Роман Кожухаров - Штрафники штурмуют Берлин. «Погребальный костер III Рейха»
XIX
Как твердил обергефрайтер Венк, им повезло, что баки их «Ханомага» оказались заполнены бензином на две трети. Венк повторял эту фразу как заведенный, как будто его заклинило. Это было уже после того, как их обстрелял из пулемета и стрелкового оружия отряд русских пехотинцев. На них наткнулись, огибая лесок, за которым оказалось небольшое озеро. Русские автоматчики вели себя очень настырно, и Венк собственноручно выпустил по ним очередь из курсового МГ, заставив вжаться в землю.
Потом, уже на другой стороне озера, их «Ханомагу» удалось проскочить по грунтовой дороге под самым носом у нескольких русских танков. Поначалу обергефрайтер кинулся к пулемету, но его одернул гауптвахмистр. И, как оказалось, очень вовремя. Три вражеских танка стояли метрах в четырехстах от дороги, у самой кромки озера. Черные фигурки сновали возле корпусов машин и у воды. Оставалось только догадываться, что там делали русские: пополняли запасы воды, охлаждали свои машины или попросту устроили перекур после продолжительного марша. В любом случае, на счастье «Ханомага» и его экипажа и пассажиров, иваны не проявили совершенно никакого интереса к появившемуся почти в полукилометре от них и стремительно двигавшемуся на северо-запад бронетранспортеру.
Решение гауптвахмистра оказалось верным. Если бы из «Ханомага» открыли огонь, русские танки наверняка устроили бы погоню, и тогда шансы спастись были бы равны нулю. До ближайшего перелеска, видневшегося вдали, надо было пройти почти километр, а это значило: никакого спасения от русских снарядов.
За перелеском «Ханомаг» Венка встретил отступающую колонную моторизованного батальона, вернее, того, что от него осталось. Несмотря на спешку, колонна сохраняла подобие порядка. Двигавшиеся в составе батальона самоходки были вынесены в головную походную заставу вместе с группой автоматчиков – на случай столкновения с русскими. В самом центре неприметно ползущей среди серого поля серой колонны пятном выделялась грязно-белая, с красными крестами на бортах и выцветшем брезентовом тенте «полуторка». Это была sanka – санитарный «Мерседес-1500». Такие автомобили Хаген видел в дивизии «Курмарк», в санитарной роте, которая имела дивизионное подчинение. Как она оказалась в этой колонне? Наверняка прибилась к ней, как и «Ханомаг» обергефрайтера Венка. Мотоциклы, подводы с ранеными и пешие стрелки двигались в самой колонне, а в хвосте – два бронетранспортера с ранеными и пулеметчиками.
XX
Две трети личного состава, двигавшегося в колонне, имели ранения различной степени тяжести, в том числе и командир колонны – молодой лейтенант, адъютант командира батальона, после гибели майора и практически всего состава штаба принявший командование батальоном на себя.
Он двигался на лошади, ухоженной кобыле вороной масти. Как выяснилось позже, лошадь досталась лейтенанту Шольцу – так звали молодого командира – вместе с должностью от прежнего хозяина, герра майора.
Правая рука лейтенанта Шольца висела на перевязи, полголовы, включая левый глаз, покрывали бинты, но вороная кобыла носила его неутомимую фигуру взад и вперед вдоль колонны, помогая осуществлять неусыпное командование.
Этот оазис относительного порядка, на который натолкнулись ехавшие в «Ханомаге» посреди жуткого хаоса отступления, был организован во многом стараниями Шольца. И раны, и боль, и усталость – казалось, все ему было нипочем, прирожденному командиру, получившему, наконец, счастливую возможность реализовать себя во всей красе.
Отто смотрел на Шольца и не верил своим глазам. Русские танки меньше, чем в полукилометре от колонны.
Теперь, когда «Ханомаг» остановился и его двигатели работали на холостом ходу, отовсюду надвинулся грохот неутихающей канонады. Черные и серые клубы дымных пожарищ подымались отовсюду, куда ни поверни голову. Слева, километрах в трех, за разлинеенными лоскутами покрытых стерней полей хорошо просматривались охваченные пламенем строения – скорее всего крестьянское хозяйство, в котором выделялся дом с высоко поднятой кровлей. Крыша была охвачена пламенем, языки которого вырывались на несколько метров вверх, ярко выделяясь на фоне тускло-серого, хмурого неба. Оттуда доносились глухие винтовочные выстрелы и автоматные очереди.
Этот дым, гулявший повсюду, и запах гари, которым был пропитан воздух, и звуки стрельбы, и стоны раненых в кузове, и вид перебинтованного лейтенанта – все наполняло душу беспросветной, смертной тоской.
XXI
Иваны могли в любой момент появиться отовсюду. Может, поджидают приближения отступающих в расположенном по ходу движения лесу. Из-за серо-зеленой полосы деревьев, встававшей впереди, во всю ширину поднималась сплошная завеса дыма. Что там горит так широко, необъятно? Стоило ли вообще стремиться туда, куда стремились выжившие? Может, они двигались навстречу своей смерти. Что ж, очень скоро ответ на этот вопрос, наполнявший сердце Хагена смутной тревогой, будет получен…
Отто вдруг вспомнил про саперов, которые остались в том жутком сосновом лесу вместе с остальными. Что там с Хекельбергом? А Гросс, жив ли он еще или уже раздавлен гусеницами русского танка? Выходит, что он их бросил? Или нет?.. А, впрочем, какая разница… Для них всех совершается то, что должно свершиться, и никто из них ничего не в силах изменить. В силах Отто – постараться отправить на тот свет кого-то из иванов и тем самым попытаться продлить свои дни на этом, пропитанном дымом и гарью, свете…
Отто поправил на груди ремень своего «Маузера-98». Этот покрытый бинтами лейтенант ведет себя так, будто они на учениях. Хотя, возможно, это и была единственно правильная модель поведения в такой ситуации.
При виде солдат, пытавшихся сохранять порядок движения по грунтовке, Отто, впервые за несколько часов, вдруг ощутил некое подобие спокойствия и надежды. А может, им действительно повезет и они сумеют пробиться к своим?
Хотя и это уже были свои, и бронетранспортер пробился к ним чудом. Вообще, Хаген, как и остальные, находившиеся в кузове «Ханомага», не верил тому, что еще жив.
XXII
Шольц, собственноручно правя здоровой левой рукой, прискакал к ним на своей лошади, в сопровождении шустрого автоматчика, бежавшего на своих двоих. Этот малый, видимо, исполнял роль ординарца новоиспеченного комбата. Бежал он на редкость быстро, практически не отставая от лошади командира.
Боевой рапорт, по всей форме, лейтенанту сделал гауптвахмистр Пфлюгер. Лейтенант, картинно гарцуя на кобыле, молча выслушал сбивчивый рассказ о пестром составе подразделений, из которых в кузов «Ханомага» набрались пассажиры, и о перипетиях бронетранспортера, проскочившего через территорию, практически контролируемую врагом. С особым вниманием Шольц слушал гауптвахмистра в той части, когда Пфлюгер рассказывал об экипажах трех русских танков. Он дважды переспросил, что и как делали русские и точно ли они были на берегу озера.
В итоге лейтенант Шольц удостоил экипаж Венка одной лаконичной фразой:
– Пусть ваш «Ханомаг» займет место за хвостовой машиной…
Затем, обратившись непосредственно к Пфлюгеру, он произнес:
– Герр гауптвахмистр, вы можете перейти в санитарный автомобиль. В кабине есть место…
– Спасибо, я не ранен, герр лейтенант… – сдержанно, едва ли не резко ответил Пфлюгер, поднося к виску пальцы правой руки.
Таким же сдержанным, но более мягким голосом гауптвахмистр попросил, если это возможно, оказать первую помощь раненым, находящимся в кузове «Ханомага».
Лейтенант молчаливым жестом ответил на воинское приветствие гауптвахмистра и тут же перехватил поводья. Уже правя одной правой свою кобылу обратно к колонне, только кивнул на ходу перебинтованной головой и, сказав что-то коротко и отрывисто своему ординарцу, пришпорил лошадь и почти с места перевел ее на рысь.
– К вам прибудет санитар, герр гауптвахмистр!.. – браво выкрикнул парнишка и, вскинув руку в армейском приветствии, тут же припустил вслед за своим командиром.
XXIII
Череда деревьев, которую миновала колонна, оказалась не лесом, а посадкой, отграничивающей накатанную грунтовую дорогу, которая была запружена движущейся массой отступавших подразделений вперемешку с многочисленными подводами и техникой.
Дорога, заполненная людьми и техникой, примерно в полукилометре подходила к мосту через канал, обсаженные деревьями берега которого тянулись влево и вправо, насколько хватало глаз.
Головные самоходки из колонны лейтенанта Шольца уже вклинились в этот хаотично движущийся, бурлящий сотнями голосов и криков, ревущих двигателей, клаксонами и ржанием лошадей, как будто ручей, влившийся в мутные воды вспученной паводком реки.
На границе этого слияния, то и дело взметаясь вверх на испуганной ревом двигателей взбрыкивающей передними копытами лошади, гарцевал лейтенант. Срывая голос, он что-то выкрикивал, пытаясь сохранить контроль над неудержимо разваливавшимся порядком его колонны. Но его истошные попытки были тщетны. И пешие, и лошади с телегами втягивались в неимоверно расширившееся русло «грунтовки», которая несла свой паводковый поток к переправе через мост. С противоположного берега хорошо просматривались одно– и двухэтажные жилые дома, плотной застройкой встречавшие бегущие войска.
