Однажды в январе - Альберт Мальц
— Где же тогда Юрек? Ведь он должен был вернуться до того, как луна поднимется?
Едва прозвучал этот вопрос, как милый их сердцу уединенный мирок вдруг стал разваливаться на куски. Ведь Юрек словно пуповина, связывающая их с жизнью. Без него они совершенно беспомощны, беззащитны в мире сторожевых собак и эсэсовцев. Где же он?
Норберт стоял у окна. Отто и Андрей мерили шагами комнату. Женщины лежали рядом, завернувшись в одно одеяло, и шепотом делились друг с другом своими страхами.
— Знаю я, где он,— вдруг буркнул Отто.— Драпанул! Нашел семью, где его приняли, и бросил нас тут пропадать.
Все дружно запротестовали.
— Но где ж он тогда? Немцев поблизости нет, выстрелов мы не слышали, куда же он запропастился?
— Когда Юрек вернется, мы это выясним,— негромко ответил Норберт, и в голосе его прозвучала ирония.— А до той поры, дружище, можешь думать что угодно, только держи это при себе.
— Андрей, сыграйте, пожалуйста, что-нибудь,— попросила Клер по-русски.
— А что бы вам хотелось послушать?
— Девятую Бетховена и чтобы с хором, все честь честью.
Андрей рассмеялся:
— Предлагаю игру: я исполняю тему для виолончели из произведения какого-нибудь французского композитора, а вы угадываете какого.
— Идет.
— Первый, особо ответственный, номер нашей программы посвящается прелестным синим глазам Клер, а еще — вкусному ужину.
— Посвящение принимается, но только потому, что глаза все-таки упомянуты первыми.
— Если бы мне сильнее хотелось есть, они бы на первом месте не были.
Клер усмехнулась, потом спросила:
— А вас не тревожит то, что Юрек задерживается?
— Пока нет.
И он стал «играть». Прошла минута, другая, наконец Клер воскликнула:
— О, эту вещь я знаю. Трио Дебюсси. Верно?
— Совершенно верно, трио. Но только Сезара Франка.
Клер весело расхохоталась.
— Ах, Клер, когда вы вот так смеетесь, сразу видно, какая вы будете, когда окрепнете,— необычайно' живая, жизнерадостная. Такой вы и были, да?
— Пожалуй.
— Вы очень любили мужа?
— Да, очень.
— Мне так жаль, что он погиб. Но вы, наверно, давали ему столько радости, когда были с ним...
— Ради бога... Мне ведь больно...
— Ой, угораздило же меня. Простите, пожалуйста.
— Забудем об этом. Сыграйте еще разок Сезара Франка, ладно?— А потом про себя: «Да, он мне по душе. Ну почему во мне все заглохло? Нет, не так все должно быть. Когда выходишь из лагеря, надо, чтоб были силы приласкать человека, который тебе мил,— тут же, немедленно».
5
Уже почти все помещение было мягко освещено голубоватым светом луны. Андрей вдруг перестал напевать.
— Сколько время проходило? — спросил он.— Два часа?
Норберт, глядевший в окно, ответил:
— Да, что-то около того.
Попросив Клер переводить, Андрей перешел на русский. Его мнение такое: больше ждать Юрека нельзя, нужно идти его искать. Чтобы Юрек нарвался на немцев — сомнительно. Скорее всего, какая-нибудь другая беда: он мог свалиться в ров или поскользнуться на льду и сломать ногу. Кому-нибудь из мужчин — одному или двоим — надо отправиться на поиски.
— Лучше пускай один из мужчин и я,— предложила Клер.— Все- таки я единственная говорю по-польски. А нам, может, придется зайти к Каролю.
— Ладно. Тогда вы и я.
— Норберт крепче вас.
— Очень вас прошу: если пойдете вы, пусть вторым буду я.
— Узнаем сперва, что думают по этому поводу остальные.
Она начала было переводить, но тут Норберт крикнул:
— Он идет!
Все бросились к окну и, возбужденно переговариваясь, стали смотреть на приближающегося Юрека. В одной руке у него была продовольственная корзинка, в другой — дощечка. Он увидел их в лунном свете и махнул дощечкой. Норберт пошел к двери, все двинулись за ним.
— Черт подери, ну и светит лунища — каждый его шаг за километр виден,— нервничал Отто.
— Но он, слава богу, цел и невредим,— сказала Лини.— А это главное.
Норберт уже стоял в проходной, держась за ручку наружной двери.
— Пока обе двери не будут закрыты — никаких разговоров,— потребовал он и впустил Юрека — улыбающегося, в лихо заломленной шапке.
— Бритву имею,— сообщил он весело,— туфель для Клер не имею, а вот то есть виолончель...— И он протяну л Андрею дощечку.
Но тут разом заговорили Отто и Норберт:
— Что случилось?
— Где ты пропадал?
Опустив корзинку, Юрек еще больше сдвинул шапку на затылок, негромко рассмеялся.
— А мне позволено будет соврать?
— Что за чушь ты городишь! — взорвался Отто.— Мы тут жутко за тебя переволновались. Там что, немцы?
— Нету немцев.
— Так где же ты все это время околачивался?
И снова негромкий счастливый смех Юрека.
— Прошу у дорогих друзей извинения. Кароля не было дома. А его сестра Зося — очень милая женщина. Она не есть слишком старая для меня.
На миг воцарилось молчание, потом грохнул взрыв хохота. Смеялись оттого, что на душе стало легче, и оттого, что признание Юрека прозвучало так забавно, но еще и от возбуждения. Оно вдруг стало явственно ощутимым, воздух так и затрепетал: больше они уже не были одной семьей — теперь это были четверо мужчин и две женщины.
«Ай да Лини! — подумала Клер.— Ведь она это предвидела!»
6
Передавая Клер миску с едой, Лини наклонилась к ней и зашептала по-французски:
— Если б мы с Норбертом сейчас остались одни, он завел бы об этом разговор, я чувствую.
— Вот и слава богу, что вы не одни.
— Хороша подруга, нечего сказать.
— Ну это ты зря. Сама подумай: Юрек нашел себе девушку, так что он не в счет; Андрей, видимо, тоже не в счет — у него ко мне возвышенные чувства, и я уверена, он поймет мое состояние. А Отто на стенку полезет, если вы с Норбертом будете вместе. Он натворит бед, ручаюсь.
— Завтра вечером нас вообще, может, не будет в живых. Так что говорить о каких-то там бедах просто смешно.
— А я верю, что мы будем живы, и потому ничего здесь смешного не вижу. Ты не могла бы немного повременить?
— Тебе легко рассуждать, ведь ты пока ничего не чувствуешь. А мне нужно знать, что я снова женщина. В жизни мне ничего так не было нужно.
— Лини, милая...
