Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая
Но Иван Степанович спокойно понукал лошадей, они влекли коляску в неизвестном направлении. Катенька что-то тихо напевала себе под нос. Один Петр Петрович волновался, он волновался не за себя, нет, сам он ничего не боялся, он просто хотел внести ясность в свои отношения с другим государством, куда их так неожиданно забросила судьба.
Выяснить эти отношения было не с кем, никто не попадался по пути, поэтому так озабоченно оглядывался бригадир, катя по незнакомой дороге чужой страны.
Впереди показались строения. Небольшие домики. Должно быть, деревня, или, говоря военным языком, населенный пункт. Действительно, он был населен. Когда артисты приблизились, они увидели людей, толпившихся у домов, с удивлением поглядывавших на коляску.
Что ждало здесь актеров? Какую линию поведения надо выбрать? С кем вести переговоры, если их остановят и задержат? Есть ли у них староста или другой какой-нибудь начальник? Все эти мысли возникали в голове Петра Петровича, который между тем радушно снял шляпу, приветствуя жителей. Жители тоже приподняли свои головные уборы самых разнообразных фасонов, начиная от заношенных войлочных шляп и кончая старомодными котелками, потерявшими от времени и цвет и форму.
Иван Степанович остановил лошадей у крошечной мазанки. Хозяином ее являлся старик с одутловатым лицом, заросший колючим волосом, поразительно похожий на ежа.
— Как поживаете? — вежливо спросил его Петр Петрович, подходя к нему и протягивая руку.
Румын руку охотно пожал, пробормотал какое-то приветствие, в котором удивленный Петр Петрович довольно ясно расслышал слово «тютюн».
Он обернулся к подошедшему Ивану Степановичу.
— Вы слышите, он говорит «тютюн».
Иван Степанович достал портсигар и протянул его старику.
Боже мой! Актеры вдруг оказались свидетелями невероятной радости, охватившей румына. Он взял папиросу и так горячо бросился благодарить Ивана Степановича, что чуть не сбил его с ног. Закурив, начал стонать от наслаждения. Затягивался дымом и охал.
— Что с вами, голубчик, вы не больны? — сочувственно спросил добряк.
Прикладывая руки к сердцу и поднимая их вверх, румын жестами давал понять, что большего удовольствия на свете он не испытывал. Практичная Катенька сразу поняла его:
— Должно быть, он давно не курил.
Да и старые актеры, за свою долгую жизнь изучившие все существующие жесты, прекрасно поняли его. Иван Степанович еще раз предупредительно раскрыл перед стариком портсигар. Старик взял еще одну папиросу, потом, виновато поглядев на старого актера, взял другую. Видя, что Иван Степанович не протестует, осторожно взял и третью. Очевидно, это был предел его мечтаний.
Не успел Иван Степанович закрыть портсигар, как увидел жадные взгляды нескольких незаметно подошедших румын. Они не протягивали рук, они просто глядели на портсигар, где осталось еще много папирос.
— Прошу вас! — снова раскрыл портсигар Иван Степанович.
Боже мой! Что тут произошло! Десяток рук протянулись к нему, десяток самых разнообразных головных уборов поднялись вверх, засияли счастливые лица, послышались восклицания благодарности. Актеры испытали небывалое удовлетворение.
— Неужели у них так плохо с табаком? — удивился Петр Петрович и неожиданно получил ответ.
В толпе, окружавшей актеров, оказался человек, понимавший русский язык. Как потом выяснилось, он в первую мировую войну был в русском плену.
— Нет табак, — сказал он. — Фашист все курил. Румын ничего не курил.
— А разве сами вы не сажаете табак? — спросил Петр Петрович!
— Не можно. Монополия.
— Как, разве вы не можете сажать табак для себя, на своем участке?
— Нет возможно! — ответил огорченно румын. — Антонеску чик-чик! — перечеркнул крест-накрест ближайшую хату переводчик.
— Как это так «чик-чик»? — допытывался Петр Петрович.
— Штраф! Антонеску продаст хату. Ходи на улицу! — выразительно произнес толмач.
— Шлехт. Плохо. Маль! — пытался передать Петр Петрович свои мысли на разных языках. — У нас, например, каждый колхозник может купить папиросы, а кто хочет, может посадить табак на своем участке.
— То не можно быть! — воскликнул толмач.
— Как не может быть?! — решительно возразил Петр Петрович. — Я же вам говорю, что так и есть. Почему бы вам тоже не сажать табак, не понимаю.
— О, Антонеску душить налогами.
— А что вам Антонеску! Антонеску летит ко всем чертям, как и все фашисты! Выберите себе подходящее правительство — и разводите табак сколько угодно.
— Можно разводить табак?
— А кто вам мешает? Конечно, разводите!
Толмач передал слова Петра Петровича крестьянам. Они оживились, потом неожиданно подхватили Петра Петровича на руки и начали качать.
— Что, что такое? — испуганно восклицал он, стараясь ухватиться за чью-нибудь руку. — Вы меня уроните… Прошу вас, не надо.
Его бережно опустили на землю.
А провожать артистов собралось чуть не все село.
— Неужели они всерьез приняли наш разговор о табаке? — сказал Петр Петрович, когда отъехали от деревни километра на два.
— Не наш, а ваш! — подчеркнул Иван Степанович, как бы отказываясь от участия в авантюре с табаком. — Вы разрешили им сажать табак.
— Позвольте, разве я разрешал? Я только сказал…
— А они поняли, что вы разрешили. Ведь они не знают, что вы актер, думают, что вы высшее начальство.
— Голубчик, я этого не хотел.
— Вы-то не хотели, а они истолковали по-своему. Теперь не остановишь. По всем краям разнесутся ваши слова. Дойдут до правительства…
— Что я наделал!
Это была несколько неудачная и тяжеловесная шутка со стороны Ивана Степановича. Но видя, как сильно переживает его друг, Иван Степанович поторопился успокоить его.
— Не думаю, чтобы это имело какие-либо серьезные последствия, — сказал он. — Ведь Румыния воюет с нами. Не стоит так волноваться.
— Значит, вы думаете, последствий не будет? — обрадовался Петр Петрович. К нему сейчас же вернулось жизнерадостное настроение. Он заулыбался и стал строить воздушные замки, на что был большой мастер.
— Все-таки очень хорошо, что мы совершаем такое удивительное путешествие, полное новизны и разных приключений. Меня это очень, очень радует. А вас, Катенька?
— Меня тоже.
— Представьте себе, перед нами целая страна. Ведь тут, наверно, и помещики есть. Вы, Катенька, к вашему счастью, не видели эту категорию населения. А мы с Иваном Степановичем видели. Как вы думаете, Иван Степанович, если бы мы встретили помещика…
— Я хочу посмотреть помещика, — сказала Катенька с искренним любопытством.
— Мы вам покажем, его, если встретим, — обещающе ответил Петр Петрович.
Но прежде чем они увидели живого помещика, они провели тревожный вечер в селе, где остановились на ночлег.
Глава двадцатая
Возможна ли такая беспечность, с какой актеры ездят по воюющей стране, спросит иной читатель. Возможна. Нередко можно было видеть раненого солдата, бредущего в одиночку по селу, где недавно шел бой. Солдат не захотел остаться на медпункте, считая ранение несерьезным, и догоняет своих товарищей. Подберет попутная машина — доедет, не подберет — так идет. Автомат за спиной. Рука забинтована, часть ушла вперед, а солдат шагает как ни в чем не бывало, и ни черта он не боится, как будто идет не по чужой стране, а по своему собственному селу. И подстрелить его может какой-нибудь укрывшийся гитлеровец, да и среди населения Румынии, Венгрии, Австрии, где проходил наш фронт, было немало фашистов. А солдату хоть бы что. Идет, посвистывает. Мало того, остановится на ночлег в хате, положит под голову автомат и спокойно заснет.
Но, отдавая должное бесстрашию наших солдат и офицеров, мы, однако, против беспечности, всегда вредной. Мы можем упрекнуть в этом и наших актеров. За ними тоже водится грешок беспечности. Вряд ли они могли возлагать большие надежды на охотничье ружье Ивана Степановича и трофейную саблю, подаренную Петру Петровичу благодарными зрителями на передовой. Грозное оружие добросовестно пряталось артистами при каждом ночлеге, чтобы у хозяев при виде его не возникло желания воспользоваться им. Правда, Петр Петрович предлагал сдавать оружие на ночь хозяевам на хранение, но Иван Степанович решительно высказался против.
— Как хотите, голубчик, — умывал руки Петр Петрович. — Вам видней, вы старый охотник, привыкли держать оружие в руках. Я думал, если мы сдадим его хозяевам на хранение, они не будут бояться, что мы их убьем.
— Логичнее предположить, — возразил Иван Степанович, — что, получив оружие, они могут нас убить. Нет, нет, вы не правы!
Восторжествовало мнение Ивана Степановича. Однако Петр Петрович ни за что не соглашался класть оружие в головах.
