Порфирий Гаврутто - На берегу Днепра

— Не прибьют.

— А ты не храбрись. Ложись да спи. Так лучше будет.

— А где ложиться-то? — спросил Федор, с сожалением посматривая на запачканное белое одеяло.

— Да вот здесь, возле печи, на лавке ложись. На твоей-то вишь кто спит?

Федор, не раздеваясь, прилег. Однако уснуть он не мог. Мысли, словно рой пчел, опережая одна другую, будоражили голову, мешали забыться. Не спала и мать. Изредка она всхлипывала. Потом ей показалось, что кто-то из спящих в избе встал.

— Кто это? — дрогнувшим голосом тихо спросила она.

— Я, — нехотя отозвался Федор.

— Чего не спишь-то? Ложись.

— Сейчас, — досадуя на некстати проснувшуюся мать, ответил он.

— А это зачем? — встревоженно зашептала Кабаниха, увидев блеснувший в темноте топор.

— Так надо! Вы спите, мама!

— Не надо, сынок! Не надо! — умоляюще прошептала она.

— Молчите, мама! — только и смог ответить ей Федор, еще крепче сжимая в руке дубовое топорище.

— Не надо!.. Вон их сколько!

— Молчите, мать! — прошептал Федор, решительно шагнув к спящим солдатам. Последовал один, затем другой и третий глухие удары топора.

— Что ты наделал?! — в ужасе вскрикнула Кабаниха.

— То же, что делают они с нами, — срывающимся голосом ответил Федор.

Он подобрал с пола три немецких автомата, повесил их себе на плечо и, обняв мать, сказал:

— Пойдемте, мама, нас ждут! Хорошие люди ждут!

…В эту ночь все, кто был способен носить оружие, ушли в лес, к партизанам. А несколько дней спустя после казни Каурова и Савелия Лукича по приказанию Захарчука батальоны Черноусова и Михайлова совместно с отрядом Колодченко окружили Сахновку и полностью уничтожили стоящий там гарнизон гитлеровцев. Сам комендант был взят в плен и по настоянию крестьян предан военно-полевому суду. Очень хотелось Кухтину и его друзьям то же сделать и с полицаем Тришкой Наливайко, но он успел скрыться.

Кухтин долго не мог забыть гибели Антона Каурова, с которым он крепко сдружился. Участие в операции по разгрому гарнизона в Сахновке и то, что комендант — главный виновник смерти Каурова — был взят в плен, помогли ему пережить свое горе. Он стал более разговорчив и даже поделился своими сокровенными мыслями с Сидоровым. Кухтин рассказал другу, что если останется жив, то после войны обязательно женится на партизанке Насте.

— Только, — шептал он ему на ухо, — она не хочет ехать в Москву. Говорит, не любит шумных городов. К себе в село зовет. А в селе-то что же я делать буду? Я же верхолаз.

— Ничего, в колхозе для тебя работа найдется, — успокоил его Сидоров.

— Это так, — согласился Кухтин, — вот только жаль профессию менять.

В землянку вошел Василий Будрин, а вместе с ним рыжеволосый солдат, которого Сидоров до сих пор не знал.

— Вот этот товарищ, — Будрин ткнул пальцем в грудь Алексея, — и есть наш Сидоров.

— Наконец-то! — заулыбался рыжеволосый. — Ну-те-ко, получите письмецо.

— Мне? — удивился Алексей. — От кого же это?

— От летчицы. А устно привет просила передать. Очень сожалела, что не застала вас.

Глаза Сидорова радостно заискрились. Он вырвал из рук рыжеволосого письмо и, пулей выскочив на улицу, торопливо надорвал конверт.

— Слушай, Будрин, что ты наделал? — сразу же после ухода Сидорова сказал помрачневший Кухтин.

— А что особенного? Ты ведь сам предложил.

— Предложил. Это давно было. И вообще надо было только привет передать, а ты и письмо еще выдумал. Кто писал-то?

— Я.

— Ой! — скривился Кухтин.

— Зря паникуешь.

— А что хоть написал-то?

— Так, ничего особенного. Дескать, люблю, жди и прочее.

— Ну, смотри! Узнает, не поздоровится нам.

— Не узнает. Видал, как он сразу оживился? Видно, здорово она ему голову вскружила.

— Это нас не касается. Только зря ты с письмом. Необдуманно все.

Письмо, адресованное Алексею Сидорову, было небольшим, но по обилию ошибок в нем нетрудно было догадаться, что написано оно кем угодно, но только не Листопадовой.

И действительно, Сидоров с первых же строк понял, что его разыгрывают. Вернувшись в землянку, он строго спросил рыжеволосого солдата:

— Ты где взял это письмо?

— Летчица дала, — не моргнув, ответил солдат.

— Врешь!

— Ну коль не веришь — дело твое. Только это письмо она мне самолично передала… Пойду-ка я лучше… Обидно даже. Искал тебя, думал — отблагодаришь, а ты…

— И не стыдно?

Солдат опустил глаза.

— Пойми, дорогой, эта девушка имеет среднее образование и такого безграмотного письма написать не могла.

— Ну и дела! — искусственно улыбнулся Будрин и подальше от греха незаметно выскользнул из землянки.

— Да отвечай же ты, не мямли! — повысил голос Сидоров. — Кто подослал тебя? Будрин?

— Он, — тихо выдавил из себя солдат.

— Зачем? Посмеяться хотели?

— Да нет же! Просто из-за жалости к тебе так сделали. Говорят, у тебя никого родных нет, а эта летчица тоже тебя забыла.

— Эх, вы! — добродушно пробурчал Сидоров и вышел из землянки.

Солдат пошел следом за ним.

— Ты не обижайся, — виновато начал он. — Ребята хотели лучше сделать, а вышло недоразумение.

— Ладно, ладно! Ступай себе своей дорогой.

Сидоров в раздумье долго бродил по лесу.

Обернувшись, он увидел, что Будрин в отдалении следует за ним. Он сделал ему знак подойти, но пулеметчик вместо этого нырнул в кусты.

За деревьями показалась рослая фигура комбата. Сидоров вытянулся, отдал честь.

— Здравствуй, Сидоров! — весело поздоровался с ним майор и прошел было дальше. Но тут же вернулся, подошел к солдату и смущенно заговорил: — Вот оказия! Целую неделю ношу в планшете письмо и все никак не могу передать. Вот получи. Просили лично вручить.

— Не надо, не надо, товарищ майор! — замахал руками Сидоров. — Я уже знаю, кто писал.

— Вот и прекрасно. Получи-ка, — и он протянул солдату голубой конверт.

— Не возьму! — наотрез отказался Сидоров.

— Это почему же? — спросил майор. — Поссорились?

— Ни с кем я не ссорился, товарищ майор, только смеяться надо мною тоже нехорошо. Не заслужил я этого.

— Позвольте! Я ничего не понимаю! Кто над вами смеется?

— Я знаю кто, потому и не хочу брать.

Командир батальона непонимающе пожал плечами и снова спросил:

— Вы знаете, от кого это письмо?

— Знаю.

— Ну и что же?

— А то, что это письмо не настоящее, а поддельное.

— То есть как это поддельное?

— Опять, наверное, Будрин написал, а вас попросил мне передать.

Майор нахмурился.

— Ну знаете что, Сидоров! Это уж слишком. Разве я когда-нибудь вас обманывал?

— Нет, товарищ майор.

— Так в чем же дело?

— А дело вот в чем, товарищ майор, — заговорил выросший словно из-под земли Будрин. — Здесь во всем виноват я. — И пулеметчик коротко рассказал комбату, что солдаты написали от имени летчицы письмо, чтобы утешить товарища.

Майор засмеялся.

— Ну ничего! — сказал он. — Зато это, — он потряс голубым конвертом, — настоящее, да, кажется, еще и с фотографией.

Сидоров взял у майора письмо, распечатал его и, обнаружив фотокарточку, расплылся в радостной улыбке.

— А ну-ка, покажи! — попросил майор.

Сидоров подал ему открытку.

— Хорошая девушка! — от души сказал майор. — А еще не хотел брать. Эх ты, Сидоров! Ну ладно! Не буду тебе мешать.

Сидоров примостился под деревом и стал читать дорогое для него послание.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Рация Болиашвили работала безупречно. Радист ежедневно в определенное время отстукивал на Большую землю сведения о боевых делах десантников. Несколько раз в сводках Совинформбюро сообщалось, сколько гитлеровцев уничтожено в населенных пунктах, прилегающих к Таганчанскому лесу. И хотя в сводках по каким-то соображениям не говорилось, что это сделали десантники, все в бригаде знали, что это говорится о них, и радовались. Однажды в сводке Совинформбюро промелькнула фамилия пулеметчика Будрина. И бывалый солдат чуть ли не целую неделю раздумывал, читала ли эту сводку его мать, не пропустила ли она ее и догадалась ли, что это говорят о нем, ее сыне.

Как-то Болиашвили принял по радио большую шифровку — директиву командования об усилении подрывной деятельности в тылу врага. А это значило, что скоро сюда должны прийти регулярные части Советской Армии. И новые, более мощные удары обрушили десантники на головы гитлеровцев, пытавшихся всеми силами удержать в своих руках правый берег Днепра.

Четыре батальона Захарчука одновременно появлялись в разных местах далеко от Таганчанского леса. Они действовали дерзко, уверенно и буквально сбивали с толку вражеское командование. Не имея точных сведений о численности высаженного десанта, гитлеровцы всячески пытались захватить хотя бы одного советского парашютиста. Но это им никак не удавалось. Солдаты Захарчука в больших и малых боях бились до последнего вздоха. Таков был неписаный закон парашютистов.