Георгий Брянцев - Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича)
Во всяком случае, и из этой прогулки в город я возвратился ни с чем. Беспокоила мысль об этом радисте Куркове. Что, если он разведает, что в указанной мной больнице никакого Брызгалова не было и нет? Необходимо немедленно связаться со своими, предупредить их.
14. ПАРАШЮТИСТ
Зима стояла на пороге. Заморозки уже частенько перепадали по утрам, обжигая одинокие, жалко трепетавшие листья на оголенных деревьях. Листья коробились, жухли, свертывались в трубочки и безропотно умирали, слетая на землю с грустным шелестом. Бесчисленные лужицы, заводи и берега рек покрывались за ночь хрустким ледком. Грязь на дорогах густела к утру и только за день оттаивала опять.
В один такой день я проснулся в очень плохом настроении. Я все время думал о Криворученко. На нем сосредоточивались мои надежды и помыслы все последние дни. Я был во власти одной мысли: почему он до сих пор не дает о себе знать?
С каждыми новыми сутками настроение мое падало катастрофически. Предчувствие надвигающейся беды охватывало меня. Особенно остро я переживал то, что, находясь в окружении врагов, не мог ни с кем поделиться тревожными думами, перекинуться двумя-тремя дружескими словами.
Самым трудным было сохранить видимость внешней жизнерадостности и бодрости, чтобы не навлечь на себя никаких подозрений.
Перед лицом опасности я редко терял самообладание, перед лицом испытаний старался быть собранным. Но видимо, и опасности и испытания выпадают разные — раз на раз не приходится.
День прошел, как обычно, целиком загруженный до обеда. После обеда я надеялся побеседовать со стариком Кольчугиным, но он куда-то исчез.
Похитун по случаю понедельника пребывал в тяжелом похмелье и ползал по территории станции, как отравленная муха. На него напала хандра. Я сходил в город один и вернулся окончательно расстроенный. От Криворученко по-прежнему ничего не было…
Незаметно стемнело. Застучал электродвижок, и в окнах вспыхнул свет.
Я сидел в столовой за ужином, когда мое внимание привлек необычный шум во дворе. Я услышал зычный и картавый голос коменданта Эриха Шнабеля. Он выкрикивал фамилии младших офицеров и солдат, затем приказал им быстро следовать за ним.Раздался свисток,топот ног, бряцание оружия,и все смолкло.
Я постарался быстрее управиться с ужином и вышел во двор.
Уже стемнело. Кругом стояла настороженная тишина, нарушаемая монотонным и негромким постукиванием движка.И вдруг в лесу,совсем недалеко, ударил выстрел и как бы в ответ ему скороговоркой застрочили автоматы.
Я прислушивался. Что это означало? До передовой далеко. Десанту здесь делать нечего. Возможно, партизаны?
И вот послышался отчаянно-зловещий крик, который мог принадлежать лишь человеку,попавшему в смертельную опасность.Протяжный крик закончился стоном и оборвался. Все стихло.
Не в силах оправиться с охватившим меня волнением, я быстро прошел в свою комнату и включил приемник. Москва передавала обзор о боях под Сталинградом.Но слова диктора не доходили до моего сознания. Мысленно я был там, в лесу, где, несомненно, случилось что-то страшное. В это время кто-то неуверенными шагами торопливо прошел по коридору и остановился у моих дверей.
Я взялся за регулятор громкости и стал вертеть его. Дверь отворилась, и вошел Похитун. На лице его блуждала подленькая улыбка. Напустив на себя таинственно-заговорщический вид,он наклонился к моему уху и шепотом произнес:
— Изловили советского парашютиста…Только что.Еще свеженький, горяченький…
Он смотрел в мои глаза хитрыми белесыми глазками и хотел, видимо, определить,какое впечатление произведет его сообщение.Я неопределенно пожал плечами и ничего не сказал. Да я и не мог ничего выговорить. В груди что-то с болью перевернулось.Тревога, острая,глубокая, наполняла все мое существо. Я сделал вид, что увлечен прослушиванием обзора и прибавил громкость.
Похитун потоптался на месте и полюбопытствовал:
— Не имеете желания взглянуть на своего землячка?
Меня взорвало.
— Как это понимать?- злобно осведомился я.
Губы Похитуна растянулись в усмешке.
— Да я же шучу. Какой вы петушистый!… Слушайте. Мешать не буду.- И он вышел из комнаты своей утиной походкой.
Я резко встал и прижал руку к сердцу. Мною овладело отчаяние.
«Криворученко! Это Криворученко! Это его крик ты слышал. Это его схватили враги!» — шептал тайный голос.
Я ощутил, как холодные росинки выступили на моем лбу.
В коридоре вновь послышались шаги, но теперь быстрые, уверенные. И едва я успел сесть на место, как вошел инструктор-радист Вальтер Раух.
— Вас требует к себе гауптман,- сказал он коротко и вышел,хлопнув дверью.
В голове у меня все перемешалось. Болезненное воображение рисовало картины одна другой чудовищнее.
«Неужели схватили Семена?- сверлила голову мысль.- Как он мог оказаться здесь?Почему с парашютом? Ведь и он,и Фирсанов, и Решетов точно знали, как и я, со слов Брызгалова, где расположено осиное гнездо».
Взвинченный до предела, я выключил приемник и пошел к Гюбергу. На дворе я несколько раз подряд глубоко вздохнул, чтобы унять волнение. Мне надо было выбросить из головы страшные мысли, чтобы не выдать себя перед Гюбертом. Ведь я не знал, что ожидает меня там. Но в ушах моих стоял тревожный человеческий крик.
Не знаю, каких усилий стоило мне собрать себя, заглушить стук сердца, и не знаю также, насколько мне это удалось.
Я постучал в дверь гауптмана.
— Да!- отозвался Гюберт.
Я открыл дверь, переступил порог, и из моей груди чуть не вырвался вздох облегчения: это был не Криворученко. Это был совершенно незнакомый мне человек. Перед Гюбертом, прислонившись плечом к стене, стоял парень лет двадцати пяти с искаженным болью лицом. Его спутанные волосы золотистого оттенка колечками падали на мокрый лоб.Пот стекал со лба и,видимо, разъедал его светлые, с сухим блеском глаза, потому что он странно помаргивал и встряхивал головой. Руки его были связаны тонкой медной проволокой, левая — повыше локтя- забинтована. На бинте расплывалось кровавое пятно.
Боль сжала сердце: это был не Криворученко, но это был советский человек!
Вокруг его плеч болтались обрезанные парашютные лямки, а на столе лежал пистолет «ТТ».
Гюберт, холодно взглянув на меня, бросил:
— Садитесь.
Я сел. Теперь я был вполоборота к пленнику,зато лицом к лицу с Гюбертом.
— Ну?- обратился Гюберт к парашютисту.
Я повернул голову. Гимнастерка пленного взмокла, прилипла к телу.
Судорожно шевеля лопатками, он хрипло проговорил:
— Я все сказал. Ясно?
В тоне его чувствовался бесшабашный вызов смерти.Я еле сдержал себя,чтобы не вздрогнуть.
— Господин Хомяков,- сказал мне Гюберт.- Этот субъект утверждает, что родился в городе Баталпашинске,Армавирской области. Насколько мне известно, Армавирской области не существует и не существовало в составе русской федерации. А вы как считаете? Пометите мне разобраться.
Гюберт говорил бесстрастно, без интонаций. Казалось, слова срываются с его губ независимо от его желания.
«Что же мне ответить? Лгать, как лжет он, этот юноша, запутаться, навлечь на себя подозрение, поставить под угрозу провала большое дело, доверенное мне, или разоблачить его, советского человека?»
Я колебался недолго и ответил:
— Я не бывал в тех краях, но мне кажется…
Мне не дали докончить.
— Плевать я хотел на то, что вам кажется,- прервал парашютист, заставив меня вздрогнуть.- И на все плевать я хотел… Я лучше знаю,где я родился! — И он смерил меня с ног до головы взглядом, полным ненависти и презрения.
Я понимал его. Отлично понимал, преклонялся перед его мужеством.
— Все ясно…- с холодным безразличием произнес Гюберт и опросил пленного: — Вы по-немецки понимаете?
Тот как-то злорадно усмехнулся и с неплохим произношением ответил:
— Ферштее нихьтс.
[Не понимаю.]
Гюберт поморщился и вновь спросил:
— По всей вероятности, вы офицер. Так?
— Да, и горжусь этим.
— Чин?
— Чины у вас, мы без них обходимся.
— Прошу прощения,- иронически заметил Гюберт.- Звание?
— Лейтенант.
— Зачем пожаловали в наши края?
— Это не ваши,а наши края. Я могу вас опросить: зачем вы сюда пожаловали?
«Молодец! — отметил я про себя.- Герой!»
Я непреодолимо хотел чем-нибудь- жестом, кивком или движением глаз — ободрить смелого советского воина, но об этом нечего было и думать. Я взглянул на Гюберта. В его глазах мерцали злые огоньки, губы подрагивали. Но он невозмутимо, даже без угрозы, предупредил:
— Ничего, скажете, товарищ Проскуров.
— Закурить дайте!- неожиданно потребовал тот.
— Это дело другое,- произнес Гюберт. Он взял сигарету, раскурил ее и, подойдя к Проскурову, сунул горящим концом в рот.
