился Цанаев. — Так его ведь вроде подорвали.
— А это его сын, уже капитан.
— И что?
— Вначале по протоколу: откуда, куда, зачем? А потом заявляет: «Ты знаешь, что мой отец у твоего дома погиб?» Я говорю: «У нас дома нет, жилье снимали. Там жили дети и сноха. А меня и вовсе в то время в Грозном не было». А он: «Неважно… Для меня его гибель связана с тобой», — наступила долгая пауза.
Цанаев не выдержал:
— А ты что?
— А я его спрашиваю: «Мстить собираешься?» А он: «С женщинами не воюю… Племянники подрастут, тоже Таусовы… яблоко от яблони…» — Аврора вновь замолчала.
А Цанаев, зная ее:
— Что ты сказала?
— Сказала, что такие, как он и его отец, не воины, не мужчины, и воевать, даже с женщинами, не способны. Только стучать и деньги вымогать. А с племянников волос упадет… А он, усмехаясь: «И что? Своим лесным братьям скажешь?». Он начал меня провоцировать, а я в ответ: «Никаких лесных братьев не знаю, вы их знаете. А разберусь сама».
— Разве можно так с ними говорить?! — переживает Гал Аладович.
— Нельзя. Не выдержала, — Цанаев слышит ее всхлипы.
— Ты плачешь, Аврора?
— Я вам так благодарна, Гал Аладович, вы заставили меня плакать. Для меня это облегчение.
А Цанаев вспомнил ту ночь в Норвегии:
— Аврора, прости.
— Да ладно, сама виновата.
Вновь долгая пауза, и чтобы поменять тему:
— А в Грозный не полетела?
— Знаете, от этих спецслужб добра ведь не жди… Грешить ни на кого не хочу, может, сама потеряла, но у меня прямо в аэропорту пропал кошелек: деньги, кредитки. В общем, я рисковать не стала. У меня был обратный билет, дату поменяла и тут же обратно в Норвегию… Больше в Россию ни ногой, и племянников постараюсь вывезти, — она уже явно плачет.
— Аврора, Аврора? Чем тебе помочь?
— Да… Поэтому и звоню. Не могли бы вы помочь? Деньги выслать племянникам, а через месяц я вам верну.
— Сколько? Адрес сообщи.
По сравнению с той помощью, что оказала Аврора, сто тысяч рублей вроде бы ничего. Однако, когда их нет, это почти годовая зарплата Цанаева. Да это дело чести, и он из домашнего запаса все деньги забрал, на работе аванс попросил, вновь залез в долги — выслал. И был очень собой доволен. Да вот жена обнаружила исчезновение денег, а потом в кармане квитанцию на сто тысяч на имя Таусовых, и устроила настоящий бунт.
— Почему ты шаришь по моим карманам? — возмутился Цанаев.
Дома более жизни не было, и он вновь обратился к Ломаеву — комнату в общежитии. Друг, конечно же, помог, но как будто все знает, сказал:
— Оставил бы ты эту Аврору — от нее покоя не жди, бедовая женщина.
— Ты ведь сам ее мне навязал, — отвечает Цанаев. — Небось, до сих пор ее любишь.
— А ты? — в лоб спросил Ломаев.
— Люблю.
— Тогда женись.
— А ты почему на ней не женился?
— Не вышла… А за тебя выйдет. Уверен, тебя она любит. Как мусульманин, ты можешь иметь хоть четыре жены.
— И одна довела, — вздыхает Цанаев, — вот до чего дожил, — с грустью он окинул взором комнату в общежитии.
Конечно, как друг, как председатель профкома, Ломаев, все, что мог, вроде бы сделал — бесплатно комнату выделил. А как иначе, если рыночная экономика, и все — за деньги. Да что это за комната — два на полтора; скрипучая, старая кровать, на которой Цанаев может только калачиком спать. И это, как считает он, небольшая беда. Хуже, что санузел общий на этаже, за пятьдесят метров идти надо, там такая антисанитария. Впрочем, есть и значительные достоинства: именно в этой комнате когда-то жила Аврора — целых два года! Этот факт как-то скрашивает быт Цанаева, тем более, что все это, как он представляет, временное житейское неудобство, зато дух Авроры витает.
И вдруг от нее звонок:
— Гал Аладович, простите за беспокойство… Звонила ваша жена, оказывается, я разрушила вашу семью. Столько оскорблений! И все о деньгах. Я на днях вышлю вам долг.
— О чем ты говоришь? — перебил ее Цанаев. — Это я тебе должен.
— Гал Аладович, я прошу вас, мне не нужны эти сплетни, эти проклятия вашей жены. Давайте прекратим всякое общение.
— Аврора, перестань! А докторская?
— Сама как-нибудь разберусь, — у нее очень резкий, обиженный голос. — На этом конец! Я вам очень благодарна. Спасибо за все. Я вам очень многим обязана. Но больше оскорбления вашей жены я слышать не могу… Кстати, на какой счет или по какому адресу вам выслать деньги?
— Аврора, — как можно мягче говорит Цанаев, — о каких деньгах ты говоришь? Я тебе должен. Я…
— Гал Аладович, — перебила она, — дайте счет или адрес.
— Счета нет, — после паузы сказал он, — а где живу сейчас, скажу… Мне приятно, что в этой комнате когда-то жила и ты. Что-то мне здесь о тебе напоминает.
— Где вы живете? — изменился голос Авроры.
— В 1401. Ломаев сказал, что и ты здесь жила.
— В 1401? — Цанаев слышит ее учащенное дыхание. — Да вы что? Профессор Цанаев — в 1401?!. Я там жила будучи никем, без прописки, только приехав из Чечни, уборщица!.. Да что это такое?!
Связь оборвалась. Цанаев подумал, что Аврора опять и этот номер отключит навсегда. Набрал, занят, вновь набрал, вновь занят, и тут к нему звонок:
— Гал, — это Ломаев, — только что звонила Аврора, ругает: «Такого ученого в 1401!» А что я могу сделать, Гал? Ты ей скажи, что переехал, а то она меня съест. Оказывается, ты великий чеченский ученый, а мы, дикари, не ценим тебя.
— Все нормально, — смеется Цанаев, и чуть погодя, к его крайнему удивлению, звонит жена:
— Ха-ха-ха, — недобрый смех. — Это сумасшедшая — твоя Аврора, совсем охамела. Сама мне звонит и нагло заявляет, что сам Бог меня, якобы, осчастливил, дав такого великого и знаменитого мужа, как ты, а я, дура, это благо и добро не ценю. Мол, «такого ученого и профессора в общагу, в конуру». Знаешь, как я ее послала?
— Представляю.
— Так вот, если ты такой умный и великий… Ха-ха, что-то никто не ценит тебя.
— Как дети?
— Ой-ой, что ж ты о детях вспомнил?
— Я о них не забывал. На каждой молитве о них Бога прошу.
— Во-во, эта сучка тебя сверхнабожным сделала. Этот алкаш ныне молится, в мечеть ходит. Нет, чтобы как все, работать и зарабатывать.
— Я работаю.
— И зарабатываешь?.. Короче, сделай так, чтобы эта дрянь больше не смела мне звонить, — кричит жена. — И вообще, я ей сказала, если ты такое «счастье», пусть забирает себе, не жалко. Понял? И ей передай. Ха-ха-ха!
Цанаев был очень зол, и в первую очередь, на самого себя. Действительно, до чего он дожил, что очутился в этой каморке — это, и вправду, стыд и срам. Что он за мужчина? Какой профессор, доктор физ-матнаук? А его труды? Да, в России ныне не до науки. Наука одна — делать деньги даже на науке. Он этому не обучен. Вот и Ломаев неожиданно к нему почему-то явился:
— Гал, конечно, комнатенка маленькая, — они вдвоем не вмещаются в это помещение и Ломаев в коридоре. — Да ведь ты сам знаешь — ныне все за деньги, а ты, как воспитался в СССР, так там и остался… Потерпи, а через пару недель хорошая комната освободится, и я тебя переведу.
— Да что ты извиняешься? — смущен Цанаев. — И так мне столько сделал — комната бесплатно.
