Иван Кошкин - В августе 41-го. Когда горела броня
— Herr Ofizier, bitte nicht schiessen! Hier sind nur die Pferde. (Господин офицер, пожалуйста, не стреляйте. Это просто лошади.) — Он указал рукой на лошадей и похлопал ближайшего битюга по шее.
— Что там такое, командир? — крикнул наводчик.
— Да коноводы с лошадьми остались, просят не стрелять, — ответил старший лейтенант.
— Сдаются, что ли?
— Похоже на то.
— Ну да, сдаются, — раздался в наушниках полный злобы голос Безуглого. — Командир, давай я их срежу на всякий случай. Танк только доверните, а то они у меня в мертвой зоне.
— Я тебе срежу. Ты что, озверел? — Петров снова повернулся к ездовым.
Немецкий он знал хорошо, мог не только читать, но и свободно объясняться, но сейчас горячка боя вышибла из головы все. С трудом подобрав слова, стараясь, чтобы голос звучал уверенней, он крикнул немцам:
— Хенде хох! Бляйбен… э-э-э… зи хир. Венн ди руссише золдатен коммен дас… черт, коммен данн гебен зиль… зиль гефанген. (Поднимите руки! Оставайтесь на месте. Когда придут русские солдаты, просто сдавайтесь в плен.)
— А ты им что сказал? — спросил Симаков.
— Велел стоять и ждать, пока наши придут, а там сдаваться. Безуглый, передай комбату: атаковали немецкую батарею, два орудия уничтожили, еще два захватили, пусть подберут трофеи. Осокин, давай за немцами.
Он в последний раз посмотрел на стоявших с поднятыми руками немцев и, опустив крышку люка, уселся обратно на свое сиденье. «Тридцатьчетверка» тронулась с места и, набирая ход, пересекла поляну. Раздавив попутно какую-то повозку, водитель повел танк через лес, в том направлении, откуда доносился непрерывный грохот артиллерийского боя. Пройдя сто метров, машина пересекла полосу поломанных и согнутых деревьев, и Осокин, не дожидаясь приказа, остановил машину.
— Командир, наши следы, «тридцатьчетверочные»! — крикнул мехвод.
— Это Пахомов, — ответил Петров. — Он наших немцев и спугнул, что они засобирались, а сам не заметил, мимо прошел. Василий, давай вдоль следа, поищем ребят.
Пахомов нашелся на опушке. Машина младшего лейтенанта, который очень не хотел, чтобы его сочли вредителем, застыла посреди разгромленной немецкой противотанковой батареи. Взгромоздившись на расплющенный трехосный крупповский грузовичок, «тридцатьчетверка» замерла, грозно задрав в небо мертвую пушку. Люки танка были закрыты, броня не несла видимых повреждений. Экипаж Пахомова уничтожил пять немецких орудий и три грузовика, прежде чем неведомая сила нанесла удар, навсегда погасивший ярость советских танкистов. Похоже, «тридцатьчетверка» случайно вылетела на батарею и носилась кругами, давя все, что попадало под гусеницы, пока ее не подбили. Земля вокруг была перепахана, кое-где валялись изуродованные трупы. Пахомов ушел вперед один, дрался один и погиб один. Петров почувствовал, что покрывается холодным потом. Он вдруг понял, что, рванувшись вперед, рискует повторить судьбу лейтенанта. Хуже всего было то, что он утратил управление своей ротой и теперь другие машины точно так же прорываются через лес, натыкаются на противника и принимают бой в одиночку. Старший лейтенант торопливо расстегнул кобуру, висевшую на стенке башни рядом с флажками, и вытащил ракетницу.
— Сашка, передай Нечитайло и Турсунходжиеву: я сейчас обозначу наше место красной ракетой — пусть подтягиваются. Вася, давай осторожно на опушку. Симаков, если увидишь цель, стреляй, не дожидаясь моего приказа.
— Есть! Есть! — экипаж дружно подтвердил получение приказов.
Старший лейтенант поднял ракетницу вертикально и, держа ее двумя руками, выстрелил. Красный шар пошел в небо, оставляя дымный след, оставалось только надеяться, что остальные его заметят. Тем временем Осокин вывел машину на край леса и остановился.
— Командир, комбат на связи! — Голос радиста звучал глухо, но чувствовалось, что Безуглый успокоился.
— Давай, — ответил Петров. — Вася, на опушку не выходи. Олег, башню в сторону леса разверни, их сейчас оттуда погонят, будем встречать.
— Ваня, что там у тебя?! — судя по неестественно спокойному тону, комбат был на взводе.
— Вышел на опушку, — доложил комроты. — По дороге уничтожил два и захватил тоже два немецких орудия — пусть их там пехота подберет!
— А что другие?
В наушниках ударил грохот, похоже, КВ комбата только что выпалил из орудия.
— Пахомов уничтожил противотанковую батарею, на глаз — пять или шесть пушек и несколько грузовиков, но его подбили, экипаж, похоже, погиб. Остальные идут ко мне.
— Что значит «идут»? Ты там что, один геройствуешь?
— Я…
КВ открыл огонь из пулемета, выстрелы отдавались в голове Петрова, и он мимоходом подумал, что своя стрельба так не ощущается.
— От вас не ожидал, товарищ старший лейтенант! — рявкнул Шелепин. — Собирайте машины и занимайте оборону на опушке, на вас, возможно, выйдут отступающие немцы… Самим в бой не вступать, по возможности себя не обнаруживать!
Снова выстрел из пушки.
— …хренов! Давай, погибать запрещаю! Конец связи.
— Есть! — Петров ответил больше для себя.
— Командир, там кто-то шебуршится между деревьями, — невозмутимо доложил Симаков.
Разворачивая панораму, старший лейтенант люто позавидовал олимпийскому спокойствию наводчика. Метрах в ста от танка между деревьями перебегали какие-то люди. С такого расстояния ничего нельзя было разобрать, и комроты на всякий случай скомандовал:
— Без команды огня не открывать.
— Есть.
Напрягая зрение, Петров всматривался в приближающиеся фигуры. Лучи нежаркого августовского солнца пробивались сквозь листву, разбрасывая по стволам и земле причудливые пятна света, и он никак не мог понять, какого цвета форма на солдатах — родного, защитного, или вражеского, серого.
— Ни хрена не пойму, — сказал старший лейтенант, в который раз упираясь руками в крышку люка.
— И что ж вам спокойно не сидится! — впервые потерял терпение Симаков.
— Ага, можете его вообще не закрывать, — заметил сквозь зубы Безуглый. — На фига вся эта оптика, башку высовывать не в пример удобнее…
— Заткнитесь, — процедил командир, но вернулся на место.
Он понимал, что наводчик в общем-то прав — привычка высовываться из танка по малейшему поводу могла, в конце концов, дорого обойтись им всем. Ругаясь шепотом, комроты снова навел панораму на бегущих солдат, вгляделся… И тут же резко выдохнул:
— Немцы!
Петров мог не разобрать в тени цвет формы, мог сомневаться в очертаниях каски, но этот ребристый цилиндр, в котором немцы таскали свои противогазы, нельзя было спутать ни с чем.
— Так мне стрелять? — издевательски спросил радист.
Выехав на опушку, Осокин заглушил двигатель, и немцы, похоже, решили, что подбиты оба русских танка.
— Стой, пусть поближе подойдут.
Их было человек сорок — солдат в серой форме под командой одного офицера. Они тащили на себе несколько пулеметов, и даже миномет, и, скорее всего, собирались прорываться в Воробьево на соединение с основными силами.
— Симаков, в стволе — шрапнель, взрыватель поставлен на удар, — предупредил старший лейтенант.
Немцы были уже в тридцати метрах, больше ждать было нельзя.
— Огонь! — крикнул Петров.
Зарокотал пулемет радиста, завывая электроприводом, повернулась башня, и танк вздрогнул от выстрела. Наводчик прицелился в дерево, до которого чуть-чуть не добежал передний немец. Снаряд взорвался, выбрасывая сотни круглых шариков-пуль, на такой дистанции действие его оказалось ужасающим — с десяток немцев, в том числе и офицера, как корова языком слизнула. Перезаряжать пушку времени не было, и Симаков открыл огонь из спаренного пулемета. Бросив миномет, серые фигуры бежали обратно в лес. Заманчиво, конечно, было пуститься за ними, но старший лейтенант помнил приказ комбата, к тому же он уже указал место сбора остальным танкам роты. Через пять минут, ломая деревья, на поляну вышла продвигавшаяся вдоль опушки «тридцатьчетверка» Нечитайло, затем, следуя по пробитому танком комроты следу, приползли оба Т-26 взвода Турсунходжиева. Заняв оборону фронтом к лесу, рота стала ждать подхода основных сил. Пользуясь короткой передышкой, узбек со своим экипажем пошел посмотреть, что случилось с танком Пахомова. Башенный люк подбитого танка не был закрыт на защелку, и Петров, высунувшись из башни, наблюдал, как они вытаскивали тела в синих комбинезонах, складывая их на моторном отделении. Уложив последнее, командир второго взвода выпрямился и помотал головой — в танке Пахомова никто не выжил. Вернувшись в свой Т-26, Турсунходжиев доложил, что у погибших шла кровь из ушей и носа, словно при близком взрыве.
В этот момент на связь снова вышел комбат, сообщив последние известия. Немецкий батальон был частично уничтожен, частично рассеян, в данный момент 732-й частью сил осуществлял преследование, остальные обходили лесной массив с севера, готовясь нанести запланированный отсекающий удар в обход Воробьева. Старшему лейтенанту Петрову предписывалось ожидать сигнала, после чего вместе с первым батальоном полка, который как раз сейчас домолачивал гитлеровцев в лесу, атаковать деревню с юга. Одновременно должен был возобновить наступление 715-й полк, откатившийся пока на исходные. Комроты развернул панораму в сторону поселка.
