Аскольд Шейкин - Опрокинутый рейд
— Я передаю интендантству корпуса пятнадцать тысяч рублей. Мало? Четыре мешка сахара! Тоже мало? Все, что я получил за работу у большевиков! До последней полушки! Но взамен в газетах должно быть распубликовано: «Я, гражданин Скоромников, заявляю, что был принужден стать советчиком и в этом раскаиваюсь». Ничего больше я не прошу! Но это мое право. Мое требование, наконец! Вы должны понять!
Плешивый бородач — как Шорохов сразу понял, это и был Митрофан Степанович — поднял глаза на блондина, чтобы ответить, но тут заметил их компанию. Он вскочил, растолкал обступивших стол, бросился к Варенцову. Они расцеловались. Блондин воспользовался моментом и юркнул в председательский кабинет.
— Постарел, посивел, — с интонацией Варвары Петровны говорил Митрофан Степанович. — Боже мой!..
Он обнял и Нечипоренко, и Шорохова, повторяя:
— С Дона! Господи! С Дона!
Они уселись на диване. Варенцов проговорил снисходительно:
— Не просто с Дона. От всего купечества Юга России. Гостями Донской армии едем. Не веришь? В штабе казачьем спроси.
Не сказав ни слова, Митрофан Степанович скрылся за дверью председательского кабинета и тотчас возвратился, ведя под руку круглолицего мужчину лет сорока пяти в кургузом коричневом пиджаке и серых коротких брючках.
— Господа, — ликовал Митрофан Степанович. — На ваше счастье! Знакомьтесь!
Вновь пришедший слегка поклонился:
— Чиликин — редактор-издатель ежедневной козловской газеты нового направления «Черноземная мысль».
Некоторые из господ и дам зааплодировали. Нечипоренко оглянулся на Митрофана Степановича:
— Эта хвороба зачем?
Чиликин, не смутясь, обратился к нему:
— Что вы, любезнейший! Я же не только газетчик, еще и издатель. И в таком смысле предприниматель, как и вы, господа. И признаюсь, господа, газеты, как таковой, пока нет. Всего только три часа назад генерал Мамонтов выдал на нее разрешение. Разумеется, вместе с правом распорядиться городской типографией… Ваш приезд будет гвоздем первого номера. М-м-м, примерно так: «Деловые люди освобожденного края! Вы больше не одиноки. Южные города России готовы протянуть руку помощи», — он достал из кармана блокнот. — Итак, вы прямо из столицы Дона? Как гастролирует там господин Вертинский? Как здоровье знаменитой путешественницы госпожи Граббе? Она все так же не отказывается от замысла пешком обойти все страны Европы? Что ставят в театре господина Бабенко? По-прежнему «Жрицу огня», «Искусство поцелуя», «Тайны гарема»? Вечные спектакли! Сколько в них… М-м-м!.. Видите, господа, мы в курсе событий вашей жизни, — втянув голову в плечи, он отступил на шаг. — Но все же вот и сенсация! Всего позавчера в этих стенах комиссары обсуждали свои кровавые планы, а сегодня я, редактор газеты «Черноземная мысль», интервьюирую посланцев деловых кругов Юга России… О чем вы намерены говорить с господином Калмыковым? — он кивнул на дверь председательского кабинета. — И знаете, господа, в древности считали, что мир держится на трех китах. Чепуха! Мир всегда стоял на торговле. Но смотрите: три кита — и вас трое!
— Нас четверо, — поправил его Шорохов.
— Прекрасно! — воскликнул Чиликин. — И кто же четвертый?
— Николай Мануков, ростовский негоциант, — с важностью вмешался Нечипоренко.
— Николенька? Господа! — обращаясь фазу ко всем присутствующим, возвестил Митрофан Степанович. — В былые времена Николенька Мануков играл у меня на коленях!
Снова раздались аплодисменты.
Варенцов что-то зашептал Митрофану Степановичу на ухо. Тот утвердительно кивал, улыбаясь.
Чиликин, наклонившись и тоже вполголоса, обратился к Шорохову:
— Трудно. Поверьте.
— Верю, — на всякий случай согласился тот.
— Но вы же не знаете, о чем идет речь. Я обещал генералу, что первый номер газеты будет выпущен завтра.
— И это возможно?
— Невозможного вообще ничего нет.
— В чем же трудность?
— В том лишь, что нельзя выпустить номер да еще первый, если в нем будет всего только предписание офицерам бывшей русской армии явиться для прохождения службы, тем более что сбор сегодня уже идет, и потому это вовсе не новость, ну и заявление командира корпуса. Где передовая, фельетон, комментарий, иностранные новости? Только тогда — газета.
— Простите, — тоже вполголоса ответил Шорохов. — Вы сказали: «Заявление командира корпуса». Это генерал Мамонтов?
— Да. Только что им подписано, — Чиликин приложил руку к боковому карману. — Великий документ. Бомба. Хотите познакомиться? Вы и ваши друзья… Конечно, при условии, что ваши суждения я включу в комментарий редакции. С поименной ссылкой, господа. Это важно для убедительности.
Митрофан Степанович вновь скрылся в кабинете Калмыкова, Шорохов же, Нечипоренко, Варенцов и Чиликин отошли к окну. Там редактор-издатель «Черноземной мысли» извлек из жилетного кармана золоченое пенсне, нацепил его на нос и развернул мелко исписанный лист.
— «К населению города Козлова и его окрестностей, — начал читать он торжественно. — Наши доблестные войска заняли район города Козлова. Объявляю всему населению, что вооруженные силы Юга России, частью которых мы являемся, борются за великую, единую и неделимую Россию…»- он прервал чтение. — За единую и неделимую, господа. Вспоминаете?.. Но разрешите продолжить… «Наши цели. Первое. Борьба с большевиками до полного их уничтожения. Второе. Созыв народного собрания на основании всеобщего избирательного права».
— Как? — спросил Нечипоренко. — И там это написано?-
«.. народного собрания на основании всеобщего избирательного права», — повторил Чиликин.
Желваки заходили на скулах Нечипоренко.
— «Третье, — продолжал Чиликин. — Удовлетворение земельной нужды крестьян. Четвертое. Охрана труда рабочего от эксплуатации капиталом и государством».
Но теперь уже не выдержал Варенцов.
— А ну, а ну? — он приложил руку к уху. — Снова.
— «Охрана труда рабочего от эксплуатации капиталом и государством». Варенцов отошел к двери председательского кабинета, заглянул в него, возвратился, насмешливо посмотрел на Чиликина:
— Калмыков! А я, грешным делом, подумал, кто-нибудь из комиссаров. Мол, дурачите старика, — он протянул руку к бумаге, которую держал Чиликин. — Большевики это писали. Пойдем, Христофор!
Он повернулся к выходу. Чиликин преградил ему путь:
— Любезнейший! Поверьте, и я, и генерал вполне разделяем ваши чувства. Но как же иначе выбить почву из-под ног большевистских агитаторов? Меня приход корпуса застал в Тамбове. Там генерал не делал никакого обращения к народу. По секрету скажу: там и не возникло никакой власти. А здесь — пожалуйста! Уже было проведено собрание наиболее достойных граждан, учреждена городская управа, в ней самые уважаемые господа: Калмыков, Углянский, Тарасов, Изумрудов, Савинский… Создан отряд самоохраны. Власть уже в надежных руках. Ни один большевик не уйдет от суровой кары.
— И-и что в Тамбове?
Нечипоренко испуганно смотрел на Чиликина.
Тот поморщился:
— Господа, не об этом же речь… Народ развращен. Большевики только и делали, что к нему обращались. Потому и решено выступить с программным заявлением. Тактический ход, господа! Но потому-то, я убежден, и нельзя опубликовать заявление генерала без какого-либо известия, впрямую говорящего о решительности белого движения. Иначе все приличные люди, вот как и вы сейчас, совершенно справедливо окажутся в недоумении. Хотя бы опубликовать сообщение, что союзники заняли Петроград. Что Москва восстала против большевиков… Пусть даже в такой форме: «От только что прибывших с Юга России господина Н. и господина М. стало известно…»-он снова нацепил пенсне. — Позвольте прочесть до конца. Вам многое станет яснее… «Пятое. Широкая децентрализация власти. Создание демократических земских учреждений. Шестое. Создание прочного государственного правопорядка. Упрочение законности. Мы воюем лишь с коммунистами-большевиками. Мирное население должно спокойно заниматься своим делом. Мною учреждены временное городское управление и милиция, к которым население и должно обращаться по всем вопросам. Для прекращения грабежей и насилий меры приняты. За все причиненные войсками убытки население будет удовлетворено казначейством по установлении нормальной жизни района. Командующий войсками генерал-лейтенант Мамонтов»… Совсем свеженькое, господа, еще хранящее тепло прикосновения высокой руки, — держа лист бумаги за уголок, Чиликин поднял его, словно колокол, и продолжал сушением: — «Осени себя крестным знамением, русский народ, ибо теперь уже не грубые самозванные комиссары, не безграмотные комбеды будут управлять тобой, а…» Ну и так далее, — вяло закончил он и опять воскликнул:- Но все же — новость! Оглушительную! Огромную!.. Вы представляете: типографский набор, хорошая бумага, четкая краска…
