Сергей Никитин - Люди с оружием. Рассказы
Вечером Аралов засел за письмо жене. Что написать? Трудно, очень трудно начинать новую жизнь в сорок пять лет. Сидеть сложа руки? Ну нет!
Набросив на плечи китель, боцман набил трубку новой порцией табака. Глядя на трубку, снова вспомнил о корабле, сослуживцах. За окном завыл, засвистел ветер, ударили в стекло дождевые брызги — и чудится мичману, будто, как прежде, стоит он на палубе качающегося корабля. Под вздрагивающей палубой поют нескончаемую песню турбины, шумят вентиляторы, шипит и пенится за бортом вода, острый форштевень врезается в девятый вал, облако серебристых брызг падает на носовую орудийную башню… «Вернуться бы… Мать с собой взять, домишко продать».
Аралов прошелся по комнате, почти задевая головой о потолок, — тонко, сдавленно заскрипели половицы, — заглянул в соседнюю комнатушку. Мать сидит у кудельки, медленно крутится в ее правой руке веретено. Большой пушистый кот равнодушно следит в щелки глаз за вращающимся стержнем с пряжей. Тусклый свет лампы освещает сморщенное спокойное лицо старухи. «Мне на варежки прядет», — подумал боцман. Что-то давнее-давнее, светлое и теплое шевельнулось у него в душе. Подошел к матери, нагнулся, обнял худенькие плечи. Старуха, подняв голову, улыбнулась, и снова, увереннее и быстрее прежнего, задвигались ее длинные костлявые пальцы.
Аралов вернулся к себе, зашагал из угла в угол. «Мать не поедет. Раньше не поехала, а теперь подавно», — решил он. Поразмыслив, присел к столу, обмакнул перо в чернила, написал на чистом листе: «Здравствуй, Дуня!», опять задумался.
Долго просидел так — с ручкой в руках. За окном заметно посерело. Надоедливый стук фанеры или жести пропал, но ветер еще бросал в стекла горсти дождевых брызг. На подоконник легла светлая полоса и, расширяясь, поползла на стол, стены. Пляшущее пламя лампы пожелтело.
«Светает», — вздохнул боцман и задул лампу.
Проснулся он в одиннадцатом часу. Голова тупо ныла. Накинув шинель, вышел во двор. Дождь перестал, но воздух еще дышал сыростью. Плотный ветерок разгонял по небу тягучие облака, развеивал серую пелену, в промежинах изредка выглядывало солнце.
Аралов подошел к окну, осмотрелся. Под выступом крыши торчал, засунутый кем-то под стропило, кусок толя. Он ударил рукой по нему. Толь звучно шлепнулся о стену дома. Боцман вырвал его, отбросил к забору. Повернувшись, столкнулся с мальчиком в короткой курточке, сапожках, в кепочке с пуговкой на макушке. Закинув голову, он внимательно оглядел Аралова. Потом спросил:
— Как вас зовут?
— А ты, собственно, кто? — равнодушно спросил Аралов.
— Я приехал к папе. — Мальчик показал рукой на забрызганный грязью грузовик, стоявший у крыльца соседнего дома. С него снимали большие узлы, чемоданы и складывали у входа. — Мой папа инженер-строитель. Он электростанцию строит здесь. А вы?
— Я? — переспросил Аралов. — Я — так…
— Так? — изумился мальчик. Он подумал и уверенно сказал: — «Так» не бывает. Папа говорил, что у каждого должно быть дело. Что вы делаете?
«Дотошный парень», — нахмурился боцман и почему-то смущенно ответил:
— Я, видишь ли, моряк.
Мальчик удивленно и, как показалось Аралову, недоверчиво переспросил:
— Моряк? А где вы плаваете?
— Видишь ли, я теперь не плаваю, — вздохнул боцман, намереваясь поскорее закончить разговор с любопытным мальчуганом.
— А почему?
Аралов поморщился.
— Тебя как звать-то?
— Леонид.
— Ну вот что, Леонид… Ты сейчас иди, устраивайся, матери помогай, что ли. А мы обо всем этом поговорим с тобой потом, в другой раз.
— Ладно, — охотно согласился Леня и убежал.
Аралов вернулся в дом, надел фуражку и спустился к реке.
Дубовые, березовые и ольшанниковые гривы пересекали вдоль и поперек глинистый левый берег. Ветер ерошил их кроны, шумел листвой. Кое-где темной шапкой нависали над умытой зеленью сосны. Река у правого мелового берега казалась белой, с этой же стороны — желто-бурой. «От дождевых ручьев», — отметил про себя боцман, наблюдая за стайкой диких уток, стремительно пролетающих над быстриной. Вдалеке, за излучиной, виднелись пузатые лодки рыбаков. Солнце выглянуло в просвет между густыми облаками, серебряной проседью брызнуло на воду и левый меловой берег, золотом — на глинистый. Из-за поворота реки выполз черный, как жук, буксир. За ним гуськом тянулись низкобортные баржи. Отсюда они казались похожими на утюги, разглаживающие морщины серой ленты реки. Над буксиром выросло пухлое белое облачко, разноголосое эхо заметалось между берегами. Ветер занес пароходный дым вперед длинной русой косой, оставляющей на прибрежных кустах и деревьях лохматые клочья.
Боцман долго смотрел на буксир, на космы пароходного дыма, и ему вдруг припомнился приезд на корабль московского писателя, его прочитанный для личного состава рассказ, в котором герой сравнивал дым из корабельной трубы с изображением счастья в древней мифологии: женщина с длинной косой, развеваемой впереди нее ветром, несущим эту женщину. Боцман хорошо запомнил фразу героя, сказанную при этом: «Невозвратен счастливый миг!»
Сейчас Аралов незаметно для себя повторил ее вслух: «Невозвратен счастливый миг», — постоял, словно бы обдумывая скрытый смысл этих слов, потом криво усмехнулся и пошел от реки к березовой роще.
Через некоторое время он вышел на развилку дорог и остановился в нерешительности — возвращаться домой или сходить на строительную площадку ГЭС. Боцман посмотрел на дорогу: мутные, лужи, ямы, ухабы, заполненные непролазной грязью. Эта дорога, должно быть, и ведет к стройке. Она ответвлялась от другой, старой утрамбованной дороги, по которой в детстве Аралов часто ездил с отцом в районный центр.
Боцман достал трубку, раскурил. Справа послышались короткие шаги. Аралов поднял голову и увидел бодро шагающего из поселка мальчика. Он узнал Леню.
— Вы уже здесь? — спросил Леня, подойдя к моряку.
— Как видишь. А ты куда это направился?
— К папе. Папа не встречал нас, потому что беду у них буря наделала. — Мальчик нахмурился. — Нельзя ему было уйти. А я сам пошел.
— Дорогу знаешь?
Мальчик неуверенно посмотрел по сторонам, обдумал что-то и сказал:
— Вот по этой надо идти. Эта к папе.
— Верно. А почему эта? — полюбопытствовал Аралов.
— Потому, что это — плохая, трудная дорога. Ее укатают потом, а сейчас, видите, она плохая, потому что новая. Где трудно и плохо, там и папа. Мама так говорит. У папы всегда так, я знаю.
— Почему? — спросил снова боцман, оживляясь.
— Он же строитель! — ответил Леня, удивленный тем, что такой большой дядя не знает таких простых вещей.
— А-а-а, — протянул моряк.
— А вы куда? — серьезно спросил Леня.
— Я?.. — растерялся боцман. — Я… так…
Мальчик недоуменно взглянул на него, по-взрослому пожал плечами.
— Ну, я пошел, — сердито сказал он. — До свидания.
— Счастливого плавания, — весело ответил Аралов и, схватив горячую руку мальчика, осторожно потряс ее.
Леня бойко зашагал по разбитой дороге, перепрыгивая через ямы и ухабы. Боцман следил за ним, чему-то улыбаясь. Леня, почувствовав на себе взгляд моряка, остановился и обернулся. Он недоверчиво и в то же время с любопытством смотрел на моряка.
Аралов помахал ему рукой, крикнул:
— Полный вперед, Леня! Шагай смелее по трудной дороге. Правильным курсом идешь.
Леня торжествующе засмеялся и, подпрыгнув, побежал. Аралов долго следил за мальчиком. Потом круто повернулся и цепким шагом, каким обычно ходил по палубе корабля во время сильной качки, направился напрямик через лес в поселок.
Вечером на крыльце дома Аралова кто-то долго и громко топал ногами, гулко кашлял и густо гудел:
— Грязища, ну и грязища — невпроворот.
Аралов распахнул двери и увидел председателя рыболовецкой артели.
Председатель расправил свои пушистые усы, снял фуражку, быстро и ловко провел маленькой рукой по лысине и, сощурившись, глядя куда-то на облака, протянул неопределенно своим гулким басом:
— Погоды-то, погоды, язви тя…
И потом уже подал руку боцману, представился, хотя Аралов уже знал его фамилию и имя:
— Карагозов, Семен Семенович.
Боцман отступил в сторону, пригласил:
— Прошу в дом.
— Да нет… я так, — заговорил Карагозов, а сам, между тем, шаркнув грязными сапогами, быстренько перешагнул порог дома. «Уговаривать начнет, в артель звать… Хитер», — подумал Аралов, глядя в спину председателя. Семен Семенович деловито осмотрелся вокруг, потер зачем-то маленькие руки, крякнул, так что зазвенела гитара на стене, и спросил:
— Старуха-то где, Марья Потаповна?
— К соседке пошла.
— А-а… — протянул председатель и, скидывая куртку, деловито, как у себя дома, прошел к вешалке. Потом скромненько уселся на краешек скамейки у стола и прогудел:
