Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)
Однако настоящий триумф выпал на долю танка Т-32. Красивая, обтекаемой формы машина быстро преодолела все препятствия и неожиданно начала взбираться на прибрежный крутой холм. Нарком забеспокоился: куда это водитель полез — разве можно взобраться на такую кручу, машина опрокинется! Но машина упорно шла вверх. Последнее усилие — и танк на вершине. Все зааплодировали.
А водитель направил машину на высокую сосну у берега и ударил по ней. Сосна сломалась и упала на танк.
Машина потащила ее, как муравей соломинку. Потом танк спустился к реке и двинулся вброд, к другому берегу. Течение снесло с него дерево, и оно поплыло по воде, а танк без остановки преодолел реку. Затем машина развернулась, снова пересекла реку и, взревев двигателем, как огромное зеленое животное, вылезла с лужами воды на подкрыльях на крутой берег. На трибуне не только аплодировали, а даже фуражки вверх подбрасывали. За рычагами машины сидел с ног до головы мокрый, но улыбающийся счастливой улыбкой Володя Усов.
Яркая демонстрация высоких качеств новых танков показала, что наступил новый этап в развитии советского танкостроения — этап создания оригинальных отечественных конструкций, превосходящих лучшие мировые образцы. Танки Т-32 и KB не имели даже отдаленных прототипов за рубежом. Но это были лишь опытные образцы. Им предстояло еще пройти тернистый путь от опытного образца до серийного боевого танка.
* * *К танку Т-32, у которого стоял Кошкин, подошел комкор Салов — плотный, крепкий, в черном ладном комбинезоне и танковом шлеме.
— Ну-ка, посмотрю я твое незаконное чудо, — сказал он сочным басом, здороваясь с Кошкиным.
Поставив ногу на каток, комкор ловко, по-кавалерийски, хотя и несколько тяжеловато, поднялся на подкрылок, потом опустился в башенный люк. Михаил Ильич тоже поднялся на танк.
Салов, не задавая вопросов, бегло осмотрел боевое отделение, с трудом протиснулся в люк наружу.
— Фу, тесно, придется тебе, Михаил Ильич, люк переделывать.
— Таких толстых танкистов у нас нет, — в тон ему, полушутя, сказал Кошкин. — Для тебя одного танк делать не буду.
— Ну-ну, смотри, я заказчик. Не возьму твою машину.
— Ас чем воевать будешь?
— Дай мне несколько тысяч БТ, и я всю Европу пройду… А вот нужен ли твой крейсер — не уверен. Ведь металла тут больше, чем в двух Т-26.
— На три хватит, командир. Но только Испанию забывать не надо.
— Ну-ну, не ершись, — примирительно сказал Салов. — Я в Испании был, а ты не был. Не будем спорить. Проведем сравнительные испытания на полигоне, и все станет на свои места. — Спрыгнув с танка, Салов пошел к трибуне.
Вскоре после этого разговора к Кошкину подошел заместитель наркома.
— Ну что не весел, Михаил Ильич? — спросил он. — О чем думаешь?
— Думаю, как бы нам на Т-32 новую длинноствольную пушку поставить. Да и броню надо усилить. Тридцать два миллиметра — мало.
— А Салов говорит…
— Салов не купец, а мы не приказчики. Машину делаем для Красной Армии, а не для Салова, — сухо и недовольно сказал Михаил Ильич.
Глава седьмая. Ночь главного конструктора
Кошкин внимательно, от корки до корки, прочитал довольно объемистый отчет о сравнительных испытаниях танков А-20 и Т-32. В выводах комиссия отметила, что оба танка «выполнены хорошо, а по своей надежности и прочности выше всех опытных образцов, ранее выпущенных». Да уж как-нибудь… хороши же, значит, были эти «ранее выпущенные». Поломок все-таки много, особенно на А-20, но дело не в этом, надежность в конце концов обеспечим. А вот о главном — какой же танк, А-20 или Т-32, принять на вооружение — в отчете ни слова, и, конечно, не случайно. В поступившем с отчетом заключении, подписанном Саловым, заводу предлагалось устранить «выявленные конструктивные недостатки» и вновь представить оба образца на полигонные испытания «в полном объеме». Вот так — оба. В полном объеме.
Кошкин встал в волнении, зашагал по кабинету. Нет, так это оставить нельзя. Неужели до сих пор не ясно, что Т-32 по всем показателям превосходит А-20, что надо сосредоточить наконец все усилия на доработке именно этого образца? Более того — усилить его броню до противоснарядной и установить новую длинноствольную пушку. Он уже поднимал этот вопрос и в наркомате, и перед заказчиком, и вот — ответ. Продолжается волынка, как будто бы впереди у нас годы спокойной, мирной работы. А ведь уже началась, идет вторая мировая война, и теперь не только год или месяц, каждый день и каждый час промедления преступен!
Кошкин подошел к окну. Была уже глубокая ночь, в окнах цехов светились только редкие огоньки, не слышно привычного рабочего гула завода. Сотрудники КБ тоже давно уже разошлись по домам. А вот ему, увы, не до сна.
Он подошел к столу, сел, пододвинул чистый лист бумаги, крупно и четко написал: «Дорогой товарищ Сталин!» Дальше строчки тоже легли сразу же четкими крупными буквами: «Вынужден обратиться лично к Вам по вопросу, имеющему наиважнейшее значение для дела обороноспособности СССР».
Да, это, пожалуй, единственный выход. Теперь надо коротко и четко изложить аргументы. Колесно-гусеничный А-20, по существу, несколько улучшенный БТ, броня у него всего 20 миллиметров. И усилить ее невозможно — колесно-гусеничный движитель не позволяет увеличить вес машины даже на тонну. Этот вариант бесперспективен. А у чисто гусеничного Т-32 броня уже сейчас 32 миллиметра. И ее можно и нужно довести до противоснарядной (40–50 миллиметров). И установить новую длинноствольную 76-миллиметровую пушку. Динамика при этом не ухудшится — на танке мощный дизель В-2, который сейчас используется не полностью. Получится танк с мощным огнем, надежной броней и высокой маневренностью…
Казалось бы, все правильно, но Михаил Ильич почувствовал в этой аргументации слабость. Какая-то непонятная, внутренняя слабость, но она есть. А надо, чтобы все было предельно ясно и однозначно. Михаил Ильич подумал о том, кому собирался отправить письмо, — о Сталине. Он часто видел его, когда был слушателем Коммунистического университета имени Свердлова. Сталин читал тогда лекции об основах ленинизма. Просто одетый, невысокий, невидный, он говорил негромко, запинаясь перед какими-то трудными для него словами, но слушали его с огромным вниманием. В отличие от других лекторов, Сталин не отвлекался на личные воспоминания, читал сухо, скучновато, но всегда давал четкие, ясные формулировки, которые легко было записывать. Особенно запомнилось, как просто и ясно излагал он положения диалектического материализма. Чувствовалось, что хочет, чтобы его все поняли. И даже обычное внешнее спокойствие, казалось, изменяло ему. Он говорил, что диалектика — душа марксизма, горе-теоретиками называл тех, кто не постиг диалектику, не понимает, что в жизни уже отмирает, а что нарождается вновь и нуждается в поддержке.
* * *Потом Михаил Ильич увидел его снова, много лет спустя, на заседании Главного Военного Совета. Сталин сидел за отдельным столиком у окна, молча курил трубку, не обращая, казалось, внимания на то, что происходит на заседании. А это заседание неожиданно для Михаила Ильича сразу же приняло крайне неблагоприятный оборот. В коротком докладе он подробно остановился на том, как в проекте танка А-20 выполнены требования заказчика. Об инициативном проекте Т-32 сказал коротко, считая его преимущества очевидными.
Но когда началось обсуждение, первый же выступающий, комкор Салов, высказав несколько замечаний по проекту А-20, о Т-32 вообще ничего не сказал. И второй выступил так, словно о Т-32 не было смысла и говорить серьезно: таких проектов можно составить сколько угодно, а танк задан и должен быть колесно-гусеничным. И другие участники заседания главным образом рассматривали вариант колесно-гусеничного А-20. Тогда Михаил Ильич попросил слова вторично и сказал, что колесно-гусеничный движитель впервые появился на бронеавтомобилях. Автомобиль обладал плохой проходимостью вне дорог. Снабдить его вспомогательным гусеничным движителем — талантливая находка изобретателя. На легких танках с противопульной броней двойной движитель — колеса для шоссе и гусеницы для бездорожья — тоже еще себя оправдывал. Но вот появилась противотанковая артиллерия, броня стала толще, вес даже легкого танка увеличился до двадцати тонн. Теперь машина сможет двигаться по шоссе только в том случае, если у нее все пары колес будут ведущими. А силовой привод на все колеса чрезвычайно усложняет трансмиссию, снижает ее надежность. Колесно-гусеничный движитель, таким образом, на танках как бы отрицает сам себя. Это же обыкновенная диалектика — прогрессивное в одних условиях новшество в других, изменившихся условиях становится тормозом для развития, для движения вперед. Говоря это, Михаил Ильич заметил, что Сталин поднял голову и посмотрел на него почти с интересом, но потом снова занялся своей трубкой.
