Добудь Победу, солдат! - Сергей Абенов

– Сволочи, – сказала Ольга, – они чуть не сожгли твои глаза. Хорошо, что я была с тобой. Он хотел сказать, что наоборот, это плохо, что она была с ним, но промолчал, и хотел встать и уйти, потому что понял, что ему не хочется уходить, и ему нравится, как она прикасается к его лицу, и именно поэтому он хотел встать и уйти. Но она удержала его, и ему было приятно, что она разговаривает с ним строго, и, когда она сказала, что надо наложить компресс и подержать, он молча согласился. Пока она готовила раствор для компресса, он прокрутил в голове произошедшее и решил, что, все-таки в этом есть доля везения, потому что все произошло очень быстро и могло кончиться очень плохо.

Когда они с Ольгой шли по берегу и из балки Сухой Мечетки, за которой находился поселок Рынóк, навстречу им вышли два офицера, он сразу отметил, что это пришлые. Он знал в лицо здесь всех и сразу направился к ним. Он видел, как внутренне подобрался капитан с орденом «Красной Звезды» на груди, и орден был приколот слишком высоко, и это было первое, что насторожило его. Второй, шедший сзади, у которого был заметный шрам на левой щеке, сразу сунул руку в карман и это был не случайный жест. Он спросил капитана, кто они такие, и откуда? И капитан ответил, что они пришли с той стороны и им нужно срочно доложить полковнику Горохову нечто важное, и он сразу отметил его произношение, едва уловимый оттенок произношения – прибалтийский, и, поняв по его взгляду, что «капитан» тоже просчитал его, не поверил ни одному его слову. В тот момент ему показалось, что он уже встречался когда-то с этим взглядом, и он, говоря что-то не значащее, сделал короткий шаг вперед и вправо, потому что Ольга стояла рядом и чуть сзади, и он закрыл ее собой, но прозевал атаку. Вернее чуть запоздал, потому что второй, со шрамом и петлицами старшего лейтенанта, в этот момент уже доставал из кармана пистолет, а капитан отпрянул, и в темноте не видно было его руки, которой он швырнул горсть кайенской смеси в лицо старшине. Арбенов отшатнулся, потому что боль в глазах возникла мгновенно и была острой, и сделал еще шаг назад, чтобы сбить Ольгу с ног. Хлопнул выстрел и он бросился вперед, но уже не было времени на то, чтобы достать пистолет, и он поймал чью-то руку и взял на излом, и почувствовал, как лезвие ножа вонзилось ниже локтя. Боли не было, но удар кинжала на мгновение ослабил захват, и «капитан» вывернул свою руку, и опять захлопали пистолетные выстрелы и он тоже стал стрелять наугад, потому что глаза нестерпимо жгло, а рядом удивленно матерился боец, сопровождавший диверсантов до штаба. Он на мгновение открыл глаза и крикнул – Ольга! Я здесь, ответила она, и он увидел, что она стоит на коленях и тоже стреляет из своего маленького пистолета.

Ольга сняла тампон с его глаз и, оттянув вниз пальцами нижние веки, приблизилась и внимательно вглядывалась, и ее чуть отросшие волосы коснулись его лица, и он почувствовал, что ему не хватает воздуха, и он отпрянул, а она спросила:

– Что, больно?

– Нет, не больно, – сказал Камал, – просто вспомнил, что встречался с этим немцем. Давно, еще в сорок первом. И как это я сразу не узнал его? – Он встал. – Ну, мне пора!

– Я отведу тебя, – сказала Ольга, и он не стал противиться.

Они шли вдоль обрыва, и у штабного оврага кто-то окликнул Арбенова. Это был комиссар.

– Извини, я на минутку, – сказал Камал и подошел к Липкинду. Тот курил и молчал и Арбенов не стал задавать вопросов и молча ждал. Липкинд докурил, сделал шаг, так, что оказался вплотную перед старшиной и сказал тихо:

– Ну, что, упустил диверсантов? Как-то нам подозрительно, что именно ты и именно в это время оказался именно в этом месте? А, старшина? Встречал своих подельников?

Арбенов промолчал и Липкинд сказал громко, наверное, хотел, чтобы услышала Ольга:

– Ну, лучше признайся сам! – он приблизил лицо и прошипел, – Если я напишу рапорт в таком духе, тебя живо к стенке поставят… а, лейтенант. Бывший!

– Да пошел ты! – сказал Арбенов, – можешь стрелять мне в спину, а потом доложишь, что расстрелял при попытке к бегству. Или кишка тонка?

– Что случилось? – спросила Ольга, когда Камал подошел к ней. Она слышала, что разговор шел на повышенных тонах, и была встревожена, – кто это был? Комиссар? Вы поругались?

– Нет, – сказал старшина, – просто побеседовали. По душам. Пойдем.

Они поднимались по оврагу, и она поддерживала его под руку и, как-то сама собой ее рука оказалась в его руке и пальцы их сплелись, но путь был короткий, и это длилось недолго. В блиндаже Ольга стала распоряжаться, и ребята слушались ее с удовольствием, и, по ее приказу, придвинули к стене два патронных ящика, и она, постелив шинель, велела старшине лечь. Она выгребла со дна чайника еще теплую заварку, распределила на бинте равномерным слоем и переложила бинт вчетверо. Потом приложила к его глазам, и прижала осторожно влажными ладонями, и старшина удивился странному ощущению, которое было ранее не знакомо ему. Оказывается, это приятно, когда о тебе заботятся. Смотря, кто заботится, поправил он себя и не слышал, как Чердынский сказал вполголоса с раздражением:

– Подумаешь, глаза! Проморгается!

Он не видел, как зло взглянула Ольга на Чердынского, а тот, сплюнув себе под ноги, вышел из блиндажа. Она пробыла недолго и вскоре ушла, строго настрого запретив снимать компресс и Санька, прощаясь, сказал ей:

– Я прослежу. Не беспокойся, Оля.

– Кто бы за тобой проследил? – сказала Ольга.

– Ты почаще заглядывай, Оля! Вдруг кто-то заболеет. Вот у меня, например, если тебя долго не вижу, мета-болезнь моя убыстряется.

– Обостряется! – раздраженно сказал вернувшийся Чердынский и предложил Ольг без всякой надежды, – тебя проводить?

Поздней ночью, когда разведчики улеглись на полу, Арбенов снова стал перебирать в уме события последних дней и опять утвердился в своих выводах, и неясное предчувствие не давало покоя, но он подумал, что если что-то и произойдет в ближайшие дни, то никак не завтра. Завтра будет обычный день, потому что немцы еще не закончили перегруппировку, но затишье не может продолжаться долго, и немцы что-нибудь предпримут, обязательно, но пока они не