Борис Крамаренко - Пути-дороги
Дергач лихорадочно облизнул сухие губы:
— Трое суток ничего не ел, а главная беда — воды нету…
Миля, быстро вскочив с могилы, схватила Анку за руку:
— Ты, дядя Ваня, здесь побудь, а мы сбегаем — кушать тебе принесем. Ты молока хочешь?
Глаза Дергача радостно заблестели. Он медленно подошел к девочкам и, взволнованно обнимая их, с сомнением спросил:
— А у вас самих–то найдется, что кушать?
Миля и Анка, перебивая друг друга, рассказали ему про свой приезд в город, про болезнь матери и приход доброго нищего.
Дергач заставил девочек два раза повторить рассказ о неожиданном появлении нищего.
— Вот что, дивчата, вы никому, понимаете, никому не говорите о нищем и о том, что меня здесь встретили… А когда он придет, то проведите его ко мне. А теперь, — Дергач весело улыбнулся, — тащите мне хлеба и молока.
— Вот не сойти с этого места, никому не скажем! Правда, Анка?
— Правда, — поспешила подтвердить та, исподлобья наблюдая за Дергачом.
— А как ты сюда попал, дядя Ваня, и где Андрей? — спросила Анка.
Дергач нехотя проговорил:
— Мы на город налет сделали. Товарищей выручать надо было. Ну, заставу ихнюю вырубили, своих отбили, а тут тревога поднялась. Окружили нас, насилу вырвались… А когда от города отскакали, подо мной лошадь убили и меня ранили. Вот я сюда и забрался. А отряд с Андреем в горы ушел.
В воскресный день по Екатерининской улице прогуливалась разодетая публика. Затянутые в черкески и френчи, мелодично звеня шпорами, медленно шли офицеры под руку с женщинами.
А невдалеке от города шли упорные, ожесточенные бои… Перебегающие фигурки людей то и дело падали на влажную, пахнущую прелой листвой землю, вгрызаясь в нее лопатами, руками, штыком и вместе с ней взлетая на воздух при взрыве снарядов. Над уцелевшими со свистом и скрежетом проносились осколки и жалобно посвистывали пули…
Потрепанный голубой «Фиат» Екатеринодарской контрразведки стремительно выскочил со двора казачьих казарм.
Часовой, увидев на черкесках сидевших в «Фиате» людей золотые полоски погон, вытянулся.
Есаул Богданов устало отвалился на мягкую кожу подушек, обдумывая предстоящий разговор с начальником контрразведки. Не только тюрьма, но и казачьи казармы переполнены арестованными рабочими, крестьянами, казаками и даже детьми. Однако большевистские листовки по–прежнему появляются на стенах домов, на станках по цехам, в карманах солдатских шинелей.
Есаул Богданов знает, что в городе работает хорошо слаженная подпольная организация большевиков, но все старания нащупать ее руководство остаются бесплодными…
— Петька, смотри! — крикнул сидевший рядом с ним Кушмарь.
Автомобиль поравнялся с воротами кладбища. Пугливо оглядываясь по сторонам, туда входила маленькая девочка в голубом платье с узелком в руках.
Богданов быстро дотронулся кончиками пальцев до синего погона шофера. «Фиат» остановился.
— Где я видел эту девочку? — задумчиво, как бы про себя, сказал Кушмарь, вылезая вслед за Богдановым из автомобиля.
— Где бы ты ее ни видел, а я бьюсь об заклад, что она какому–то дезертиру еду тащит, — тихо проговорил Богданов и пошел, пригибаясь, вдоль кирпичной ограды…
Солнце скрылось за выросшей на горизонте тучей. С Кубани подул освежающий ветерок.
Дойдя до кустов сирени, девочка остановилась и, настороженно оглядываясь по сторонам, тихонько позвала:
— Дядя Ваня!
Никто не отозвался. Девочка позвала громче. Наконец, кусты тихо зашелестели и из них вылез Дергач. Его голова была замотана чистым бинтом, а на плечи был накинут черный пиджак.
Подхватив Анку на руки, он высоко поднял ее и осторожно поставил на траву. Из–за соседнего памятника за ними наблюдали четыре настороженных глаза.
— Да ведь это Дергач, — удивленно прошептал Кушмарь.
— Какой Дергач?
— Как — какой? Один из организаторов красногвардейского полка, член Каневского ревкома.
— Тс! — предостерегающе зашипел Богданов. — Пусть девочка уходит. Мы ее завтра выследим.
Дергач торопливо ел принесенный Анкой кусок вареного мяса с хлебом. Потом с жадностью припал к бутылке с молоком.
Подавая Анке опорожненную бутылку, он обеспокоенно оглянулся и к чему–то прислушался:
— Ну, иди, Анка, а то нас увидеть могут.
Когда голубое платье девочки скрылось в зелени кустарников, Дергач, свернув цигарку, задумчиво опустился на скамью около памятника.
Вдруг он, вздрогнув, рванулся вперед. Сзади его схватили чьи–то сильные руки, а перед ним, словно из–под земли, вырос казачий офицер с наганом в руке…
Спустя несколько минут «Фиат» мчался по городским улицам. Нарядная публика с любопытством смотрела ему вслед. В автомобиле между двумя офицерами неподвижно сидел человек в разорванной одежде, с забинтованной головой и со связанными руками.
На другой день, когда Анка собралась идти на кладбище, в сарае показался нищий. Осторожно ступая стоптанными чириками, он подошел к Миле.
— Ну как? — шепотом спросил он, кивая в сторону спящей Гринихи.
— Лучше сейчас… Доктор сказал — скоро поправится. — И, глядя на нищего сияющими радостью карими глазами, Миля спросила: — Это вы доктора к нам и дяде Ване послали?
— А ты откуда знаешь? — улыбнулся тот.
Потом, отозвав ее в угол, стал что–то тихо ей говорить:
— Ну, все поняла?
Миля утвердительно кивнула головой.
— Вот и хорошо. Когда пирожки раздашь, то не сразу домой возвращайся. Ну, прощай!
В этот день Анка на кладбище не пошла, а Миля вскоре после ухода нищего отправилась в город.
Приспущенные тяжелые шторы не пропускали солнечных лучей в богато убранный кабинет.
За большим письменным столом сидел есаул Богданов, просматривая лежавшие перед ним бумаги. В дверь осторожно постучали.
Богданов недовольно поморщился:
— Войдите!
Посетитель поклонился и взволнованно вытер большим клетчатым платком истасканное одутловатое лицо. Его маленькие темные глазки, запрятанные в толстые складки кожи, беспокойно перебегали с предмета на предмет.
Богданов нетерпеливо ждал, пока он усаживался в кожаное кресло против стола. Потом спросил:
— Ну, Клаус, какие новости?
Клаус взволнованно подскочил в кресле:
— Вот! Не угодно ли, опять то же самое! — И, порывшись в карманах пиджака, подал Богданову несколько смятых листков тонкой бумаги.
Тот брезгливо взял одни из них, расправил его костяным ножом и быстро пробежал глазами:
— Где?
— Казакам, уходящим на фронт, какая–то девочка пирожки в это заворачивала.
Богданов окинул Клауса ненавидящим взглядом:
— Задержали?
Тот заморгал глазами:
— Не удалось, господин есаул…
Резко двинув креслом, Богданов вскочил из–за стола:
— «Не удалось»! Вы лучше скажите, что вам удается? Получать за бездействие деньги?
Поймав себя на том, что он повторяет слова полковника, оскорбительно брошенные ему вчера вечером, Богданов устало опустился в кресло.
Черт дернул его пойти на эту собачью службу, в контрразведку, где он принужден работать целыми сутками! Но он, есаул Богданов, выловит всю организацию и докажет полковнику, что он умнее и энергичнее его.
Богданов пристально посмотрел на Клауса и холодно произнес:
— Идите! И не показывайтесь мне на глаза, пока не нападете на след комитета.
Клаус, обрадованно вскочив, уже хотел было скрыться за дверью.
— Постойте! Скажите, чтобы ко мне привели, как его… ну, арестованного на кладбище.
Два конвоира под руки ввели избитого до полусмерти Дергача, посадили его на стул и по знаку Богданова вышли из кабинета.
Богданов с любопытством посмотрел на арестованного.
«Ничего особенного, — подумал он. — То есть, абсолютно ничего. Нос кверху, на физиономии веснушки. Обыкновенный деревенский парень. Тоже… «организатор»!»
Дергач сидел молча.
Приоткрыв немного средний ящик стола, в котором лежал новенький парабеллум, Богданов откинулся на спинку кресла:
— Фамилия?
Дергач не ответил.
— Чин в русской армии?
Подняв голову, Дергач твердо посмотрел в глаза Богданову:
— Рядовой конного казачьего полка.
— Так… рядовой, — машинально повторил Богданов, критически осмотрев худенькую, но крепкую фигуру Дергача.
«Не пойму. Организатор… хм!» — И еще раз посмотрев на Дергача, спросил: — Каким отрядом командовал? Не скажешь? Что ж, великолепно! Я могу напомнить, если ты забыл.
Дергач продолжал безучастно смотреть в окно.
— Ну, хорошо, оставим это. А скажи, кто тебе голову перевязывал и пиджачок подарил? Да, кстати, чья это девчонка тебе еду носила? А–а–а! Не желаешь разговаривать? Что ж, дело твое.
