Михаил Савельев - Парни из легенды
Широнин, истекая кровью, увидел, как в окопы с ходу прыгали солдаты подошедшего подразделения, и потерял сознание. Но около, него уже суетился незнакомый солдат, приговаривая:
— Ой, да как же вас так… И в лицо, и в грудь, и в ногу…
Этот же солдат, сам раненный в руку, дотащил Широнина до медпункта.
Около пяти часов держал взвод Широнина наступающего врага у железнодорожного переезда под Тарановкой. Те самые пять часов, за которые командование 4‑й танковой армии противника рассчитывало дойти до Харькова и ворваться в город. За эти же пять часов несколько наших соединений успели занять указанные им рубежи обороны.
Они были нам очень нужны, эти пять часов. И их вырвал у врага и дал нам один взвод автоматчиков. Но это был не просто взвод бойцов. Это были двадцать пять советских людей, грудью вставших на защиту Родины. Двадцать пять героев во главе с бывшим учителем лейтенантом Петром Николаевичем Широниным.
…Так и считалось, что из всего взвода остался в живых только Петр Широнин. И только через десять лет военный журналист Юрий Диденко, знакомясь с архивными документами, обнаружил, что на учетных карточках широнинцев, Героев Советского Союза Вернигоренко, Букаева, Тюрина и Торопова слово «посмертно» зачеркнуто и сделана другая надпись: «Грамота вручена лично награжденному».
Петр Николаевич Широнии не раз бывал в своей части и после войны. Сыновья многих героев–широнинцев тоже бывают в гостях у гвардейцев, знакомятся с историей части, с жизнью воинов и с замиранием сердца всякий раз слушают песню о подвиге своих отцов:
Травы полевые шелестят,Низко нагибаясь до земли.Двадцать пить их было, двадцать пять,Но пройти фашисты не могли.
ФРОНТОВАЯ ШИНЕЛЬ
Капитан Игнатьев долго сидел за столом, подперев голову руками. Завтра в подшефной школе он должен сделать доклад о Дне Советской Армии и Военно — Морского флота. В прошлом году с таким докладом выступал подполковник Каримов, а на этот раз доклад поручили ему, капитану Игнатьеву. Командир полка был немногословен:
— Тема не новая, материал вы знаете, аудитория интересная. Желаю успеха.
Завтра выступать, а у него ни тезисов, ни плана доклада. Что надо сказать — Игнатьев, конечно, знает. А вот как сказать, чтобы не прозвучало сухо, шаблонно, чтобы ребята приняли доклад близко к сердцу? Главное — боевой путь Вооруженных Сил нашей Родины. Но ведь об этом можно говорить по–разному.
Долго сидел Сергей Игнатьев в раздумье. Но вот он порывисто встал, вышел в прихожую, распахнул дверцы шкафа. Там в уголке скромно висела видавшая виды шинель с капитанскими погонами. Фронтовая шинель капитана Виктора Игнатьева — отца. Ее левая пола пробита осколком, и на ней зияет узкая, длинная, с рваными краями дыра.
Вынув из шкафа шинель, Сергей рассмотрел на ней и вторую, аккуратно заштопанную на левом рукаве отметину. С шинелью в руках капитан вернулся к столу, положил ее на спинку стула и, придвинув тетрадь, начал быстро забрасывать план своего выступления.
Он начнет с рассказа о простреленной отцовской шинели. С конфликта маленького Алеши с бабушкой. Это произошло в прошлом году, когда мать Сергея вынула из шкафа старенькую шинель и, повертев ее в руках, высказала:
— Уберу–ка я ее подальше… Никто ею не пользуется, а в шкафу у нас и так тесновато…
И тогда Алеша бросился к бабушке:
— Бабуленька, не надо ее куда–нибудь! Пусть она тут будет, чтобы мы ее всегда видели. Ведь дедушка в ней Москву от фашистов защищал и Берлин… — он осекся, пытаясь выговорить трудное слово, — штур–рмовал!
И он, Сергей, тоже не согласился убрать из шкафа в прихожей фронтовую шинель отца.
— Пусть висит, — сказал он матери. — Ведь это память об отце и о войне.
Конечно. Алеша, говоря о том, что дедушка в этой шинели защищал Москву, был не совсем точен. Шинель, в которой младший лейтенант Игнатьев дрался под Москвой, ему заменили еще в начале сорок второго года, когда выписывали из госпиталя. Сергей хорошо помнит следы пулевых ран на груди отца. Судя по этим следам, та, первая, шинель была пробита не менее чем в трех местах.
А случилось это в ноябре сорок первого на Волоколамском шоссе, в дни, когда 28 героев–панфиловцев у разъезда Дубосеково преградили путь 50 фашистским танкам и политрук Клочков произнес слова, облетевшие всю армию, всю страну: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва». Наши воины стояли там насмерть и отстояли Москву. Повернули фашистских захватчиков вспять.
И на втором грозном участке воевал лейтенант Виктор Игнатьев. По его рассказам Сергей знал о Сталинградской битве так хорошо, словно сам воевал там долгих шесть месяцев, сам с болью в сердце отступал к Волге под натиском сильного врага, сам отстаивал каждый клочок земли, каждый дом в этом героическом городе. Порой Сергею казалось, что он рядом с отцом зарывался в мерзлую землю Сталинграда, выдерживал массированные бомбардировки, отражал яростные атаки врага, совершал дерзкие вылазки, отбивал у фашистов захваченные ими дома.
Не одни раз рассказывал отец Сергею о знаменитом сталинградском снайпере Василии Зайцеве, истребившем более сотни захватчиков, о группе сержанта Якова Павлова, которая 50 дней удерживала в центре города дои, имевший для обороны важное значение. Сергей хорошо запомнил, что это была настоящая интернациональная группа. Кроме Павлова в ней были еще два русских солдата, два украинца, два грузина, узбек, казах, абхазец, таджик, татарин и другие их товарищи. Фашисты бомбили дом Павлова с воздуха, обстреливали из орудий и минометов, но каждая их попытка овладеть домом оканчивалась провалом.
Очень ярко сохранился в памяти Сергея рассказ о подвиге комсомольца Михаила Паникако. Отец называл его сталинградским Данко.
Стремясь прорваться к Волге, фашистские танки атаковали позиции батальона морской пехоты. Большая их группа подошла к окопам па близкое расстояние. Матросы пустили в ход гранаты. Но вот Паникако израсходовал и гранаты, у него осталось только две бутылки с зажигательной смесью. А танк шел прямо на него. Михаил поднял бутылку для броска. И в этот момент пуля попала в бутылку и матрос вспыхнул живым факелом. Но он не пытался сбивать пламя с одежды, а схватил другую бутылку, выскочил из окопа и бросился навстречу вражескому танку. На виду у всего батальона горящий комсомолец подбежал к бронированному чудовищу и ударил бутылкой по решетке моторного люка. В яркой вспышке огня и клубах черного дыма исчезли человек и танк…
— Вот такие люди, — говорил отец Сергею, — отстояли Сталинград, разгромили группу армий Паулюса, на которую Гитлер возлагал так много надежд…
…И надо же было случиться такому, что в самый последний день битвы на Волге осколок шального снаряда сразил лейтенанта Игнатьева, перебив три ребра, повредив печень.
Почти семь месяцев провел лейтенант в госпиталях. Медики спасли его, выходили, вернули в строй.
Но почему же на шинели отца нет этого страшного следа? Ах да, на отце ведь тогда был полушубок…
Заштопанная дырочка на рукаве. Эта пуля и на руке отца оставила незначительный след, как бы только прижгла мягкие ткани. Игнатьев–старший остался тогда в строю. А «укусила» его та пуля при форсировании Днепра. На подручных средствах форсировал батальон эту могучую, в песнях воспетую красавицу реку. Чего стоило это форсирование — нетрудно понять уже по одному тому, что вся группа воинов, первой достигшая правого берега Днепра, была удостоена званий Героя Советского Союза.
В этой шинели старший лейтенант Игнатьев освобождал Львов, форсировал Вислу и Одер, в ней дошел до Берлина.
Почти четыре года шел к нему Виктор Игнатьев. Шел по–всякому. И в полный рост, и пригнувшись, и ползком — по–пластунски. Приходилось иногда и пятиться. Но дошел потому, что не сомневался: наш народ победит! И никогда никому не позволит топтать нашу землю, посягать на нашу свободу.
Накануне боев за Берлин Виктору Игнатьеву присвоили звание капитана, повысили в должности. На штурм фашистского логова он шел во главе батальона. О том, какую мощную глубокую оборону создали гитлеровцы вокруг своей столицы, было известно. И эту оборону нашим войскам предстояло сокрушить.
Очень подробно рассказывал отец Сергею о начале Берлинской операции, о том, как 16 апреля задолго до рассвета дрогнула земля от артиллерийских залпов. А через полчаса небо озарилось тысячами разноцветных ракет, на земле ярко вспыхнули прожекторы. В их свете наши танки и пехота пошли в атаку…
— Такое можно увидеть и пережить только раз в жизни, — говорил капитан Игнатьев сыну.
Пять суток, днем и ночью, наши войска проламывали оборону врага, продвигаясь к Берлину, 21 апреля вышли на его окраины. Начались уличные бои. Каждый квартал, каждый дом, а порой и каждый этаж брали с бою, настойчиво продвигаясь к центру города.
