Григорий Полянкер - Наш добрый друг
Джулька сидела Возле него, уткнув холодный нос в подушку, смотрела на него влюбленными глазами, внимательно вслушиваясь в мотив.
Долго она слушала, поворачивая голову то влево, то вправо, И вдруг тихонько стала подвывать, с каждым разом все отчетливее, все красивее, в такт.
Циркач обалдел от восторга. Он подумал, что это она случайно стала подтягивать знакомый мотив, и утих. Утихла и Джулька.
Подождав немного, Шика снова стал тихонько напевать, а Джулька тут же подхватила мотив, но теперь это у нее получилось еще лучше, точнее.
И так повторялось несколько раз… Шика Маргулис обрадовался и размечтался: Джулька, видно, уже предчувствует конец войны, скоро отправится с ним в школу доучиваться. И он представил себе, как будет выступать с нею на манеже.
Свободной рукой он обнял Джульку, прижал к своей перебинтованной груди и стал ее ласкать, снова запел «Катюшу», а она тут же вторила ему.
Услышав этот необычный концерт, сошлись в купе сестры, ходячие раненые, пришла толстая докторша, они уселись где попало и с восторгом слушали, как Джулька подпевает Маргулису.
– Ты что, Шика, – спросил с верхней полки дядя Леонтий, – уже начинаешь репетировать с Джулькой? Хитрун! Научишь ее петь, и нам придется тебе уступить собаку.
– Что ж, батя, пора готовиться к мирной жизни, к мирному труду. Скоро уже войне конец,, – сказал Шика. – Только бы врачи нас поставили на ноги… – Он продолжал тихо петь, а Джулька на свой лад подпевала ему.
Слух о том, что собака, которая едет в этом поезде, поет «Катюшу», прошел по соседним вагонам, и все, кто мог ходить, пришли, чтобы послушать импровизированный концерт.
Сердитый начальник поезда тоже поспешил туда,, опустился на краешек полки, где лежал Шика Маргулис, внимательно вслушивался в знакомую мелодию.
Он покачал головой, и крупное, чисто выбритое лицо его расплылось в добродушной улыбке:
– Вот это номер! Таки правы ребята – необычная собака! Впервые вижу и слышу, чтобы собака пела песню, да так верно!
– Что ж вы хотите, товарищ начальник, – отозвался дядя Леонтий. – Кто-то из нашенских, говорят, даже когда-то блоху подковал всему миру на удивление. А вот Шика Маргулис, если вы его хорошо отремонтируете и поставите на ноги, когда-нибудь с этой Джулькой на манеже вам покажет, что такое толковый пес…
– Что ты! Правда? Кто же он, циркач? Дрессировщик? Акробат? – удивленно уставился на солдата начальник.
– А вы как думали! – важно ответил дядя Леонтий. – Это не простой парень, наш Шика. Можно' сказать – знаменитость. Вернее, – собирается после войны стать знаменитостью. До войны не успел доучиться на клоуна. Не прошел, значит, до конца весь курс. Вот какая карусель…» Собирается, если жив будет, продолжать учебу.
Подумав с минуту, продолжил:
– А пока что там, на переднем крае, наш Шика Маргулис был не клоуном, а временно дрессировщиком.
– Как это – дрессировщиком?
– Да так, – усмехаясь, вставил Васо Доладзе, – из своего пулемета дрессировал он фрицев. Так дрессировал, что перья с них сыпались. Он им хороший урок преподал. И не только им, а также их клятым танкам.
Джулька уже не отходила ни на шаг от полки Шики Маргулиса и, когда он перестал петь, тормошила его лапой, требовала продолжать.
И он, превозмогая боль, тихонько пел, а Джулька вторила, вызывая восхищение у окружающих.
Со второй полки свесился пожилой бородатый сержант, который за всю дорогу и слова не промолвил, а теперь вдруг отозвался:
– Это хорошо, землячок, – обратился он к Маргулису, – хорошо, что научил собаку петь. Если тебя в цирк и не допустят, ты с такой собакой все равно не пропадешь, сможете давать концерты по всем дворам, на всех перекрестках, деньгу зашибешь на пропитание.
– Что ты мелешь! – отозвался кто-то из соседнего купе. – Тоже придумал! По дворам они будут ходить… С таким певцом-помощником Шике откроют не только двери наших цирков, но и всех домов культуры, театров! Мировой номер у них будет! Шутишь – солдат и Джулька будут петь «Катюшу»! Да это настоящая сенсация! Чтоб я помер, если вру!
– Молодчина, Шика, – вставил кто-то из сестер, – если долго нам еще ехать, не то что петь научишь Джульку, но и плясать, говорить.
Окружающие еще долго зубоскалили, шутили, перебрасывались репликами, но ясно было одно: отныне Джулька всем стала еще милее и приятнее.
И когда начальник повторил, что такую умную собаку он готов оставить при себе, а кончится война – забрать ее в Тамбов, не выдержала толстая докторша:
– Если уж на то пошло, то я первая увидела Джульку, первая подружилась с ней, и я заберу ее к себе.
– Зачем спорить? – крикнул Васо Доладзе. – Потерпим. Пройдет еще немного времени, наш Шика Маргулис научит Джульку говорить, и она сама скажет, к кому она пойдет, с кем захочет остаться.
– А ведь верно, – вмешался дядя Леонтий, – а то уж слишком много охотников появилось на Джульку. В самом деле, подождем. Научит Шика ее разговаривать – тогда разберемся.
Пассажиры этого необычного поезда смеялись, позабыв на время о ранах. После того, как Джулька начала петь, она стала любимицей не только нашего купе, но и всего вагона, всех тех, кто познакомился с ней. Стало ясно, что среди этих добрых и веселых людей она не пропадет, никто к ней не будет жесток, никто ее не обидит.
В этом все убедились спустя два дня, когда поезд прибыл на большую станцию уральского города и огромная толпа народа с цветами и подарками вышла встречать славных героев с пылающей курской земли. О победе под Курском все только узнали, и от этой радостной вести, как и от горячей братской встречи, воинам стало легче на душе, на глазах у многих из них выступили слезы.
Люди осторожно и заботливо сняли с санитарного поезда и перевезли раненых в просторное здание большого, светлого госпиталя.
Хоть теперь еще и не время было для шуток, но ни с того ни с сего вспыхнул новый спор. И причиной тому была опять-таки Джулька. Кто-то из хозяев госпиталя сказал, что собаку необходимо отправить куда-нибудь подальше, что в помещение никто ее не пустит ни под каким видом. Тут появились встречающие и заявили, что они готовы взять такую собаку к себе на содержание. Однако всех успокоил начальник поезда, заявив, что разговоры эти ни к чему. Все решено заранее: Джулька поедет обратно поездом на фронт и он, начальник, будет все время держать ее при себе, а когда кончится война – отвезет ее домой, в Тамбов.
Но теперь уже возмутилась не на шутку толстая врачиха с крашеными волосами и заявила во всеуслышание, что эти разговоры надоели ей хуже горькой редьки. Все для нее ясно как божий день. Джулька останется при ней, ибо она ее первая увидела, пригрела, полюбила и кормила всю дорогу. Больше того, она Джульку всю дорогу лечила, перевязывала ей раны, и теперь, когда Джулька почти уже в полном здравии, находятся люди, собирающиеся ее присвоить… Так не пойдет!
Появилось еще несколько желающих взять к себе Джульку, но ее подлинные хозяева прислушивались к спорщикам и только улыбались. Мол, кричите себе, сколько вашей душе угодно. Джулька давно уже знает, с кем ей остаться.
И в самом деле, Джулька сама разрешила этот спор.
Когда прибыла санитарная машина и подняли туда дружную троицу на носилках – Шику Маргулиса, Васо Доладзе и дядю Леонтия, Джулька, не дожидаясь особого приглашения, сразу же выбралась из тесного кольца любопытных и зевак, которые ее окружили со всех сторон, и одним махом влетела в машину, устроилась довольно-таки удобно рядом со своими друзьями, словно сказав этим: «Знаете что, мои дорогие люди, не приставайте ко мне и не морочьте головы. Сама знаю, с кем должна остаться. Вас я вижу впервые, а вот этих, моих добрых друзей, отлично знаю. С ними была в самые тяжкие дни жизни. И отстаньте от меня!»
Санитарная машина мчалась на всех парах через огромный мирный город к госпиталю.
И снова бедной Джульке довелось хлебнуть горя.
Ее друзей внесли в просторную палату, а ее, Джульку, дежурная сестра и на порог не пустила.
В самом деле, где это видано, чтобы в таком заведении водились собаки!
Не помогли ни просьбы, ни мольбы раненых.
Несколько часов Джулька бегала вокруг здания и истошно выла, и этот вой ложился тяжким камнем на сердца ее друзей.
Ее гнали, швыряли в нее чем попало, а она все не убегала, продолжала выглядывать, искать дядю Леонтия.
Только под утро произошла их встреча.
Он вынес ей за ворота госпиталя миску супа, накормил и познакомился со старичком-сторожем, который у самых ворот занимал просторную будку с продавленным диваном.
По просьбе дяди Леонтия, Джулька здесь недурно устроилась, а немного погодя, когда ее узнали, привыкли и полюбили, стала каждый день украдкой бегать в палату к своим друзьям.
Таким образом, и, здесь появилось у нее немало поклонников и поклонниц.
Люди ей были рады. Подбрасывали поесть, и вскоре ее трудно было узнать. Окрепла, поправилась и вся как-то преобразилась, почувствовав себя в глубоком тылу вне опасности.
