Михаил Колесников - Большие расстояния
Я пытаюсь сосредоточиться хотя бы на одной мысли, но мутная убаюкивающая пелена застилает сознание. И начинает казаться, что наше путешествие длится бесконечно долго и что так будет продолжаться всегда.
Значит, тайфун «Эмма» все же задел нас своим крылом!.. О нем мы знали еще восьмого ноября, в день выхода отряда кораблей Тихоокеанского флота из Владивостока. Тайфун зародился где-то восточнее Филиппин, у острова Гуам, пронесся по океану, переворачивая и топя мелкие суда, а затем круто повернул на север, наперерез нашему курсу. Встреча состоялась в районе острова Тайвань и пролива Лусон. Это двадцатый тайфун за нынешний 1959 год. Впрочем, столкновения с вихревым штормом трудно было избежать. Японское море, Корейский пролив, Восточно-Китайское, Южно-Китайское моря… В осенние месяцы здесь часты циклоны, а в проливе Лусон сильны течения и всегда неустойчива погода…
Нет, так больше нельзя!.. От духоты тошнота подступает к горлу. Хотя бы глоток свежего воздуха… И мы идем на безрассудный шаг: открываем иллюминатор. Как будто все спокойно. Грозные валы, зарождающиеся у самой кромки горизонта, отсюда кажутся совсем безобидными. Мы, словно рыбы, выброшенные на песок, судорожно ловим ртами прогоркло-соленый воздух. И неожиданно — удар! Мощная струя воды сбивает меня с ног. В каюте форменный потоп. Плавают чемоданы, ботинки. Мы жестоко наказаны за свое легкомыслие. Комплект белоснежных старательно выутюженных кителей и брюк безнадежно попорчен. Придется заново все стирать и гладить. Вымокли и белые туфли. Иллюминатор вновь задраен. Шлепая босыми ногами по воде, мы разыскиваем ведра и начинаем вычерпывать воду, сливать ее в раковину умывальника.
Я трясущимися руками раскрываю чемодан. Так и есть: все вымокло до ниточки. Красочные альбомы с видами Москвы (подарок будущим индонезийским друзьям} придется выбросить.
Но самое ценное, самое важное — палешанская шкатулка с разудалой русской тройкой на крышке не пострадала.
— Что у тебя там? — флегматично интересуется сосед по каюте.
Я удовлетворяю его любопытство и открываю шкатулку. Сосед в полном недоумении.
— Камень какой-то… — произносит он разочарованно.
— Песчаник, — поправляю я.
Сосед ни о чем не расспрашивает. Он снова укладывается на кровать и говорит:
— Разбуди меня, пожалуйста, на экваторе.
Я всегда удивляюсь способности людей засыпать почти мгновенно. Вот только-только мы разговаривали — и уже раздается могучий храп. Должно быть, легко живется вот таким, лишенным всякого воображения…
Я вынимаю кусок породы из шкатулки и взвешиваю на руке. Сколько потребовалось почти нечеловеческих усилий, чтобы найти среди вечных льдов и снегов обнажение пород и вырубить вот этот кусочек!.. К сожалению, это сделал не я, а другие. Мне всегда казалось, что в ледяную Антарктиду посылают людей особых, не похожих на меня. И когда на шестой материк отправился мой приятель Федюнька Зайцев, с которым мы когда-то учились в геологическом техникуме, я не знал, что и подумать. Острая зависть кольнула сердце. Мне казалось, что бессмертие уже осенило его: ведь имя Федора Зайцева, молодого геолога, навечно будет вписано в историю науки. В этом году Федор вернулся в Москву, и мы с ним встретились накануне моего отъезда в Индонезию. Я не нашел в нем особых перемен. Все такой же балагур, восторженный, сентиментальный. На его лице не появилось ни суровых морщин, ни других признаков, свидетельствующих о том, что этот человек был в самом сердце белого безмолвия, в стране жесточайших морозов и ураганов.
— Королевского пингвина я тебе не привез, — сказал он. — Да и на кой черт тебе эта прожорливая тварь? Это же сущие попрошайки…
И он принялся рассказывать о повадках пингвинов. Да, Федор остался все таким же. И все-таки кое-что я подметил: у моего приятеля появился какой-то странный отчужденный взгляд — глаза смотрели словно сквозь меня, сквозь стены. Он говорил, улыбался, шутил. Но иногда вдруг умолкал и к чему-то прислушивался. В эти мгновения мне казалось, что Зайцеву чудится свист полярного ветра; уют московской квартиры исчезает, растворяется, и перед взором встают неприступные стены великого ледяного барьера, полыхает призрачное полярное сияние…
— Завидую тебе! — произнес он. — Индонезия… Джакарта — столица тропиков… Пойдете мимо Филиппин, Борнео… Романтика! Сказка! Пальмы, океан, адская жарища; ну там обезьяны, кайманы, попугаи, летающие собаки и прочая мура… Одним словом, экзотика.
Да, теперь я мог в какой-то степени смотреть на Зайцева, как на себе равного. «Земля королевы Мэри», «море Дейвиса», «ледник Хелен» — эти названия больше не гипнотизировали меня. Есть еще Яванское море, Калимантан, Джакарта… — и все это я скоро увижу!
Федор надавал мне кучу полезных советов. Дальнее плавание есть дальнее плавание, и к нему следует готовиться тщательно. Одного не могли придумать: что повезти в дар индонезийской молодежи?
— Подарок должен носить символический характер, — настаивал Федор. — Вот возьми, к примеру: когда «Лена» отправлялась в антарктический рейс, сталинградцы прислали полярникам в дар коробку с землей Сталинграда. Привез ее, эту коробку, сталинградский ученый Карпов. На коробке даже были такие стихи:
Храните ж горсть земли родного края,Который твердо верит в ваш успех!
— Где же это я раздобуду землю Сталинграда? В кармане уже билет на «ТУ-104». Завтра вылетаем.
Зайцев ничего не ответил и ушел. На другой день, не застав меня дома, он приехал на Внуковский аэродром. Сдержанно поздоровался и сунул завернутую в целлофан палешанскую шкатулку:
— Вот, передай от советских полярников из Антарктиды. С ребятами я согласовал. Образец коренной породы с горы Гаусс. Есть там такая гора неподалеку от Мирного…
Земля Антарктиды!.. Темно-бурый песчаник. Коренная порода самого загадочного материка…
Я держу на ладони кусок породы и думаю, что это будет достойный подарок для молодых индонезийцев. Вот почему так тщательно оберегаю я палешанскую шкатулку…
Океан по-прежнему беснуется. Положив шкатулку под подушку, выхожу в коридор.
— А правда, что там растет хлебное дерево? — обращается ко мне один из матросов. Я узнаю его. Это котельный машинист. Вчера я спустился в машинное и котельное отделения. На меня дохнуло шестидесятиградусным жаром. В недрах корабля шла своя деловая жизнь. Моряки следили за горением в топке котла, включали форсунки, поддерживали вакуум в главном холодильнике, обслуживали испарительные установки. Горячий воздух обжигал легкие, пот застилал глаза, палуба уходила из-под ног. Но вахтенные держались спокойно. Котельный машинист донимал меня вопросами об Индонезии, и в конце концов я вынужден был признаться, что сам имею довольно смутное представление об этой стране, раскинувшейся по обе стороны экватора.
Страна трех тысяч островов, жемчужина Малайского архипелага, да и всей Юго-Восточной Азии, кладовая мировых запасов каучука, олова, нефти, копры, хинного дерева, какао и пряностей. Ява, Суматра, Целебес, Борнео, Западный Ириан; 17 августа 1945 года на территории Нидерландской Ост-Индии в результате всенародной освободительной борьбы образовалось молодое национальное государство — Республика Индонезия — вот и весь запас моих книжных познаний.
Но матросик попался настырный. Он хотел знать решительно все. Какие они, индонезийцы? Говорят, что там будто бы растут дынные и колбасные деревья. А то еще вроде там есть фикусы высотой с двухэтажный дом…
Теперь мы опять встретились. Котельный машинист забрасывает меня вопросами. И такая ненасытная жажда узнать что-нибудь о той земле, куда мы идем, светится в его глазах, что я невольно останавливаюсь, и мы, хватаясь за переборки, беседуем. Ему хочется взглянуть на Южный Крест, а на верхнюю палубу свободных от вахты не выпускают. Может смыть волной…
Да, почти в каждом живет романтик…
Я поднимаюсь на мостик. Меня охватывает почти холодный ветер.
Так вот ты какой, океан-океанище!.. Безграничная пустыня, всклокоченная, вспененная. Темная до черноты синева, и только за кормой — ослепительный по чистоте красок изумрудно-зеленый след. Поднимаются и поднимаются у самых бортов стеклянно-прозрачные синие глыбы, гуляют по палубе бака волны, долетают до мостика крупные брызги и пена. На эскадренные миноносцы страшно смотреть: они зарываются в волну по мостик, ложатся на борт так, что показывается красное днище. Ураганный ветер, достигающий двенадцати баллов… Даже обессиленный острокрылый буревестник упал на мостик…
А потом — экватор. Традиционный праздник «Посвящения в морские души». Нептун и его свита. Необитаемые острова, окаймленные узкими коралловыми рифами и покрытые непроходимыми тропическими лесами. Летучие рыбы и яркие бабочки и стрекозы, залетевшие с Борнео, паруса яхт в слепящем зеленом просторе. Яванское море… Оно теплое, как парное молоко.
