Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг

class="p1">Утром оба держались как обычно, не подавая вида. А то, что кобуры поменяны, только смекалистый пулеметчик заметил, но и он не стал никому ничего говорить. Подумал только, что неплохо бы ему и самому разжиться каким-нито пистолетом, вещь удобная, на войне нужная. И как кто наверху услышал его – когда шли по перелеску, потянуло сладковато падалью, дозор немного взял в сторону и нашел сидящего под деревом полного пожилого интенданта, который несколько дней назад сам выстрелил себе в висок, а толком потечь еще не успел. Фуражку командирскую, аккуратно положенную покойником вместе с документами немного поодаль, роскошную, разве что не с тем сукном на околыше, вручили Берестову, – а то ходил он в задрипанной пилотке, которую ему отдала с царского плеча старшая медсестра. Та, повязавшая голову по-бабьи входившей в состав медсумки косынкой, к пилоткам относилась как к неудачному изобретению глупых мужчин и пожертвовала этот головной убор без колебаний. Для старшего лейтенанта пилотка была просто необходима после того, как его собственный головной убор прострелили в ходе боя. Не дело командиру с непокрытой головой бегать, простоволоситься. Найденная фуражка пришлась в самый раз, и Берестов даже как-то почувствовал себя лучше. А наган пулеметчик себе забрал.

Вскоре нарвались на секрет и чудом не перестреляли друг друга – сидели в засаде свои ребята, молодые крепкие артиллеристы. Такая же группа окруженцев, командовал ими разбитной красавец лейтенант с простецкой фамилией Бондарь. Что сразу удивило начальника штаба, так это то, что у всех артиллеристов были немецкие винтовки системы «Маузер». Потом, правда, оказалось, что польские, трофейные. Когда решили объединиться и идти дальше вместе, Бондарь рассказал много всякого такого, что поразило Берестова своей странностью и нелепостью, но сомневаться в правдивости рассказанного новым товарищем не приходилось.

– Я вообще-то танкист, только в нашей дивизии танков всего было шесть, один БТ на ходу, а пять на мертвом якоре. Так что меня в артиллерию. Там тоже горе-печаль, вроде орудия и есть, но без тягла, и со снарядами бяда – нет подходящих на складе. В общем, винтовки выдали трети публики, и эти три тысячи в оборону и встали. А всех остальных, убогих и сирых, и меня с моим взводом – отвели в тыл, посадили ждать у моря погоды.

Сидим в лесу. Ждем, не пойми чего, начальство куда-то подевалось. Личный состав есть, а всего остального – нет. Некоторые, смотрю, лыжи навострили, салом пятки смазали, утром глядь – еще меньше публики стало, а мы все сидим. И досиделись – германцы нагрянули, кто куда, кто руки в гору и сдаваться, а я со своим взводом улизнул. Нет, думаю, без оружия сироту любой обидит. Стали пробираться на восток, наскочили на здоровенный сарай. И часовой при нем. Голодный, как мартовский кот. Должны были сменить три дня назад, а не сменили, не знает, что делать. В общем, мы с ним жратвой поделились, рассказали, что да как. А потом я на душу грех взял, снял его своей властью с поста, и замки мы взломали.

Я тебе скажу – вредительство имеет место! Весь склад, вот весь амбар этот – с польским оружием, пес его знает, сколько там всего валялось. Причем не в ящиках, а вот как свозили возами, так в кучах и лежало вперемешку. Ржавое, в земле! Ну выбрали себе по винтовочке, патронов набрали, сколько попалось, и теперь пробираемся. А все остальное – запалили, чтоб германцу не досталось. Но ведь обидно как – нас несколько тысяч безоружных германцы голыми руками взяли, а оружие совсем недалеко кучами лежит, а? Ведь чистое вредительство! А у вас как?

Берестов, как мог, рассказал про свои злоключения и что сейчас ведет медиков, среди которых есть и старше по званию, но всю ответственность на него свалили.

– Понятно, ты ж пехота, тебе и карту в руки, – усмехнулся Бондарь.

Адъютант старший только плечами пожал. Стали выбираться вместе, уже повеселее стало, когда больше умелого в войне народу. К своим вышли через два дня, оказалось – танковая часть. И – увы – тоже в окружении сидит. Танков три десятка, да горючего нет совсем. И так и не поступило, с неба не свалилось. В итоге немцы расколошматили эту часть как бог черепаху. Два дня бомбили без продыху, потом принялись наземные части, танки с пехотой и разнесли все вдрызг. Начштаба сумел найти щелку в немецких порядках, маленькую дырочку, куда ухитрился вывести своих подопечных. Как Бондарь, с десятком своих бойцов смог в хаосе случайно выскочить к медикам, было непонятно, но Берестов принял это за добрый знак. И это было единственно хорошее, что произошло в тот паскудный день, потому как опять пришлось бросать раненых. Медики уперто хотели остаться, как им полагалось по вколоченным в подсознание во время учебы гуманным постулатам, и начштаба на мыло изошел, потому как отчетливо понимал: хоть по-своему и правы медики и будь он раненым, сам бы хотел, чтоб хоть кто-то рядом был толковый, но сейчас он смотрел на происходящее трезвым бесчеловечным взглядом профессионального военного. И видел, что та же ведущий хирург для армии поценнее иной гаубицы будет, а медсестры и терапевты – считай, минус три пулемета и пехотный взвод у немцев, потому как раненых на ноги поставят и вернут к работе и жизни, сведя на нет старания врага. Спроси его кто – толком бы свои соображения и не выразил бы, но то, что надо спасать от захвата ценнейшее имущество, каковым были медики, – знал твердо.

Все же остались «с сынками» двое – сухопарая медсестра в возрасте и пожилой доктор в круглых очках, оба ничего и слушать не хотели, а угрожать им кобурным оружием, чтобы настоять на своем, Берестов просто физически не смог. Рука не поднялась. Еще и потому, что морозом по спине просадило – он на лицах этих двух увидел, что не жильцы они на белом свете. Глупость, конечно, и суеверия, но после госпиталя, после гибели жены странность эта была начштабом отмечена: часто смотрел он на человека – и чуял. Вот и тут такое… А с мертвыми спорить…

То ли везение, то ли опыт помог, но просочились ночью сквозь позиции немцев без выстрела, хоть девки и не умели тихо ходить, а вот – получилось выскользнуть из мышеловки. И опять по немецким тылам пробирались. И странно было – то немцев густо, то пусто, то вообще нету, если дороги хорошей поблизости не оказалось. На третий день вышли к своим, ан опять