Аптечка номер 4 - Булат Альфредович Ханов
Это не раскаяние и не вина. Раздражение и злоба — вот что это.
Не раскаяние — горькая, цвета больничных обоев, досада. Почему этот болтливый шиз очутился на заправке в одну минуту с нами? Почему я повелся на его приглашение? Хотел доказать Зареме, что я тоже способен решать? И только?
Откуда тогда суицидальное упорство, с которым я забивал бутылку в глотку беспомощному противни-ку? У меня чуть вены не полопались от напряжения, и я все-таки продолжал, пока за уши не оттащили.
Машины мчались мимо и не останавливались. Мы шагали метров двести и на автопилоте вытягивали руку с поднятым пальцем.
— Это все еще М-7? — спросил я.
— Е-105.
— Звучит как название пищевой добавки.
— Трасса, между прочим, аж до Норвегии.
Вхолостую потратили час. Перспектива к вечеру добраться до Петербурга таяла в тумане неопределенности. Наверное, то же ощущали пропагандисты, обещавшие Киев за три дня.
— Тверичи — народ скромный, — объяснила Зарема. — Считают, что мы слишком хороши, чтобы нас подвозить. Переживают, будто их музыка и разговоры грубы для наших ушей.
— Или жмут на газ, когда видят маньяков- садистов.
Я достал телефон и посмотрел на себя во фронтальной камере. Лицо как лицо. Не то чтобы подкупает, но тоже ничего. Напрасно брился? Или тверское проклятие?
— Сменим тему, — предложил я. — Как ты задружилась с финскими левыми? У вас что-то вроде Интернационала?
— Если бы. Все скромнее. Не уверена, если честно, что безопасно с тобой делиться.
— Не доверяешь?
Зарема усмехнулась.
— На «слабо» берешь. Не надо так. Чем меньше знаешь о нашей кухне, тем меньше шанс угодить в охранку.
— У вас подпольная партия?
— Ага, и секретная Красная армия в лесу спрятана.
— То есть нет подполья?
— Нет. И военкоматы мы не поджигаем.
Зарема объяснила, что они существуют как группы товарищей по интересам. Региональные объединения держат связь друг с другом и имеют контакты с леваками за границей. Раньше эти группы назывались марксистскими кружками, теперь они идентифицируют себя как читательские клубы. Ибо закон.
— Ого. Кружки запрещены?
— Не то чтобы запрещены… Я тебе с ходу десяток примеров перечислю, когда ребята заканчивали печально, потому что не хотели в конспирацию. Внедрен-ный провокатор, нашествие боевых праваков, сроки за экстремизм — все это случалось с теми, кто собирался компанией почитать «Капитал». Совсем как в Российской империи.
— То есть формально вы разрешены, в реальности запрещены?
— Это как с ЧВК, только наоборот. Частные военные компании формально запрещены, а в реальности разрешены. Диалектика.
Зарема посоветовала не унывать. Читательские клубы существовали везде. Даже на Украине и в Прибалтике. И собирались там, по словам моей спутницы, не пенсионеры, тоскующие по той самой колбасе и по траве зеленее изумрудов, а молодые активисты, родившиеся после 1991.
Между тем нас наконец-то подобрали.
Тверское проклятие снял молчаливый миллени-ал на «Киа Пиканто». Он не навязывал нам своих му-зыкальных вкусов и не напрашивался на разговор. Из развлечений остались виды из окна. На мускулистых бицепсах и предплечьях водителя красовались татуировки: клыки, завитки, тени. Интересно, обладатель узоров объяснил бы, что они означают?
«Киа» подвезла нас до Вышнего Волочка и высадила в частном секторе на улице Ямской. Название прозрачно намекало, что мы на большой дороге, где может случиться что угодно.
В ожидании машины мы прошли вперед еще метров двести.
Темпы продвижения впечатляли и напоминали о печально известной бахмутской мясорубке. Или о Вердене, кому как.
— Тверская скромность? — спросил я.
— Тверская скромность.
Трасса пролегала через озеро. Когда мы добрались до моста, ведущего на другой берег, Зарема сняла с плеч рюкзак с твердым намерением ждать попутки.
— На мосту нас никто на борт не возьмет, а до следующего берега топать не хочу. Полюбуемся красотами тут.
Хотя логики в этих словах не наблюдалось, против плана я не возражал. Повод отдохнуть как-никак.
От берегов, поросших густой зеленью, глаза быстро устали. В се-таки пейзажи больше радовали глаз на картинах и фотографиях, чем вживую. Конечно, рыболов или другой ценитель проверенного веками досуга ме-ня бы к земле пригвоздил за такие мысли, но переубедить бы не сумел. Картины и фотографии от мастеров своего дела несравненно чаще пробуждали возвышенные чувства, чем сырая действительность.
Намерение Заремы сработало, и около нас остановилась старенькая «Гранта». Интеллигентного ви-да мужичок с сединой в усах назвался Павлом Анатольевичем и предупредил, что едет до Великого Новгорода.
В зеркале заднего вида я видел высокий лоб и залысины, грозно атаковавшие с двух сторон и успевшие выкосить изрядную долю растительности с флангов. Будущее беспощадно напоминало о себе.
— В Ленобласть едете? Или дальше на север?
— Дальше, — ответила Зарема. — В Карелию.
— Хватаете лето за хвост? Молодцы какие!
Простодушно- стариковский тон вызвал улыбку на лице Заремы.
— Она меня заставила. — Кивнул я в ее сторону.
— И хорошо, что заставила. Не упускайте возможности сменить обстановку и встретиться с природой. Особенно летом и особенно таким романтическим спо-собом.
Я улыбнулся:
— У нас не романтическое путешествие. Не кон-фетно- поцелуйное.
— О, я не об этом. В конфетно- поцелуйном путешествии как раз ничего романтического нет. Имел в виду саму дорогу. Она таинственна и удивительна. Утром вы не знаете, где окажетесь вечером и с кем вас сведет судьба. Наивно, конечно, выразился, но по существу так.
Собственно, в чем он не прав?
— Как вы сами лето провели? — спросила Зарема.
— Можно сказать, и никак. На даче ограду строил, сейчас вот к сестре съездил. Я из тех, кто полгода ждет отпуска и в глубине души понимает, что проведет его скверно.
— Знакомо, — отозвалась Зарема. — Настолько человек привязывается к работе, что остальная жизнь отходит на задний план и в итоге делается как будто придатком. Скучным и обременительным.
Водитель усмехнулся.
— А кем вы работаете? — поинтересовался я.
— Преподаю в Новгородском университете. Готовлю педагогов. Выполняю, так сказать, просветительскую миссию.
И снова водитель из образовательной сферы. Вечное возвращение в Лемешки.
Впрочем, этот, несмотря на торжественный слог, выражался не в пример более здраво, чем охотник за шпионами
