Павел Федоров - Последний бой
К шалашу, где я грелся на солнце и размышлял о предстоящем походе, тихо подошел Николай Цирбунов. Помахивая тоненьким прутиком, спросил:
— Как поживает кавалерия?
— Родился заново, Николай Антонович!
— Так уж прямо — Антонович... Просто Николай. Вот в село Антоновку поедем, за яблоками. Спас прошел, наступила самая яблочная пора. Подкормить тебя надо и, кстати, обуть. Негоже гвардейскому коннику щеголять в ботинках. Согласен?
— Еще бы!..
Синим морем повисло над лесом безоблачное небо. Гремя колесами, подкатила тачанка, запряженная парой упитанных трофейных коней игреневой масти. Правил ими сам командир, Саша Бикбаев. Папаха заломлена набок, поперек груди автомат, на поясе пистолет и несколько гранат-«лимонок». С левого бока, свесив ноги в кирзовых сапогах, восседал его неразлучный адъютант Аркаша — на курносом розовощеком лице блаженство, на поясе множество гранат и автоматных рожков. С виду крепыш, как молодой гриб боровичок. Позади него — Федя Цыганков с ручным пулеметом.
— Едем в Антоновку одну операцию проводить,— черенком кнута Саша тронул кончик носа, погасил ухмылку и полез в карман за табаком.— Живет в Антоновке агростароста, знаешь его?
Цирбунов тоже закурил.
— Слыхал.
— Давно уж надо бы познакомиться, дыг все некогда было. В Павлово заодно заедем.
— И что ты хочешь с ним сделать?— Николай отогнал прутиком гудящего возле лошадей большого серого слепня.
— Просто поговорим маленько...
Николай понимал, что командир сказал не все, допытываться не стал, проговорил:
— Ладно, едем. Я тоже хочу на него взглянуть.
— Это еще что за должность такая — агростароста?— залезая на бричку, спросил я у Николая.
— Новый вид агронома-наставника. Очевидно, он должен наблюдать, чтобы мужики наши русские сеяли и убирали хлеб по фашистской, оккупационной науке. Колхозные-то земли назвали общинными.
Лес. Сытые кони бегут резво. По малонаезженной, поросшей вереском дороге колеса катятся почти бесшумно и лишь изредка подпрыгивают на скрытых в траве кочках.
Смешанный лес заметно поредел, накатанная дорога стала тверже и вывела в поле. Село Антоновка появилось внезапно, словно из золотого, поблескивающего на солнце жнивья выскочило.
Бикбаев умело и ловко поработал вожжами, и кони ходко приблизились к крайней хате с почерневшей от давности крышей.
— Смело едем,— заметил я и посмотрел на Николая.
— Все в порядке. Командир кавгруппы, Сербай, тут побывал с утречка. Обеспечил, что надо,— ответил комиссар.
Сильно, как заправский кучер, натянув вожжи, Сашка чертом промчался по улице мимо плетней зеленых палисадов, за которыми мелькали женские платки, сивоголовые, стоявшие у калиток ребятишки, и остановил всхрапывающих копей возле приземистого, добротного дома с резными наличниками, недавно покрашенными синей краской.
С высоких ступенек сенного крыльца проворно спустился совсем лысый, багроволицый человек. Суетясь и прыгая на крепких ногах, втиснутых в старые калоши, стал зазывать нас в избу:
— Милости просим, гости дорогие! Мы ить и не ждали, а все равно рады, ох как!
— Ты будешь агростароста?— спросил командир.
— Довелось, родной мой, довелось...— Широкое лицо старосты совсем отсырело и размякло в скулах.
— А вот мы и поглядим, какой ты сродственник,— ответил Саша и стал медленно подниматься по ступенькам крыльца. Мы с Николаем — вслед за ним. Федю и Аркашку быстро «заблокировали» деревенские ребятишки.
В кухне, куда мы вошли, агростароста захлопотал еще пуще, подставляя нам табуретки, командиру венский стул, приговаривал:
— Сичас у нас все будет чин чинарем. Хозяйка моя хоть и по грибы пошла, ну да я сам быстренько в огород сбегаю, лучку надергаю, огурчиков сорву с грядки.
— Мы не закусывать сюда приехали.— Носком сапога Бикбаев сердито отодвинул от себя стул. Понизив голос, спросил вкрадчиво: — Ты чего садишь за стол с мухами? Почему в горницу не приглашаешь, а?
Не дожидаясь ответа хозяина, командир распахнул створчатые двери, перешагнув низенький порожек, крикнул:
— Давай, ребята, ходи сюда!
Мы вошли. В большой горнице, с широкого центрального простенка, где обычно висят зеркала, из новой рамки грозно смотрел выпученными глазами Адольф Гитлер.
— Богато живешь, агростароста.— Поворачиваясь на каблуках, Бикбаев оглядел кровать с высоко взбитыми подушками, круглый стол, покрытый кружевной скатертью, побеленную печь-«голландку», венские стулья, расставленные вдоль стены, внимательно рассмотрел фотографии, прилепленные к боковой стенке, а на портрет Гитлера — никакого внимания, будто его тут и не было. Подойдя к старосте, таинственно тихим полушепотом спросил:
— У тебя молоток есть?
— Как же не быть! Как это можно без него в хозяйстве! Есть, есть, товарищ командир. Нужон? Значит, принести?— затараторил хозяин.
— Нужен молоток, нужен. И гвоздь, понятно, найдется?— кивнув головой, спросил Бикбаев.
— О чем разговор, господи!— хозяин развел руками и шлепнул себя по широким синим штанам, возможно еще питая призрачную надежду: не пронесется ли мимо его горницы эта партизанская гроза...
— Неси, да живей только!
— Мы мигом! Момент!— староста шустро выкатился за дверь.
— Ты что, Сашка, задумал?— спросил Николай.
Я тоже не понимал затеи командира, но чувствовал: что-то должно произойти.
Сашка потер горбинку носа, сверкнул темными глазами, поджав губы, погрозил нам пальцем, давая понять, что мешать ему не надо.
Староста не мешкая возвратился в горницу с увесистым молотком и большущим гвоздем в руках.
— Вот, пожалуйста, извольте, все в порядке,— проговорил хозяин, угодливо подавая принесенное.
Бикбаев взял в одну руку молоток, в другую гвоздь, взглянув исподлобья на старосту, спросил:
— А зачем такой толстый и длинный гвоздище-то притащил?
— Чтобы покрепче, значит, поосновательней.
— Дыг тебе же, дурак, будет хуже...
— Отчего же мне-то?— хозяин явно опешил.
— Оттого, что сейчас Гитлера буду на твой лоб прибивать.
Глаза агростаросты остановились и, казалось, полезли туда, куда Саша пообещал приколотить фюрера.
— Ты бы хоть гвоздь-то поменьше взял...— Постукивая шершавой шляпкой гвоздя по молотку, Бикбаев прошелся по горнице, сочувственно посматривая на растерянного агростаросту.
Я заметил, как Николай, чтобы подавить улыбку, опустил голову, стал закуривать. Протянул и мне клочок бумажки.
— Так ведь сам комендант, товарищ командир...— очухался наконец хозяин.
— Что комендант, что?— спросил Бикбаев. Пучки его черных бровей взъерошились.
— Ходил по всем хатам и раздавал. На стенку велел пристроить,— оправдывался агростароста.
— А ты и рад стараться!
— Не исполнишь — сами знаете, какие они, фашисты-то... взлетишь на небушко вместе с душой...
— Есть-то она у тебя, душа?— подмигнув хозяину, спросил Бикбаев.
— Да уж какая там душа!— крикнул Николай.— Хватит, Саша!
— Ладно.— Саша остановился напротив старосты.— Гвоздь тебе возвращаю и молоток положи на прежнее место. Теперь слушай, что я тебе буду говорить.
— Слушаю. Ох ты!— хозяин смахнул рукавом серого пиджака катящиеся по лицу капли пота.
— Погоди. Не охай. Приказ коменданта ты выполнил? А с этого часа будешь выполнять все наши распоряжения. Понял?..
— Понял, товарищ командир, все исполню в точности!
— Ладно. Раз ты такой понятливый, других слов добавлять не буду.
— И не надо, не надо! Может, все-таки закусите чем бог послал?— Хозяин, продолжая гладить лысину, шлепал губами — несладко, наверное, было у него во рту-то...
— Я же тебе, голубчик, сказал, что мы не пировать сюда приехали. Ну, будь здоров, староста. До встречи.
Бикбаев направился к выходу.
— Что ж делается! А этот, значит, пущай так и сверкает тут своими сапожищами?— остановившись за порогом, огорченно прокричал Аркаша.
— Я же тебе сказал, дорогой мой Аркадий, что так надо. Сколько раз повторять?— Командир тоже приостановился.— Повторить?
— Никак нет!— Адъютант командира был молод, но бесовски смышлен. Хорошо знал: когда командир начинает называть его полным именем, держи ухо востро и не вздумай перечить.
На улице нас встретил Федя Цыганков с новыми, из яловой кожи, командирскими сапогами в руках.
— Это вам, товарищ старший лейтенант,— обращаясь ко мне, сказал Федя.
Я горячо поблагодарил его за такую обновку.
— Где добыл?— спросил Николай.
— Есть тут у меня одна знакомая сваха,— ответил Федя.
— У нее что, обувная фабрика?
— Фабрики нет. Когда наши отходили, оставили много казенного имущества. Жители разобрали его, а теперь с нами делятся,— ответил Федя.
— Хорошая у тебя, Цыганков, сваха,— сказал Николай.
