Николай Стародымов - Я пришел убить хорвата
А теперь мне предложено поучаствовать в эксперименте, ставкой в котором станет моя жизнь. Даже не так, не моя жизнь, а моя смерть. Причем, смерть лютая — человек в руках опытного палача под пытками может жить долго.
Кстати, вопрос философский и психологический. Каждый из нас знает, что умрет. Однако при этом мы живем так, будто рассчитываем на бессмертие.
…Однако, как же мне сейчас поступить?
— И что ты предлагаешь? — спросил я у девушки.
Она с готовностью ответила:
— Мы с тобой сейчас пойдем к моим братьям и ты с ними поговоришь. Вот и все.
Я глядел в непривычно светлые глаза Мириам и пытался ответить себе на вопрос: действительно она так наивна или же только делает вид. Неужели она не понимает, что мне пойти с ней — равносильно тому, чтобы самому с собой в «русскую рулетку» сыграть. Потому что мусульмане — фанатики. Для них отдать жизнь за счастье всех мусульман — значит прямиком отсюда в рай отправиться.
Цитирую Бориса Земцова, о котором уже упоминал: «…Узнал подробности гибели и тяжелого ранения двоих наших… В бою ребята зашли в дом. Перед этим, заглянув в окно, увидели старуху-мусульманку. Когда переступили порог, грянул взрыв. Оба парня выскочили. Один с развороченным животом, второй изрешеченный осколками…»
Ну а теперь, взяв с меня слово, что я не сообщу своим, что тут поблизости скрываются враги, мне предлагают уйти от своих. Ради чего?
— Чего ты молчишь?
Это глупо и смешно, но сказать этой пигалице, что я боюсь, было стыдно.
— Думаю, — уклонился я от прямого ответа.
Я и в самом деле думал. Только думал не о ее предложении, а о том, под каким благовидным предлогом уклониться от под подобного приглашения.
Однако Мириам оказалась девушкой чуткой, поняла мои колебания. Или же ее так проинструктировали… Она, в конце концов, тоже дочь своего народа, для которого любой немусульманин — враг.
— Ты, Прсвет, не сомневайся, не бойся, я тебя не обману… — негромко, задушевно произнесла она.
Признаться девушке, что я ее боюсь…
— Я не боюсь, — соврал я. — Но есть такое понятие, как военная дисциплина. Не могу же я уйти, никому ничего об этом не сказав.
Мириам сделала вид, что поверила. Или она и в самом деле настолько наивна?
— Братья тут рядом, совсем недалеко, — заговорила она торопливо, будто опасаясь, что я передумаю. — Так что ты отлучишься совсем ненадолго…
В конце концов, граната-«лимонка» — «самоликвидатор» — в кармане. Скрутить мгновенно им меня не удастся, так что кольцо рвануть успею. Так чего же я сомневаюсь? По большому счету, жизнь и прекрасна своими неожиданными поворотами. Между гордым полетом буревестника и позой жирного пингвина мне милей первый. Ну а если этот поворот судьбы ускорит мою гибель, так мне особенно и не за что держаться… В то же время если я сейчас уклонюсь от этой встречи, в собственных глазах уважения к себе же у меня поубавится, это бесспорно. Да и трусить перед этими светлыми юными глазами…
— Ладно, — решился я. — Только, Мириам, — счел необходимым предупредить ее, — имей в виду, что я тебя пожалел, отпустил. И Аллах будет тобой недоволен, если ты меня за это подведешь под «серборез».
Не думаю, что девушка была такой замечательной артисткой. Не хотелось в это верить. Но только она уставилась на меня удивленно:
— А что такое «серборез»?
Ладно, юная наивная душа, не буду тебя в этом вопросе просвещать.
— Не знаешь? Ну и ладно, просто к слову пришлось… Так где твои братья?
Мириам с готовностью подскочила:
— Пошли, они тебя уже давно ждут!
Вариантов для того, чтобы уклониться под благовидным предлогом, больше не было. Приходилось соглашаться.
— Ну что ж, пошли!
Я тоже поднялся и мы вместе направились к выходу из бревенчатого бункера.
5Право же, если бы наши ребята знали, что так близко от нашего положая притаились муслики, тем точно не поздоровилось бы.
Трое мужчин, которых Мириам назвала своими братьями, находились едва ли не на расстоянии броска ручной гранаты. Они терпеливо сидели в небольшой промоине, которая обещала со временем стать настоящим полноправным оврагом, притоком той самой лощины, которую мы с Радомиром именуем «тропой № 3». В том, что эти трое мужчин между собой и в самом деле были братьями, не было сомнения, настолько они походили друг на друга. Да и с Мириам у них было определенное сходство, хотя бы уже в светлых зеленых глазах.
…Когда мы с Мириам нырнули в промоину, они все трое поднялись. Стояли, сильные, сумрачные, обвешанные оружием, двое бородатых и один, младший, только с мягкими еще усами — стояли и глядели на меня. Я тоже не стал лезть к ним с объятиями, тоже просто глядел, ничего не говоря.
— А ты смелый человек, Прсвет, — вместо приветствия констатировал старший из братьев.
Быть может, он это сказал только для того, чтобы что-то сказать, как-то начать разговор. А, может, они тут между собой спорили, решусь ли я один прийти на встречу с ними.
Знал бы он, насколько в этот момент я был напряжен внутри, насколько боялся их, наверное, и не сказал бы этих слов. А впрочем, нет, наверное, все равно сказал бы. Ведь смелый человек не тот, который ничего не боится, а тот, кто может свой страх преодолеть. Так что под данное определение смелости я вполне подпадаю.
Скромный ты мой, — нервно хихикнул внутренний голос. — Какой есть, — не стал я отказываться.
Только теперь старший шагнул ко мне и протянул руку. Я без колебаний пожал ее. В конце концов, пусть мы и враги, мы солдаты, а солдаты должны уважать противника. А рукопожатие испокон веков было свидетельством того, что ты не имеешь задних мыслей… Ладно еще, что они не полезли целоваться, как принято у мусульман — тут я точно воздержался бы. Разве что с Мириам…
Потянули руки для пожатия и двое других. Потом расселись. Братья по-восточному, на корточки, я просто на землю. Мириам отошла в сторону.
— Прсвет, ты и в самом деле рус?
— А что, есть основания в этом сомневаться? — удивился я вопросу.
Старший из братьев покачал головой:
— Нет. Просто я давно хотел поговорить с русским. А тут еще так получилось…
Он слегка качнул головой в сторону, куда ушла Мириам. Однако он говорить не спешил, смотрел на меня молча, будто оценивающе. Ох уж эти мне восточные церемонии…
— Тебя как зовут? — спросил мой собеседник.
— Константин, — не стал я скрывать. Однако счел, что это имя может оказаться для них труднопроизносимым, а потому добавил: — Костя.
— А меня называй Мюрид, — с подчеркнутым достоинством представился старший из братьев.
Я не счел нужным скрыть ухмылку. Потому что слово «мюрид» — это не имя. В крайнем случае оно еще может потянуть на прозвище. А вообще-то мюриды — это воины ислама.
Ладно, хочешь быть Мюридом — будь им. Почти по Козьме Пруткову.
— Протокольную часть церемонии будем считать законченной, — предложил я. — Давайте переходить к основной. Вы согласны?
Братья переглянулись. Может быть, они просто не поняли моей тирады. После некоторой паузы опять заговорил старший, Мюрид.
— Скажи честно, Прсвет, почему ты так поступил с нашей сестрой?
Я снова усмехнулся:
— А вас что-то не устраивает?
Мюрид шутки не принял.
— Нас все устраивает, Костя. Мы тебе очень благодарны. Но я не могу понять твой поступок, и потому мы здесь.
Наверное, самое трудное объяснять то, что для тебя является абсолютно очевидным. Или когда пытаешься объяснить, какими мотивами руководствовался, совершая благородный поступок.
Ну не рассказывать же им, что было бы с их красавицей-сестрой, если бы она попала в руки контрразведки! Слов нет, сербы далеко не столь жестоки и безжалостны к пленным, как мусульмане, но и их рыцарями без страха и упрека, воюющими в белых перчатках, тоже никак не назовешь. Война, особенно гражданская — штука жестокая, она не предполагает наличие места для сантиментов.
— И только чтобы задать мне этот вопрос, вы сюда пришли и пригласили меня?
Братья снова, уже в который раз, обменялись взглядами. Складывалось впечатление, что они до конца до сих пор не уверены, что совершают правильный поступок, общаясь со мной.
— Нет, не только, — ответил Мюрид. — Но и это тоже хотелось бы знать.
— Тогда давайте сразу переходить к следующему вопросу, — решительно сказал я.
Он удивился:
— Но почему?
Ну что тут ему объяснишь?
— Потому что я не могу ответить на этот вопрос, — слегка раздраженно ответил я. — Потому что у нас есть поговорка: у войны не женское лицо. Потому что я не мог просто так зарезать девочку. Потому что вы поступили… — я запнулся, чуть было не ляпнув «по-свински», однако успел сообразить, что для мусульманина сравнение его с нечистым животным будет жесточайшим оскорбление, а потому поправился. — Вы поступили некрасиво, заставив сестру воевать и подвергая ее опасностям…
