Александр Медведев - По долинам и по взгорьям
В середине июня 3-я армия перешла в наступление по всему фронту.
Части 30-й дивизии быстро продвигались вперед. Наш полк за три дня освободил от белых территорию, которую они захватили за месяц.
Теплым, солнечным утром малышевцы подошли к селу Чепца, через которое отступали в апреле. Противник, укрепившийся в селе, за рекой, видимо, решил упорно обороняться. Вражеская артиллерия открыла сильный огонь. Мы оттянулись немного назад и залегли в кустах.
В штаб полка прибыл комбриг Н. Д. Томин.
Конные разведчики получили задание тщательно выяснить расположение противника.
Несколько кавалеристов, в том числе я и Курилов, во главе с Гребенщиковым поехали лесом к реке Чепца. Оставив коней за бугром, мы осторожно подползли к высокому берегу, поросшему густым кустарником.
Чепца — река неспокойная, омутистая, с темной, глубокой водой. На противоположном берегу разглядели окопы, в которых сидела пехота. Подальше, в березняке, стояли орудия. Правее чернел деревянный мост. Он, конечно, находился под прикрытием пулеметов.
Гребенщиков быстро набросал схему расположения белых, и мы вернулись в штаб.
Несколько часов малышевцы отдыхали. За это время к нам подтянулись дивизион артиллерии и два дивизиона 1-го Уральского кавалерийского полка.
Вечером комбриг приказал готовиться к атаке. Кавалеристам поставил задачу: любой ценой захватить мост, так как форсировать глубокую Чепцу вброд или вплавь очень тяжело.
Артиллеристы открыли огонь по позициям противника за рекой. Эскадрон малышевцев и дивизионы 1-го Уральского полка построились повзводно и ждали сигнала. Мой степняк настороженно шевелил ушами, тревожно пофыркивал.
Белые молчали. Потом в темноте вдруг полыхнуло пламя: колчаковцы подожгли мост.
Перед нами на бугре появился всадник в кожаной куртке. Это был Томин. Он поднял над головой шашку, крикнул: «Орлы! За мной!» — и помчался к реке. Мы рванули коней вслед за комбригом.
Атака была необычайно стремительной. Белые открыли перекрестный огонь из пулеметов, но не смогли остановить летящую лавину конницы. Вихрем пронеслись мы по горящему мосту, окутанному клубами черного дыма, с гиком смяли вражеский заслон на другом берегу и ворвались в село. На горе, за Чепцой, захватили уже на марше вражескую артиллерию и богатые обозы.
Тем временем пехотинцы потушили огонь на мосту и тоже вошли в село.
Наступая белым на пятки, малышевцы проследовали дальше — через Петропавловское, Баклуши, Большую Соснову — и вошли в село Таборы, находящееся на правом берегу Камы.
Колчаковцев здесь не было: они уже отступили за реку, забрав с собой все переправочные средства. Красавица Кама дышала покоем. Погода стояла солнечная, ясная.
На высоком берегу, под березой, собрались старые друзья: Павел Быков, Семен Шихов и я.
Как сейчас помню веснушки, проступавшие у Семена даже сквозь густой загар, сдвинутую им на затылок стальную каску и его глаза, ласковые и грустные.
Сначала мы молча смотрели на зеркальную поверхность Камы, потом Шихов вдруг спросил:
— А чего вам больше всего на свете хочется, братцы?
— Как чего? — не понял я.
— Ну вот прогоним беляков… Теперь это уж скоро. А потом что будем делать?
— Не знаю, — честно признался я. — Очень хочу маму, отца увидеть. Дома хочу побыть. А там видно будет.
— Я учиться пойду! — решительно сказал Павлик. — Горным инженером думаю стать. Обязательно.
— А я, ребятки, знаете чего хочу? — помолчав, медленно произнес Семен. — Хочу я прийти сюда, вот на это самое место, и привести с собой девчонку, тихую такую, ласковую, с голубыми глазами. И чтобы солнышко, как сейчас, светило и березки шелестели.
Вот приведу ее и скажу: «На, милка, бери эту землю, бери этот простор, все бери! Я с товарищами эту землю отвоевал, кровью ее полил, да не один раз. Так живи на свободной земле. Хорошо живи!.. И не забывай о погибших».
Как-то особенно задушевно прозвучали необычные Семеновы слова и глубоко взволновали нас. У меня защипало в горле. Я отвернулся и сердито засопел.
Была в этих словах большая правда. Шихов сказал то, о чем мы нередко думали, но никогда не говорили. Ведь сколько крови уже пролилось на просторную нашу землю, сколько слез выплакали родные и друзья убитых! А война не кончилась. Может, уже сегодня мы, девятнадцатилетние парни, тоже ляжем в братскую могилу.
И мне также захотелось сказать людям, которые будут строить после войны новую жизнь: «Будьте счастливы, товарищи, берегите завоеванное нами и помните о тех, кто свое не отлюбил, песен не допел, на солнышко не налюбовался!»
Паша, пытаясь скрыть охватившее его волнение, пошутил:
— Девчонка-то голубоглазая, Семен, с тобой может и не пойти: больно ты рыжий, да и веснушек сколько!
— Веснушки — это ничего. Они у меня от солнышка. — Шихов, улыбаясь, развел руки в стороны и обнял нас. — Эх, ребятки!..
Постояв еще немного, мы пошли спать.
А вечером меня вызвал командир полка.
— Есть трудное задание, — сказал он. — Нужно ночью перебраться на плоту на тот берег и разведать, далеко ли белые. Кого хочешь взять с собой? Можем на всякий случай дать пулемет. Кто из пулеметчиков подойдет для этого дела?
Я, не задумываясь, назвал фамилии своих лучших друзей.
— Хорошо, — согласился командир, — втроем и поплывете: ты, Быков и Шихов с «кольтом».
Когда совсем стемнело, мы поставили пулемет на плот, сделанный саперами, и тихо отчалили. На берегу остались десятка три провожавших нас красноармейцев.
Мы гребли долго, осторожно опуская в воду весла, обмотанные тряпками. Наконец пристали к левому берегу. Спрятали плот в кустах. Поднялись с пулеметом на крутояр.
Семен остался у своего «кольта», а я и Павел медленно поползли вперед. Продвинувшись метров на сто, долго прислушивались. Кругом стояла полная тишина. Тронулись дальше. И вдруг где-то совсем близко раздался окрик:
— Стой! Стрелять буду!
Мы выпустили наугад по нескольку пуль из пистолетов и побежали назад. Нам вдогонку затрещали выстрелы, послышался топот. Я и Паша бросились на землю и быстро поползли. В этот момент заработал наш «кольт». Топот за спиной прекратился, но выстрелы участились. Шихов бил длинными очередями. Потом как-то внезапно пулемет замолк.
— Семен! — окликнул я.
Шихов не отвечал.
Я и Павел одновременно подбежали к нему. Наш друг лежал неподвижно, приникнув головой к треноге «кольта».
Мы быстро втащили Семена и пулемет на плот и поплыли назад. Гребли изо всех сил. По реке, нащупывая нас, открыли огонь несколько пулеметов противника. Но нам удалось уйти.
Шихов по-прежнему был неподвижен.
— Как думаешь, ранен? — спросил я Пашу.
— Не знаю, — ответил он. — Давай греби.
На берегу нас встречало гораздо больше красноармейцев, чем провожало. Бойцы подхватили Семена на руки и понесли в штабную избу.
Когда мы зашли в штаб, Шихов лежал на столе. Рядом стояли нахмурившийся командир полка и наш полковой лекарь Иван Карлович Спарин.
— Он был убит сразу, как говорится, наповал. Вы везли труп, — сказал нам Иван Карлович.
Я подошел ближе к столу. Одна рука у Семена лежала на груди, другая свисала вниз. Брови сурово сдвинуты, губы плотно сжаты. На лице застыло выражение напряженности. На лбу, над глазом, маленькая ранка. И нигде ни капли крови.
Много видел я смертей, похоронил уже нескольких друзей, но теперь не хотел верить, что умер Семен Шихов. Тот самый Семен, который полуживым вышел из окружения под 64-м разъездом, который только сегодня мечтал прийти после войны сюда, в Таборы, с голубоглазой девчонкой… Наш отчаянно храбрый парень, лихой пулеметчик!
Мы похоронили Шихова около села, под березкой, и поклялись отомстить за него колчаковцам.
Утром малышевцы по приказу комбрига направились вдоль берега Камы в Беляевку. Туда, к пристани, должны были подойти снизу по реке и обеспечить переправу частей бригады корабли Волжской флотилии.
Эскадрон конной разведки двигался лесной дорогой впереди пехотных подразделений полка.
Мы пели новую песню:
Зорю трубы проиграли.Гей, ребята, на коней!Вон как белые подралиОт кумачных бунтарей!
Сабли наши крепкой ковки,Братьев кровь зовет нас мстить.Цельтесь, меткие винтовки! —Белых надо угостить…
На Урал! А за УраломДля голодных хлеб найдем.Смерть всем белым генераламМы с собой туда несем!
Часа через два кавалеристы въехали в разоренную белыми деревушку. Она казалась совсем вымершей. Только десяток кур, неведомо как уцелевших, с кудахтаньем бросились в подворотни.
Но вот из калиток начали высовываться ребятишки с облупленными носами, а вслед за ними стали выходить и взрослые.
