Аскольд Шейкин - Испепеляющий яд
— Революция, — ответил Сергей Александрович, — это, знаете, такое состояние народа, когда все, как один, выбегают из домов с безумным криком: "Долой!" Какие тут деньги? В Петрограде делегаты съезда, на котором была объявлена Советская власть, получали по стакану морковного чая с сахарином и по куску хлеба с маслом. Вот, в сущности, все расходы большевиков на Октябрьский переворот. Я тогда был там, знаю.
Плисов замахал руками:
— Хорошо! Не буду спорить! Но, возьмите меня. Служу старшим адъютантом штаба корпуса. Должность не малая, но решительно не на что жить. Поверите? Без копейки сижу. Хоть караул кричи. Порой думаю: пусть надо мной хоть царь, хоть диктатор, только чтобы ни в чем не нуждаться. Разве я не прав, господа?
"Но это я твои письма читал под Касторной, — подумал Шорохов, с особенным любопытством глядя на Плисова. — Потому мне и кажется, что с тобой мы давно знакомы. Ты там так и писал: "…Вы без копейки сидите… а тут жалованье и не предвидится… хоть караул кричи…"
Сергей Александрович взглянул на часы:
— Спать. День завтра нелегкий.
Все они были пьяны. В том числе и Шорохов. Он однако решился, немедля, как это он назвал про себя, "забросить крючек":
— Вы, господа, о деньгах… А что они? Знаете сколько я за эту поездку в корпус заработаю?
Плисов живо повернулся к Шорохову:
— Сколько?
— Восемь миллионов. Конечно, деньги это не прежние, но…
— Есть ли бог, господа! — воскликнул Плисов. — Суточных боевых я получаю по семь о полтиной, оклада четыре тысячи. А тут за неделю восемь миллионов!
— Спать, — повторил Сергей Александрович с отвращением. — И прошу разрешения, господа, хотя бы одну из свечей не тушите. В полной темноте я не засыпаю. Такая у меня странность, господа.
Но Шорохов-то как раз плохо засыпал при свете. Лежал то с открытыми, то с закрытыми глазами, ворочался. Стук колес, покачивание вагона и те не навевали сна.
Он достал акт передачи мамонтовских трофеев, какую-то первую попавшуюся из его страниц:
* * *… 3 октября был вскрыт сундук № 2 для точного подсчета серебряных и золотых вещей и процентных бумаг, причем оказалось: бокальчиков серебряных (вызолоченных) разных размеров 57 штук, чарок серебряных вызолоченных разных размеров 80, наперсный крест серебряный вызолоченный с цепкой — 1, серебряный графинчик (ликерный) — 1, серебряных подсвечников — 3, серебряный пятисвечник — I, серебряный пояс с 17–ю звеньями — I, серебряный маленький редикюльчик с цепочкой — I, кувшинчик для духов маленький серебряный — I, столовых ножей серебряных (разных) — 13, серебряных столовых вилок — 42, серебряных столовых ложек — 44 и ложек (фраже) — 7, серебряных ложек десертных — 16, серебряных ложек чайных (часть вызолочена) — 142, серебряных ложек чайных поломанных — 5, серебряных ложек чайных «аршади» — 6, серебряных разных совочков для заварки чая — 11…
* * *Дальше шли серебряные разливные ложки, щипчики для сахара, вилочки для лимона, ножи для фруктов, плоские ложечки для рыбы, а потом и нитки мелкого жемчуга, золотые медальоны, броши, браслеты, запонки для манжет, нательные кресты, обручальные кольца, спичечницы, лом золота и серебра, облигации Займа Свободы, некогда выпущенного Временным правительством, банковские книги, заполненные вексельные бланки… И все это корпус Мамонтова тащил за собой, считал военной добычей, охранял как важнейшее государственное достояние? И опись именно этого «достояния» предлагал в Таганроге Чиликин? Мелочевки, в общем-то. Но почему-то же этого газетчика убили?
Чиликин особенно напирал на слова «прочее», "полная". Что это могло быть? Мамонтовский портфель, а в нем денежные обязательства перед казной Юга России? Свидетельства о мошенничествах Управления снабжений Донской армии? И там фамилии деятелей чрезвычайно известных, на что и намекал в Таганроге Ликашин.
Наконец, он заснул.
* * *Разбудил Шорохова рев паровозного гудка и голос Плисова:
— Что за дьявольщина, господа! Мы стоим.
Шорохов спал, не раздеваясь, лишь накрывшись шубой. Поднялся. Отодвинул занавеску. За окном было темно. В самом деле доехали?
Плисов вышел из салона, через минуту-другую вернулся, объявил:
— Восемнадцать верст осталось. Пути замело. Не пробиться.
Рев паровозного гудка повторился.
— А гудит он, полагаю, чтобы не врезался встречный поезд, — продолжал Плисов. — Тут одна колея. Но странно, кто может в нас врезаться, если пути замело?
— Все бывает, — сказал Шорохов. — Важно: надолго ли? А то нанять бы подводу, сани.
Паровозный гудок все не унимался. Со своего дивана поднялся Сергей Александрович. Растер ладонями щеки, несколько раз присел, помахал руками, с полотенцем через плечо вышел из салона. Когда вернулся, проговорил:
— Гудит он, чтобы нас отыскал конный отряд. И никакие «нанять» в данном случае не помогут. Даже если предложить все ваши восемь миллионов. Голая степь.
"Точно, — подумал Шорохов. — Не казак. А то бы казацкое присловие знал: "Богатый и в аду на сковородке — пан". Но кто ты все-таки?"
* * *Станция Ровенки, где, как оказалось, стоит штаб корпуса Мамонтова и куда конный отряд доставил их во второй половине дня, была засыпана снегом. Мороз перевалил за двадцать градусов. Порывами налетал ветер, обрушивая снопы ледяных игл на возы, на лошадей, на людей, запрудивших улицы станционного поселка, дворы, промежутки между домами.
Командовал отрядом подъесаул Синтаревский, мужчина высокий, большеротый, длиннорукий, лет тридцати пяти, в шинели с башлыком, при шашке. В Ровеньках, едва въехали в поселок, он остановил отряд, приказал одному из казаков спешиться и проводить господина заготовителя к коринту — корпусному интенданту. Шорохову надо было еще договориться с Плисовым о предстоящей встрече, но Синтаревский, подхватив его под руку, и почти силой извлекши из саней, настойчиво проговорил;
— Вам туда. Туда же!
Хотел как можно скорей отделить его от Плисова и Сергея Александровича. Что-то скрывалось, конечно, и за этим. Шорохов подчинился. Взметнув снежную пыль, отряд помчался дальше. Казак, назначенный в провожатые, спросил:
— Из каких краев ваши благородия?
— Из Новочеркасска, — ответил Шорохов.
— И как там?
— Обычно. Атаман смотры проводит.
— Дай-то бог.
— Красные от вас далеко?
— Верст пятнадцать.
— В Ровеньках давно стоите?
— С позавчерашнего дня. Место гиблое. Купить ничего нельзя. Так достать? Разве настачишься? На каждого жителя сто постояльцев. Коней хоть снегом корми…
Потом казак ехал верхом, Шорохов шел. Под конвоем? Скорей всего так.
* * *В доме, где размещался интендантский отдел, было тепло, светло от керосиновых ламп, щелкали на счетах делопроизводители, причем коринт принял Шорохова с таким радушием, что тот поначалу встревожился. Успокоился лишь, когда оказалось: коринт — бывший интендант 78-го конного полка, гостями которого они были в августе. Четверкой донских купцов начинали свою поездку по красному тылу. Их всех коринт помнил прекрасно, и, конечно, одним из первых его вопросов было: "Где сейчас господин Мануков". Ответил:
— Недавно возвратился из Парижа. Вчера в Новочеркасске я с ним виделся. У таких господ как он, всегда все хорошо. Женился. В жены взял дочку Фотия Фомича Варенцова. Тоже в нашей компании был.
Коринт поднялся со своего места:
— Ну, как же! Конечно! Я помню! И — женился! Боже мой!..
Вошел казак с чайным подносом. Коринт сказал:
— Угощайтесь. Может, вы желаете чего-то покрепче, но я — только чай. Как и наш командир. Знаете, что у нас в корпусе говорят? В России сейчас три генерала. Один это Шкуро. Сам пьет и другим пить дает. Другой — Улагай. Сам не пьет и другим не дает. Третий сам не пьет, но другим пить дает. Это наш командир, — коринт усмехнулся. — Я, впрочем, только с утра не пью.
Это, конечно, был намек на предстоящую гулянку, где Шорохову придется за все платить. «Выдержим», — подумал он.
— Чем я могу быть полезен? — спросил коринт.
— Мои люди, — это была ложь, но совершенно необходимая, — здесь очень давно. Заготовляют пшеницу, ячмень. Как и всегда, главные сложности с вывозом. Дожди шли, теперь, вот, снег.
— Да, — согласился коринт.
— Мне сейчас нужно знать: каким временем я еще располагаю? Неделя? Две?
Коринт поежился:
— Сейчас ничего не могу сказать. Откатились сразу на сотню верст. По фронту слева от нас корпус Буденного. Справа — корпус Думенко. Слышали о таком краскоме?
— Слышал.
— Конница. Ждать можно всего. Притом, если честно, с того дня, как Константина Константиновича приказом генерала Врангеля от корпуса отставляли, порядка в нашем штабе нет. И сегодня оперативный приказ еще не поступил. А времени — ого-го!
