Владимир Осинин - Полк прорыва
— Есть люди, которые, где бы ни оказались, стараются обязательно наводить порядок. Неуемный какой-то он, этот Огульчанский. Не то в генералы метит, не то за полковничьи звезды отрабатывает. Но не будем придираться. Главное, что наши товарищи — комдивы!
Шорников вспомнил, как однажды под Бобруйском ночевали они с капитаном Огульчанский в каком-то глухом селе, в стороне от большой дороги, по которой двигались войска. И утром хозяйка сообщила, что за стенкой — немцы. Трое спят, четвертый дежурит, штопает носки. Вместе с Шорниковым Огульчанский ворвался во вторую половину хаты. Они захватили тогда обоз с боеприпасами. Огульчанский любил рассказывать об этом случае.
Теперь он не походил на того неприметного парня, офицера связи одной из бригад корпуса. Полковник был плотный, будто отлитый из чугуна, голова побрита — может, стесняется лысины?
«Возмужал, — подумал Шорников. — А я все таким же взводным и остался».
— Давно майором ходите? — спросил у него Огульчанский.
— Давно уже.
— А до штаба вы на какой должности были?
— Комбатом.
— Что же это они вас держали в черном теле?
— По-разному ведь служба у людей складывается.
— Но я вас знаю по фронту. Мой друг комбат Неладин плохих офицеров у себя не держал.
— Вы, оказывается, и это помните.
— А как же! Рад, что вы в Москве оказались. Хотя, честно говоря, завидовать вам не следует. Работать с высоким начальством почетно, но сложно. Может, одной академии мало окажется. В свое время я мог тоже попасть в штаб, но отказался. Зачем? В дивизии я сам себе хозяин.
— Это не совсем так.
— Точно! Всюду каждый наш шаг на виду. Но все-таки комдив есть комдив! — Вдруг полковник Огульчанский заволновался: — Маршал приехал!
Шорников и Морозов стали подниматься по лестнице, навстречу им неслась раскатистая музыка вальса.
Столы были накрыты в голубом зале.
Рядом с генералом Прохоровым сидел какой-то маршал. Шорникову он показался очень знакомым. Но ведь он не встречался ни с одним маршалом.
— Ты не знаешь, как фамилия этого маршала? — спросил Шорников у Морозова.
— Хлебников.
— Хлебников?
«Так вот он какой!»
Шорников вспомнил то раннее утро, когда он сошел с поезда на маленькой глухой станции. Заезжал по пути из Берлина в Москву к матери. В пристанционном скверике одиноко стоял бюст. Шорников подошел к нему и прочитал на сером граните:
«Нашему земляку дважды Герою Советского Союза Хлебникову…»
Широкий лоб и островатый нос, немного впалые щеки.
Какой-то пожилой железнодорожник, может быть смазчик или стрелочник, проходя мимо, громко сказал:
— Посмотри, посмотри, товарищ военный. Наверное, и не знал, что у нас есть такие земляки. Слава всей России!
И вот нежданно-негаданно встретились. Можно посмотреть со стороны.
Генерал-полковник Прохоров встал, поднял руку: минуточку, мол, внимания.
— Разрешите начать, товарищ маршал?
Бывший комкор произнес небольшую речь. Вспомнил бои под Сталинградом, где корпус стал гвардейским, с горькой улыбкой сообщил, что знамена корпуса сданы в музей — хранятся для потомков, а сами бригады расформированы.
— Вы были моими подчиненными. И я счастлив, что мне довелось командовать такими солдатами. Сами знаете, как нелегко вести человека в бой…
Потом ветеранов приветствовал маршал Хлебников, пожелал им здоровья и успехов в службе и труде. В руке он держал рюмку, и Шорников заметил, что рука его походила на руку музыканта — может, маршал играл на каком-нибудь музыкальном инструменте? На скрипке, как Тухачевский?
Был он чем-то опечален, а может, устал — лицо бледное, почти хмурое, и говорил очень тихо, как будто в узком семейном кругу.
— Вспомним тех, имена которых не заслонила своим величьем даже Победа! Выпьем за тех, кому Родина многое доверила и на кого она может положиться. — Пить он не стал, пригубил рюмку и поставил на стол.
— Слава маршалу Хлебникову! — выкрикнул Огульчанский. — Ура!
Генерал Прохоров погрозил ему пальцем.
— Я от всего сердца, — приложил руку к груди Огульчанский.
— Все равно.
Рядом с Прохоровым сидят три генерал-лейтенанта, воспитанники комкора. Одному из них, бывшему офицеру оперативного отдела штаба корпуса, не более сорока пяти лет.
Огульчанский смотрел на молодых генералов. Он, конечно, тоже не в обиде, но все же не среди них. Может, в следующую встречу им придется потесниться.
Зина пригласила Прохорова на танго, он с удовольствием танцует, но каким-то своим стилем, медленно, через такт, бережет сердце. Улыбается, что-то говорит Зине, она смеется. Огульчанский издали ей подмигивает.
Майор запаса Морозов спокойно курит трубку, посматривая то в одну, то в другую сторону, будто здесь, кроме Шорникова, нет у него знакомых. Некоторым и тогда, во время войны, он казался странным. Когда его стали представлять к ордену, он попросил комбата наградить его медалью «За отвагу». Прощаясь с женой, пообещал ей вернуться с медалью. И получилось так, что он оказался, наверное, единственным офицером во всем батальоне, а то и в полку, который не получил ордена.
— А почему ты пообещал жене именно медаль? — спросил как-то его Шорников.
— На большее я тогда не мог рассчитывать.
Отвоевался он под Шяуляем. Немцы бросили в контрнаступление сотни танков, и одна из бригад корпуса была смята. Требовалось срочно закрыть брешь, удержать важный перекресток дорог. Комбат почему-то сам не поехал, договорился, что его заменит майор Морозов. Шорникова назначили к нему заместителем. Отряд не очень большой: два «валентайна» — легких английских танка, два бронетранспортера, две противотанковые пушки и мотоцикл для связи.
Морозов слишком долго прощается, обнимает комбата, с которым он не очень ладил, писарей, которые его обожали. А Шорников получил противотанковые гранаты и сидит в бронетранспортере, ждет, пока закончится эта церемония.
— Хватит вам, в конце концов! Ну прямо как бабы!
— Не торопись, Коля, — спокойно ответил Морозов. — Принеси-ка лучше еще один ящик гранат.
— Я уже принес.
— Принеси еще, пригодятся.
Вместо одного Шорников получил два ящика. Забыл расписаться в ведомости, начальник боепитания прибежал за ним следом.
— Распишись.
— А квитанцию об израсходовании вам тоже привезти?
Капитан не обиделся:
— Желаю удачи.
Шорников опять закричал:
— Поехали, товарищ майор! Или мы одни уедем.
— Чудак ты! Зачем лишаться нескольких спокойных минут, которые у нас остались в запасе? Может, они окажутся последними.
— К черту все! Я не хочу слышать!
Морозов обнял его за плечи:
— Ладно, поехали.
Вечерело, и в лесу уже стало совсем темно. Дорога старая, в колдобинах лужи. Моторы дико ревели, под колесами трещал валежник.
— Может, фары включим?
— Не надо, — ответил Шорников, вылез из бронетранспортера и пошел впереди броневичка, который шел в голове колонны. То и дело оборачивался и показывал рукой водителю, куда надо взять — вправо или влево. Позади, на бронетранспортерах и грузовиках, которые тащили противотанковые пушки, было шумно — солдаты стали ужинать. Вскоре раздалось:
Эх, ехали казаки…
Пусть поют. Все равно гул моторов слышен далеко.
Когда лес кончился и дорога стала лучше, он снова забрался на бронетранспортер к Морозову.
— Прекратить песню! — сказал Морозов. — Скоро уже будем на месте. Да здесь, оказывается, тише, чем там, у нас.
Миновали еще одну поляну, опять начался лес, густой ельник, черный, будто осыпанный сажей. Впереди ничего не видно. Шорников хотел сойти, чтобы пересесть на броневик, но Морозов удержал его:
— Сиди. Сейчас опять начнется поляна.
Карту он знал хорошо, обычно колонны водил не комбат, а начальник штаба Морозов.
Показался какой-то пруд, через дамбу переваливал белесый туман, сырой и холодный. Солдаты стали напяливать на себя шинели.
Дамба оказалась настолько узкой, что по ней с трудом могли пройти машины.
— Вот и наш перекресток…
Неожиданный взрыв не дал договорить Морозову. Рядом с бронетранспортером вздыбилась земля, о броню зацокали осколки. Над прудом повисла на парашютике ракета, бледная, почти белая. Но туман, который переваливал через дамбу, был синим, а вода казалась зеленой и ярко сверкала.
То ли дальнобойные орудия ударили по дамбе, то ли это начали взрываться фугасы, не разобрать. Морозов выскочил из бронетранспортера, побежал вперед.
— За мной! Давай, давай скорее!
Машины с трудом переваливали через воронки, создалась пробка. С бронетранспортеров крупнокалиберные пулеметы ударили куда-то в сторону перекрестка. Загорелся грузовик, который тащил пушку.
