Николай Куликов - Между СМЕРШем и абвером. Россия юбер аллес!
03 часа 55 минут
В далеком южногерманском городке Аугсбург в детском приюте № 14 громко заплакал младенец. Молоденькая сиделка, почти девочка, вздохнула и встала с кушетки. Одернув платье, она сунула ноги в старенькие сандалии без ремешков и на ощупь нашла спички на тумбочке рядом. Скупой свет от керосиновой лампы озарил просторную палату, в которой в два ряда стояли маленькие кроватки. Подойдя к одной из них, она взяла на руки плачущего ребенка и стала его укачивать, тихо напевая детскую песенку про веселую молочницу Гретхен. Вскоре младенец успокоился, и сиделка снова уложила его в кроватку. Девушка дежурила в этой палате только первую ночь, поэтому взглянула на маленькую пластмассовую бирку, надежно закрепленную на ручке малыша: «Мальчик…» Чуть ниже специального номера было написано: «Александр Яковлефф-Клост. Родился 12 мая 1944 года».
…А за тысячи километров от немецкого городка в забытом богом степном райцентре на севере Казахстана беспокойно ворочалась на жесткой больничной койке Анна Тимофеевна Яковлева. Сюда, в поселковую больницу ее перевели всего неделю назад — хотя болела она уже не меньше полумесяца (обострилась застарелая пневмония). Пожилая женщина, уже находясь в больнице, явственно почувствовала, что отношение к ней значительно улучшилось: стали посытнее кормить, наконец-то начали лечить. Конечно, она не могла знать и даже не догадывалась — с чем связаны подобные послабления строгого спецпоселенческого режима. «Видно, зачем-то я еще понадобилась этой власти…» — рассудила умудренная житейским опытом Анна Тимофеевна. Она чувствовала своим материнским сердцем — это как-то связано с сыном. Из приговора, который ей зачитали в московской тюрьме перед отправкой на спецпоселение, она поняла самое главное: ее сын жив! Да, он совершил что-то страшное, о чем ей даже не хотелось думать, но он жив! Лежа на спине и сложив ладони перед собой (нашейный крестик сорвали еще в тюрьме), мать беззвучно зашептала горячую и страстную молитву.
Глава 12. Момент правды
2 января 1945 года, г. Лиепая
Яковлев Александр Николаевич
Всю ночь мне снились кошмары. Сначала я бежал по лесу, продираясь сквозь густой кустарник, спотыкаясь и падая, а сзади на меня надвигалось что-то невыразимо страшное, отчего я пытался кричать, но никак не мог открыть рот… Я почувствовал, что задыхаюсь, и с ужасом понял: вокруг меня, насколько хватает глаз, чвакающая болотная жижа. Она неумолимо затягивала меня в свое мерзкое нутро, а я не мог пошевелить ни руками, ни ногами… Вдруг я увидел прямо перед собой неясную, словно расплывчатую фигуру в белых одеждах. Это был Монах — я узнал его! Тот самый Монах, который спас меня в октябре. Почему-то голосом старика Никитского он повторил несколько раз: «Россия превыше всего!..»
Потом я проснулся…
В каюте было темно, и я взглянул на наручные фосфоресцирующие часы: три ночи ровно. Лежать и анализировать свои ночные видения уже не было времени — да это было и не в моих правилах. Щелкнув выключателем в изголовье, я рывком сел на койке: надо было спешить — в половине четвертого в гараже меня будет ждать Дубовцев. Вспомнив этого человека, я непроизвольно поморщился словно от зубной боли. Красиво он меня вчера «сделал»!
Тогда, после разговора в сквере, я был вне себя от бешенства! Голыми руками растерзал бы этого «коммуняку»! Потом часа два, не меньше, я ходил по узким городским улицам, пытаясь успокоиться. В конце концов мне это удалось, и я начал рассуждать более взвешенно и здраво. Как разведчик с профессиональной точки зрения я по-своему даже восхищался достаточно смелым и рискованным шагом своего «коллеги». Как же! Пока я размышлял да прикидывал — что мне делать и как поступить с ним и его напарником-«чекистом», Иван первым сделал весьма сильный ход. «Он считает, что не оставил мне выбора, — анализировал я создавшуюся ситуацию. — Что ж, посмотрим…» Из своего богатого жизненного опыта я уже давно усвоил одну нехитрую истину: «Выбор есть практически всегда…»
Я оделся, побрился, после чего выдвинул из-под койки свой дорожный чемодан. Оттуда достал завернутый в чистую белую тряпицу небольшой пистолет. Несмотря на свои миниатюрные размеры, это было грозное оружие ближнего боя — изготовленный по спецзаказу автоматический «зауэр» калибра 6,35 мм. Аккуратно закатав до локтя белую форменную рубашку, я прикрепил пистолет чуть выше запястья на внутреннюю сторону правой руки на особую упругую резинку. Затем дополнительно зафиксировал тонким кожаным ремешком на застежке, которая легко расстегивалась от нажатия пальцем. Когда надел китель, а потом шинель, я внимательно посмотрел на себя в зеркало и остался вполне доволен — правая рука ничем не выделялась.
Ровно в половине четвертого я был около гаража, который находился недалеко от плавбазы. В темноте я не сразу увидел Дубовцева — он стоял чуть в стороне и курил сигарету. Как и я, он был в черной шинели и морской фуражке с эмблемой гитлеровских ВМС — орлом со свастикой в обрамлении позолоченных дубовых листьев. Поверх шинели на поясном ремне у каждого из нас висела кобура с пистолетом.
Из открытых ворот гаража выехал легковой «Опель». Одновременно от здания штаба флотилии подошел знакомый нам дежурный офицер — его сопровождал матрос с большим деревянным чемоданом, выкрашенным в серый цвет. Мы знали, что в нем находилась та самая аппаратура наведения. Офицер поздоровался, затем передал мне необходимые документы: спецпропуска для беспрепятственного выезда из города. Кстати, там было сказано, что досмотру наша автомашина не подлежит — это было связано с находившейся при нас секретной аппаратурой. Я поставил подпись в специальной расписке. Матрос положил чемодан в багажник «Опеля», после чего поспешил вслед за дежурным в штаб. На часах было ровно половина четвертого: все шло с чисто немецкой пунктуальностью.
Мы с Дубовцевым пока не перекинулись ни единым словом — лишь молча друг другу кивнули. Ничего удивительного: все необходимое для предстоящей акции было обговорено еще вчера, на скамейке в сквере. Впрочем, слово «акция» в данном случае звучало слишком громко. Надо было лишь вывезти за город его дружка, что, на мой взгляд, не представляло особой сложности (конечно, при имеющихся у нас документах).
Но события могли развернуться отнюдь не по сценарию Дубовцева — на сей счет у меня имелись свои соображения…
— Вы остаетесь! — приказал Иван водителю, который открыл капот и что-то проверял в двигателе.
— Но, господин унтер-офицер!.. — растерянно возразил пожилой матрос. — Мне приказано поступить в ваше распоряжение и доставить…
— Отставить разговоры! — перебил его Дубовцев. — Вам приказано поступить в наше распоряжение, а следовательно, — исполнять все команды! Как мои, так и, разумеется, господина лейтенанта.
При этом «напарник» выразительно на меня посмотрел. Я понял: как старшему по званию мне необходимо сказать свое «веское» слово.
— Да, рядовой, вы можете быть свободны, — подтвердил я. — Начальнику гаража передайте, что мы управимся сами: до маяка меньше часа езды по прекрасной дороге.
Водитель пожал плечами, но спорить с офицером не стал.
— Подождите! — окликнул его Дубовцев. — Принесите из гаража кусок брезента.
Через минуту, когда брезент был уложен в багажник, мы тронулись. За рулем Иван, я рядом — как и положено офицеру. Те двадцать минут, что добирались до места, я сидел с закрытыми глазами — делал вид, что задремал. На самом деле мучительно размышлял: «Итак, я помогаю Дубовцеву вывезти за пределы города его связного. Тут им без меня не обойтись: все спецпропуска и проездные документы выписаны на имя лейтенанта Хольта, то есть на «мое»… Идем дальше. Ясно, что только ради этой поездки Иван и раскрылся передо мной — иначе того, второго, ему не спасти. При этом «коммуняка» глубоко убежден, что схватил меня за горло мертвой хваткой!.. Так-то оно так… Да не совсем! Кое-какой выбор у меня все же есть… Допустим, я благополучно вывез обоих из Лиепаи (что вполне осуществимо) — а потом-то что?! Возможно, у советской разведки есть на меня в дальнейшем какие-то виды, и я им еще пригожусь… А если нет? Если за городом меня попросту ликвидируют?! Ведь я теперь опасный свидетель. Устроят автомобильную катастрофу. Иван вернется в Лиепаю на попутке, его связник исчезнет, а меня найдут в разбитом «Опеле» со свернутой шеей. И все довольны! (Кроме меня, разумеется.) Разведка вещь жестокая, и вариант с моей гибелью в автокатастрофе вполне реален. А что, если повернуть ситуацию с точностью до наоборот? Не они меня, а я их ликвидирую? И уже не меня, а Ивана найдут в перевернутом автомобиле; второго я попросту оттащу в сторону и закопаю в лесном сугробе. Для достоверности картины нанесу себе незначительные увечья: вот, господа-товарищи, к чему приводит превышение скорости в условиях плохой видимости и скользкой дороги!
