Александр Чаковский - Блокада. Том 2
«Не произойдет ли подобного и на юге?» — спрашивал он себя.
Но только себя. История с Крюгером научила Данвица держать язык за зубами. Зато с самим собой он вел бесконечные диалоги…
Некогда Данвиц обвинял во всех бедах фон Лееба — его старость, его нерешительность. Но фельдмаршала еще в январе сменил Кюхлер. И что изменилось? Ничего! Сегодняшний день был похож на вчерашний, и от завтрашнего не приходилось ждать ничего лучшего.
Он вспоминал…
Еще в конце августа на командном пункте Данвица неожиданно появился командующий 18-й армией генерал-полковник Линдеман в сопровождении целой толпы высших офицеров.
Ошеломленный Данвиц хотел, как положено, отрапортовать Линдеману, но тот прервал его словами:
— Докладывайте генерал-фельдмаршалу фон Манштейну, полковник! — и почтительно взглянул на стоявшего рядом с ним человека.
Только тут Данвиц заметил на плечах этого военного фельдмаршальские погоны. Кровь прилила к лицу Данвица. «Манштейн! Покоритель Севастополя!..»
Срывающимся от волнения голосом Данвиц доложил, что его полк занимает оборону на участке Урицк — район больницы Фореля…
Выслушав доклад, Манштейн, почти не разжимая губ, спросил:
— Как долго?
Данвиц ответил, что полк находится здесь с сентября прошлого года.
— И не надоело, полковник? — проговорил Манштейн, сощурив свои и без того узкие глаза.
Данвиц растерялся. Он мог бы ответить фельдмаршалу, что многомесячное стояние под Петербургом более чем мучительно, что он писал фюреру и был им лично принят…
Но говорить обо всем этом в присутствии такого числа высших командиров было неуместно. Поэтому Данвиц ограничился коротким ответом:
— Полк выполняет приказ, господин фельдмаршал.
— Проводите фельдмаршала на ваш наблюдательный пункт, — вмешался Линдеман, и по тону, которым генерал произнес эти слова, Данвиц понял, что разговор ему неприятен.
— Яволь, господин командующий! — ответил Данвиц, щелкая каблуками сапог. И после короткой паузы добавил: — Осмелюсь доложить, господин фельдмаршал, что это не вполне безопасно. Русские производят систематические артиллерийские налеты, и хотя наблюдательный пункт до сих пор оставался невредимым…
— Вам известно, что я участвовал в штурме Севастополя? — подняв брови, проговорил Манштейн.
— Это известно каждому, господин фельдмаршал.
— Так вот учтите, полковник, что по сравнению с Севастополем у вас тут богадельня, дом для престарелых, — с усмешкой сказал Манштейн. — Бинокль! — потребовал он, и тотчас же кто-то из свиты торопливо протянул ему бинокль. — Ведите! — приказал он Данвицу. — Остальных прошу остаться здесь и рассредоточиться.
Данвиц подвел Манштейна к дереву, в кроне которого была оборудована деревянная, хорошо замаскированная площадка. Оттуда Данвиц вот уже почти год смотрел на Ленинград, испытывая то гордость, что немецкая армия дошла до стен этого города, то отчаяние от сознания своего бессилия.
— Я поднимусь один, — сказал Манштейн. — Двоих ваше сооружение может не выдержать.
И полез по узкой, прикрепленной к стволу дерева лестнице.
Данвиц остался внизу. Его лихорадило от волнения. Во-первых, он опасался, как бы русские не начали именно в эти минуты обстрел. Во-вторых, его не оставляла мысль: «Зачем приехал Манштейн? Для инспекции? Но посылать фельдмаршала с юга в самый разгар боев сюда только для того, чтобы проинспектировать их стоячий фронт, вряд ли было бы целесообразно! А может быть, он приехал для того, чтобы… Неужели готовится штурм?!»
Данвиц посмотрел наверх. Ни площадки, ни находившегося на ней Манштейна не было видно, наблюдательный пункт отлично замаскировали.
Наконец он услышал шум листвы и увидел, что фельдмаршал спускается.
Сойдя с лестницы, Манштейн снял фуражку, вытер влажный лоб ослепительной белизны платком и произнес как бы про себя:
— Неслыханно! — Потом спросил у Данвица: — Что это за трубы там виднеются?
— Это танковый завод, господин фельдмаршал. Действующий.
— Когда же он возобновил работу?
— Он… не прекращал ее.
— Значит, все разговоры о голоде…
— Это не только разговоры, господин фельдмаршал. Насколько нам известно, бывали дни, когда в Петербурге умирало по нескольку тысяч человек.
— И кроме того, город подвергается систематическому обстрелу?
— Так точно, господин фельдмаршал. Но наши артиллеристы утверждают, что вести обстрел становится все трудней.
— Почему?
— Корректировочная авиация русских во время стрельбы засекает наши батареи, и дальнобойная артиллерия подавляет их. Разумеется, мы не прекращаем обстрелов…
— За это время можно было превратить город в развалины! — зло заметил Манштейн. И неожиданно спросил: — Как называется улица, на которой расположен танковый завод?
— Улица Стачек.
— Стачек? — переспросил Манштейн. — Что это значит?
— Я… не знаю, господин фельдмаршал, — растерянно произнес Данвиц. — Наверное, это имя какого-нибудь большевика.
— Поразительно! — пожал плечами Манштейн. — Я видел петербургские улицы. Трамваи, людей, которые расхаживают как ни в чем не бывало в то время, как вы стоите тут, совсем рядом!..
— Мы уже привыкли к этому, господин фельдмаршал, — с горечью сказал Данвиц.
— Придется отвыкнуть! — резко бросил Манштейн. — Чтобы покончить с Петербургом, у меня есть две недели. Максимум три.
— Господин фельдмаршал, — чувствуя, что его сотрясает внутренняя дрожь, проговорил Данвиц, — значит, можно надеяться, что скоро?!..
Надежды Данвица не оправдались.
Правда, ему и его полку довелось участвовать в ожесточенных боях, однако не на улицах Ленинграда, а восточнее того места, где его часть до сих пор находилась, в районе с названием, которое почти невозможно было произнести: Усть-Тосно.
Но и там Данвиц долго не задержался, в сентябре русские сделали бросок через Неву, и немецким войскам пришлось драться на два фронта — и на западе и на востоке «бутылочного горла».
Прорвать блокадное кольцо русским и на этот раз не удалось. В ночь на 8 октября они отвели свои части обратно за Неву. Но немецкие войска, изготовившиеся начать повторный штурм города, понесли огромные потери.
И опять наступило затишье. Потекли дни и недели вынужденного стояния на месте.
Наступила зима. Снова снег прикрыл поля, трясины, торфяные болота.
Уже давно уехал Манштейн. Радио сообщило, что по дороге на Южный фронт он сделал остановку в ставке фюрера, который «вручил покорителю Севастополя маршальский жезл». О том, что Манштейн потерпел фактическое поражение под Ленинградом, в сообщениях, конечно, не упоминалось.
В результате осенних боев полк Данвица оказался дальше от Ленинграда, чем раньше, и у Данвица уже не было возможности разглядывать город с наблюдательного пункта.
В конце декабря Линдеман издал приказ, в котором поздравлял свою армию с наступающим Новым годом и предупреждал о том, что 31 декабря советские войска, возможно, предпримут попытку прорыва.
Специальным распоряжением командирам частей, расположенным вдоль Невы, он предписывал принять срочные меры по дальнейшему укреплению оборонительной полосы и, в частности, приступить к поливке склона берега водой.
В душе Линдеман был рад, что намерение Манштейна штурмовать город не осуществилось. Победа самоуверенного, осыпанного почестями Манштейна явилась бы служебным поражением Линдемана. Ведь Гитлер прислал фельдмаршала именно потому, что уже не верил ни в нового командующего группой армий «Север» Кюхлера, ни в командующего 18-й, непосредственно блокирующей город, армией Линдемана.
Манштейн и вел себя соответственно. Он относился к Линдеману как к подчиненному, по своему усмотрению перебрасывал войска с одного участка на другой, да и план операции по захвату города разрабатывал со штабом своей 11-й армии.
Осуществить этот план Манштейну не удалось, он потерпел неудачу и вернулся на Южный фронт. Линдеман же, с трудом сдерживавший злорадство, не мог не понимать, что теперь опасность грозила ему самому: если русским удастся прорвать блокаду, сваливать ответственность за поражение ни ему, ни Кюхлеру будет уже не на кого.
А о том, что к операции по прорыву русские снова готовятся, свидетельствовали данные и агентурной и воздушной разведок…
Под Новый год в частях, расположенных на левом берегу Невы, была объявлена боевая тревога.
Однако ночь прошла спокойно. Линдеман решил, что русские, видимо, отказались от задуманной операции или ждут исхода боев на юге страны.
Но он ошибся в своих прогнозах.
Утром 12 января гром орудийных раскатов потряс скованную льдом Неву.
