Владимир Бешанов - Ленинградская бойня. Страшная правда о Блокаде
Конечно, проблема ухудшения морального состояния войск, вследствие непрерывных поражений, огромных потерь, наглядной бездарности руководства, скотского отношения к солдатам, имела место, иначе и быть не могло. Росло дезертирство; только 17–19 сентября комендатура Ленинграда задержала 4425 военнослужащих. Были пораженческие настроения, самострелы, случаи перехода на сторону врага и братания с немцами. Но ведь и привычные большевистские лекарства, используемые для поднятия морального духа и укрепления дисциплины, были не лучше самой «болезни».
«Карательные органы работали у нас прекрасно, — вспоминает рядовой пехоты H.H. Никулин. — От Малюты Скуратова до Берии в их рядах всегда были профессионалы, и всегда находилось много желающих посвятить себя этому благородному и необходимому во всяком государстве делу. В мирное время эта профессия легче и интересней, чем хлебопашество и труд у станка. И барыш больше, и власть над другими полная. А в войну — не надо подставлять свою голову под пули, лишь следи, чтобы другие делали это исправно.
Войска шли в атаку, движимые ужасом. Ужасна была встреча с немцами, с их пулеметами и танками, огненной мясорубкой бомбежки и артиллерийского обстрела. Не меньший ужас вызывала неумолимая угроза расстрела. Чтобы держать в повиновении аморфную массу плохо обученных солдат, расстрелы проводились перед боем. Хватали каких-нибудь хилых доходяг или тех, кто что-нибудь сболтнул, либо случайных дезертиров, которых всегда было в достатке. Выстраивали дивизию буквой «П» и без разговоров приканчивали несчастных. Эта профилактическая работа имела следствием страх перед НКВД и комиссарами больший, чем перед немцами. А в наступлении, если повернешь назад, получишь пулю от заградотряда. Страх заставлял идти на смерть. На это и рассчитывала наша мудрая партия, руководитель и организатор наших побед. Расстреливали, конечно, и после неудачного боя. А бывало и так, что заградотряды косили из пулеметов отступавшие без приказа полки. Отсюда и боеспособность наших доблестных войск. Многие сдавались в плен, но, как известно, у немцев не кормили сладкими пирогами…»
Ни Сталин, ни Жуков не могли знать о директивах Гитлера и по-прежнему полагали, что главной целью группы армий «Север» остается захват города. Командующий фронтом сосредоточил основные силы для отражения немецкого наступления в районе Пулковских высот.
Лееб до конца месяца продолжал наступление, и довольно успешное, на ближних подступах к Ленинграду теперь уже только с целью отвлечь побольше сил Ленинградского фронта с любанского направления, где с целью прорыва блокады города наступала 54-я армия. Жуков же продолжал наращивать силы на Пулковском рубеже, снимая их с Ораниенбаума и Карельского перешейка.
День 17 сентября стал самым кризисным для Ленинграда. 1-я пехотная дивизия генерала Клеффеля вышла на побережье Финского залива у Стрельны, овладев частью Петергофа, 58-я дивизия генерала Хойнерта — заняла Урицк. Правее солдаты фон Лейзера захватили Пушкин.
8-я советская армия оказалась отрезанной от остальных войск Ленинградского фронта. С армией даже не было связи: немец перерезал провода, а пользоваться радиостанциями наши войска даже на уровне армейских штабов еще не научились.
Чтобы предотвратить прорыв противника в Ленинград через Урицк, Жуков приказал 42-й армии немедленно организовать контратаку. В бой ушла, отбила поселок, была двинута дальше вперед, отрезана немцами и погибла 21-я мотострелковая дивизия НКВД полковника М.Д. Папченко. «Можно понять гнев Жукова, — сочувствует писатель В. Карпов, — который потребовал от командующего 42-й армией во что бы то ни стало вернуть Урицк». В новую атаку были брошены 5-я и 3-я гвардейские ДНО и 51-й отдельный танковый батальон.
Армия Щербакова получила приказ организовать контрудар силами не менее пяти дивизий в направлении на Красное Село и восстановить разорванный фронт. Тридцать лет спустя, вспоминая и размышляя, маршал высоко оценил достигнутый результат:
«Чрезвычайно важную роль в срыве планов противника — прорыва в Ленинград через Урицк — сыграл контрудар 8-й армии. Ее ударная группировка в составе четырех стрелковых дивизий утром 19 сентября перешла в наступление в общем направлении на Красное Село. Хотя это наступление и не привело к восстановлению здесь обороны, но оно вынудило немцев перегруппировать часть сил с самого опасного для нас направления Урицк — Ленинград на петергофское, что было нами заранее предусмотрено».
Писатель В. Карпов в книге «Маршал Жуков», описывая этот контрудар, просто впадает в эйфорию от восхищения:
«Но Жуков — это Жуков!.. В короткое время — за сутки — Жуков создал ударную группировку. Легко сказать, создал — из чего? Где взял силы? На участке 8-й армии ведь были все те же оборонявшиеся дивизии. Он только уплотнил их боевые порядки, отдал на их усиление все, что мог отдать, и 19 сентября ударил во фланг наступающему клину Лееба. Это было совершенно неожиданно для противника. Представьте себе состояние фон Лееба, уже торжествовавшего в душе и видевшего, наверное, перед собой улицы взятого Ленинграда. И вдруг этот удар по флангу, удар буквально поддых! Лееб ведь собрал все, чем располагал, бросаясь в последнее и решительное наступление на пулковском направлении. Отражать удар Жукова на фланге этой группировки было нечем, надо снимать силы оттуда, где наметились удача и победа. Лееб понимал — пока подойдут резервы, части Жукова вырвутся на тылы и перемелют все так, что придется вообще отходить от Ленинграда.
И Лееб дает приказ снять механизированный корпус, уже нацеленный для удара там, где виделся наибольший успех, и бросает этот корпус для спасения фланга. Но именно в этом и состояла цель Жукова. Напор на Пулковский рубеж ослаб. 8-я армия хоть и не вонзилась глубоко в расположение противника, но задачу свою выполнила».
В этой оде жуковской гениальности есть как минимум три фальшивых ноты.
Во-первых, какой такой моторизованный корпус «снял» фон Лееб, если у него нет ни одного?
Во-вторых, история имела довольно грустное продолжение: 20 сентября немцы ударили в левый фланг наступающих советских войск, нанесли им поражение и заставили оставить даже те населенные пункты, которые они занимали до эпического контрудара, в частности Стрельну.
Тогда, в 1941 году, Жуков вовсе не считал, что все прошло, как было «заранее предусмотрено», и дал командованию 8-й армии совсем другую оценку — предатели.
В телеграмме от 22 сентября командующий фронтом велит Военному совету армии организовать новое наступление под Петергофом, а командарму и его штабу приказывает лично вести войска в атаку, не забывая, как обычно, «вселить уверенность»:
«Если 8-я армия допустит захват немцами Петергофа, немцы нам разгромят Кронштадт.
8-я армия своими действиями не только подводит Ленинградский фронт, но играет предательскую роль. В то время как 23, 42, 55 А блестяще отражают все атаки немцев, нанося им громаднейшие потери, 8-я армия, имея против себя 3–4 тысячи немцев с 10–20 танками, позорно разбегается при первом выстреле. Военный совет бездействует, настроенный больше на эвакуацию, а не на упорный бой. Такой Военный совет вполне заслужил суровой кары, вплоть до расстрела.
Я требую: Щербакову, Чухнову, Кокореву выехать в 2 дно, 11 сд, 10 сд и лично вести их в бой. Шевалдину и Кокореву предупредить командиров всех степеней, что они за самовольное оставление Петергофа и оборонительных позиций южнее Петергофа будут расстреляны, как трусы и изменники. Всем объявить — НИ ОДНОГО ШАГУ НАЗАД».
Еще сутки спустя, после того как немцам был сдан Пе-тродворец, приказом командующего фронтом были сняты со своих должностей командарм-8 генерал Щербаков и член Бренного совета дивизионный комиссар И.В. Чух-нов, арестован ряд командиров соединений. Армию принял генерал-лейтенант Т.И. Шевалдин.
В-третьих, и наши полководцы, и восторженные летописцы их деяний вполне сознательно пренебрегают арифметикой. Ответить на вопрос «Где Жуков взял силы?» совсем несложно. В полном распоряжении генерала армии было полмиллиона бойцов и командиров. Фельдмаршал Лееб, после ухода в середине сентября 41-го моторизованного корпуса на московское направление и 96-й дивизии к Вороново, на восточный участок Синявинского выступа, «штурмовал» Ленинград, имея в активе семь пехотных дивизий—291, 58, 1,269, 121,122-ю и полицейскую дивизию СС. Это их «яростные атаки» героически сдерживали «активной обороной» не менее 27 дивизий генерала Жукова. Так что невелика была наука «уплотнять боевые порядки»: только на Ораниенбаумском плацдарме, который немцы называли «Ораниенбаумским котлом», оказались «все те же» 12 расчетных дивизий — 10, 281, 48, 191, 125, 268, 118, 261, 11-я стрелковые, 1-я гвардейская и 2-я народного ополчения, 5-я и 2-я отдельные бригады морской пехоты, а также 1 — й танковый полк 1-й танковой дивизии. Правда, многие из этих соединений, благодаря передовой тактике непрерывных атак без огневой поддержки и закрепления рубежей, можно было назвать дивизиями лишь условно: например, в 48-й дивизии подполковника П.С. Романцева осталось 1700 человек, 3 станковых пулемета, 8 минометов и 2 орудия. Но как утверждает ставший членом Военного совета 8-й армии генерал Окороков: «Пополнение боевых рядов армии шло полным ходом». (Одновременно проводилась «работа по чистке частей от чужаков и скрытых врагов», изъятие из боевых подразделений признанных неблагонадежными «западников», то есть тех, кто до войны проживал на территории Западной Украины, Западной Белоруссии и в Прибалтике. Так куда-то исчез упоминаемый ветеранами плацдарма 74-й Латышский полк.)
