Четыре овцы у ручья - Алекс Тарн
– Чудо-песня. Так что насчет кофе? Нет? Ну, как хочешь. Я-то уже третьи сутки не сплю, только на кофе и выезжаю…
Лейла, сузив глаза, наблюдала, как я неторопливо насыпаю в стаканчик две с горкой ложечки кофе, добавляю немного воды, перемешиваю, доливаю доверху и присаживаюсь в сторонке – ждать, пока остынет. Ее прорвало всего лишь минуты через три – я мысленно ставил на семь-восемь:
– Чего вам от меня надо? Я не стану разговаривать с оккупантским гестапо!
Я поморщился, как от зубной боли:
– Хватит, Лейла. Пожалуйста, не надо лозунгов. Ты не на демонстрации, тут нет ни фотографов, ни репортеров. Тебе ведь не хуже меня известно, что тут и в помине не было чьей-либо независимости со времен Иудейского царства. Эта земля считалась провинцией Рима, Византии, халифата, мамлюков, османов – провинцией, но уж никак не самостоятельным государством. Ну разве что эпизод с королевством крестоносцев, но они, конечно, не в счет. О какой же оккупации ты кричишь? Есть спорная территория; ты считаешь ее своей, я – своей. Пока что победа на моей стороне, только и всего. Почему я должен этого стыдиться? Разве тебе было бы стыдно, если бы, не приведи господь, победили твои? Нет ведь, правда?
– Мне? Стыдно? – она презрительно фыркнула. – Это вы приперлись сюда из Восточной Европы если не вчера, то позавчера. А мои предки жили на этой земле тысячелетиями. Ты ведь был в подвале моего дома – часть фундамента там еще с римских времен.
– О! – подхватил я. – С римских времен – это еще до Мухаммада, не так ли? Твой Дир-Кинар – христианская деревня, принявшая позже ислам. А что было до христиан? Ну что ты кривишься? На иврите это место звалось Кинор. По легенде, царь Давид именно из здешнего дерева вырезал раму для своей знаменитой лиры. Так кем же были твои предки, Лейла?
Девушка рассмеялась:
– Надо же, куда повернул! Вранье это все! Ложь!
Я тоже улыбнулся и потрогал стаканчик:
– Остыл. Можно пить. Ты уверена, что не хочешь? Больше предлагать не стану… А что касается предков, то посмотри в зеркало. Тебя же не отличить от еврейки.
– Вранье!
– Называй это как хочешь… – я осторожно отхлебнул глоток. – Но в Париже, когда ваша банда громила суперы с израильскими товарами, редко кто принимал тебя за арабку. Потом-то, когда узнавали имя-фамилию, соображали, что к чему. А так – нет. Типичная еврейка, какая-нибудь французская Лея Саде, а вовсе не породистая Лейла Шхаде. Что, скажешь, нет?
Она молчала, опустив глаза и крепко, до белизны костяшек, сжав кулаки.
– Да ты и сама-то порядком напутала в этом деле, – как ни в чем не бывало продолжил я. – Что, в общем, понятно: откуда тебе было знать, что Альхаризи…
– Заткнись! – прокричала она, топая ногами и стуча кулаками по столу. – Замолчи! Сволочь!
Нанесенный мною удар был тяжелым – даже не под дых, а в самое сердце. Мне пришлось подождать, пока Лейла отбомбит ни в чем не повинный стол и застынет, закрыв лицо руками.
– Слушай, Лейла. Я не собираюсь спрашивать тебя о Джамиле. Он твой брат, и ты не выдала бы его, даже если бы что-то знала. Я говорю «если бы», потому что уверен: ты ничего не знаешь. Он слишком хитрый лис, чтобы довериться кому-то из семьи, ведь их допрашивают в первую очередь. Ты свободна, по крайней мере, в том, что касается нас, и пока ты не наделала каких-нибудь глупостей. Утром тебя выпустят, и можешь идти на все четыре стороны, если есть куда.
– Откуда ты знаешь… – тихо проговорила она, протискивая слова в щель между ладонями. – Хотя что это я… Теперь весь мир знает…
– Тебя убьют, Лейла. Странно, что ты еще жива.
Девушка опустила руки. В глазах ее стояли слезы.
– Твое-то какое дело? Думаешь, прибегу к вам за спасением? Ха! Даже не надейся!
Я принес ей салфетки.
– У тебя нет выбора, сестричка…
– Сестричка? – брезгливо повторила она. – Какая сестричка?! Ты мне не брат!
– Верно, не брат, – кивнул я. – Интересно, что ты не возразила насчет «нет выбора». Потому что выбора действительно нет. В деревне только и ждут, когда брат – настоящий брат – перережет тебе горло и бросит на съедение шакалам. Бежать в Европу? Но там тебя тоже некому защитить, ведь твои тамошние друзья – подлые трусы. Разве этот сукин сын Мишель Альхаризи поступил как мужчина? Подонок наверняка пел тебе французские песни о вечной любви, а потом отвернулся при первой же угрозе. Он не только подлец, но еще и идиот. За такой девушкой, как ты, любой настоящий мужчина будет счастлив бежать на край света…
В черных глазах промелькнул огонек – мигнул раз-другой и погас. Лейла хмыкнула, отложила салфетку и взглянула на меня с каким-то новым интересом:
– И что, ты бы побежал?
– Дело не во мне, – произнес я после паузы, которая должна была означать некоторое смущение.
– А все же? – задорно проговорила она. – Побежал бы?
– Тебе сделать кофе?
Девушка устало махнула рукой:
– Достал ты меня с этим кофе. Ну ладно, сделай.
– Сколько – сколько?
– Одна – одна.
Я поднялся со стула и включил чайник. Одна ложечка кофе, одна ложечка сахара. Ох, не швырнула бы она в меня этим кипятком… Хотя, по всем признакам, уже не швырнет. С некоторых пор наш разговор перетек совсем в другое русло. Когда я вернулся к столу, девушка сидела, уставившись в угол, и вид у нее был самый несчастный.
– Вот, возьми, – я поставил перед ней стаканчик. – Послушай, Лейла, я ведь действительно хочу помочь. Для начала хотя бы вытащить тебя из Дир-Кинара. Можно организовать это как перевод из Сорбонны в Иерусалимский университет. Уговори мать, пусть она снимет тебе квартиру в восточной части города – на Скопусе или в Шейх-Джаррахе. Брат сейчас в бегах, он не помешает.
Она помотала головой:
– Думаешь, там меня не найдут?
– Ну знаешь, – я развел руками. – С чего-то ведь нужно начинать. Помни, что есть и кардинальное решение: новые документы, другое имя, отъезд навсегда. Но это уже от меня мало зависит.
– Отъезд? Куда?
– Куда захочешь. Европа, Штаты, Канада, Аргентина…
Лейла усмехнулась:
– Как тебя зовут?
– Клайв. Кэптэн Клайв.
– Тебе-то это зачем, кэптэн Клайв? – Она наклонилась над столом и уставила на меня черную двустволку своих огромных глазищ. – Или ты просто меня вербуешь? Ведь вербуешь, так? Ну признавайся…
Я помолчал, не отводя взгляда, потом тоже наклонился вперед. Мы почти касались друг дружки носами. Со стороны это наверняка выглядело комично.
– Не
