Олег Татарченков - Группа сопровождения
Ярославские писатели собирались в своих пенатах крайне редко, дверь чаще всего была заперта. Так было и сейчас. С обеда беспрестанно сыпал дождь пополам со снегом, и это усиливало беспросветную скуку вечера.
Игорь Уфимцев, чей стол как раз располагался напротив полуподвального окошка, забранного выкрашенной белой краской решеткой, еще раз с отвращением посмотрел во двор и перевел взгляд внутрь кабинета.
Его шеф, завотделом информации, худощавый и носатый Виктор Матвеевич Швед, с местечковым акцентом лениво ругался с кем-то по телефону, пытаясь вытащить из невидимого собеседника информацию для материала в спортивное обозрение хоть на строк сто. (Швед, ко всему прочему, являлся еще и спортивным обозревателем газеты).
Видимо, это ему удавалось: левым плечом прижав трубку к уху, он торопливо что-то записывал на листе писчей бумаги, не меняя при этом недовольно-сварливого выражения лица. В конце концов, обведя и подчеркнув абзац в своем тексте, Швед брюзгливо буркнул в мембрану «И на том спасибо!», небрежно бросил трубку на аппарат и довольно потер руки:
— А говорили, холеры, что новостей у них нет!
От Виктора взгляд Уфимцева пополз по обоям, от которых, надо полагать, и повелось выражение «тоска зеленая». От обоев Игорь перешел к созерцанию более приятному. Стажер, девятнадцатилетняя Анечка, от напряжения сморщив аккуратный носик, старательно выстукивала на машинке корреспонденцию о восстановлении Толгского монастыря. Время от времени она оглядывалась на Игоря и виновато и несколько испуганно ему улыбалась. Тому была своя причина.
Вчера пара мрачноватых волосатых парней навестила редакцию газеты с настойчивым желанием заявить всеми окружающему их белу свету о своем существовании. При входе в кабинет они столкнулись с неискушенным сотрудником Аней и с ходу начали живописать преимущества их мировосприятия слуг сатаны по сравнению с остальными.
Первые пять минут Аня с видом агнца Божия, попавшего в ад по недоразумению, испуганно сидела между ними и старательно записывала спичи сатанистов. Потом под благовидным предлогом отпросилась, прибежала к Игорю, околачивающемуся в «курилке», и заявила, что у нее голова идет кругом, она ничего не понимает и вообще ужасно страшно: ее крещеная душа боится, как бы не угодить в Преисподнюю после всех этих бесед.
Уфимцев с великодушным видом рыцаря, избавляющего прекрасную принцессу от злых драконов, отправился на встречу с адептами темных сил. При ближайшем рассмотрении адепты оказались не такими ужасными, как их живописала невинная душа. Более того, выяснилось, что «писание сатаны» продемонстрировать они не могут, поскольку не закончен перевод ее на русский язык, а кошмарные «черные мессы» доморощенные последователи врага рода человеческого пока не проводят. На философской же базе последователи стояли где-то между язычниками и последователями «Деточки» Порфирия Иванова с уклоном в левотроцкизм, о котором пелось в «Интернационале», «до основанья все разрушим, а уж затем…» Единственное, что их объединяло с сатанизмом — патологическая ненависть к Русской Православной Церкви (что не мешало одному из визитеров петь на клиросе в сельском храме).
Договорившись, что как только сатанисты зарегистрируют свою организацию в соответствии с законами Российской Федерации, он о них напишет, Уфимцев с «троцкистами от веры» вежливо распрощался. Анечке же с видом старшего наставника дружески посоветовал написать что-нибудь о возрождении Православия, чтобы замолить грех общения с нечистой силой.
Сейчас Анечка сочиняла материал о возрождении монастыря, время от времени поднимая голову и испуганно улыбаясь Игорю. Видимо, темные в вопросах теософии малолетние сатанисты произвели на чувствительного стажера с аппетитными коленками неизгладимое впечатление.
Швед к этому времени закончил свою возню над спортивной колонкой и начальственным взором окинул постную физиономию Уфимцева.
— Ты чего лоботрясничаешь? — спросил он, пытаясь придать своей физиономии вид властный и неприступный, — На вторую полосу информации подготовил?
Игорь уже четыре месяца работал под началом Виктора Матвеевича, прекрасно его раскусил, поэтому не сильно испугался надутого вид своего «шефа». Витя любит пошуметь, но не более.
— Не-а.
— Почему? — вскинулся Швед.
— О чем писать, Матвеич? — вопросом на вопрос ответил Игорь, — Что бабушка, переходя дорогу, поскользнулась и сломала ногу, поэтому все коммунальщики мерзавцы и бездельники?! Писали.
— Но ты же криминальный репортер! — не сдавался Швед, — свяжись с пресс-центром УВД, может, у них есть что-нибудь новенькое.
— Они же на меня обиделись, разве не помнишь? — Уфимцеву в четыре часа пополудни ужасно не хотелось работать. Он уже представлял себе, как зайдет в кафе «Бристоль» на пересечении улиц Андропова и Кирова, прозванное панками почему-то «Жопой», возьмет двойной кофе и двести грамм сухого с бутербродом…
— Пора уже помириться, — по-отечески пожурил Уфимцева Матвеич, — Без источника информации остался.
— Само забудется. Дело-то выеденного яйца не стоит.
Дело действительно не стоило выеденного яйца.
Как-то, затыкая «дыру» в полосе газеты, Игорь позвонил в пресс-центр своему старому знакомому Паше:
— Салют! У тебя что-нибудь для прессы есть? Нужно срочно в номер «информашку» из «криминалки» дать, а то Матвеич уже на сопли в крике изошел.
— Да что-о есть… — в обычной своей неторопливой манере заговорил Паша, — Вот тут выловили одного «жмурика» из Волги, а так ничего интересного…
— Что за «жмур»?! — заторопил Уфимцев, — Ну, Паша, родной, не тяни кота за яйца!
— Обычный утопленник. Скорее всего самоубийца, никаких внешних и внутренних повреждений. Его наши опера хотят списывать хотят на суицид. Вот только…
— Что только?!
— Почему-то связанным мужик оказался… А так, Игореха, ничего интересного.
Результатом разговора стала заметка на двадцать пять строк «Сам себя связал и утопился». Милицейское высокое начальство обиделось.
— Тебя замначальника управления хочет видеть, — позвонил через несколько дней после появления заметки Паша, — желает душеспасительную беседу с тобой провести. А пока не проведет, грит, информацию Уфимцеву не давать.
— Это что, официальное лишение аккредитации?
— Не-а.
— А что тогда?
— Приди к заму, покайся, плюнь и забудь. Только ты должен сам прийти, понимаешь?
— Ага. Явка с повинной головой, которую меч не сечет.
— Во-во.
— Ладно, подгребу как-нибудь, покаюсь.
Так и не подгреб, не собрался.
…-Репортажик какой-нибудь бы написал, — продолжал доставать Уфимцева Швед, — Мы его на третью полосу поставим. Игорь, ты как маленький: сидишь на договоре, получаешь со строчек и еще кобенишься!
— У меня временная творческая импотенция, — изрек Уфимцев. Потом, взглянув на лицо Шведа, добавил, — Ладно, сейчас в Заволжский РОВД позвоню. Покатаюсь с ними ночью по району. Там нормальные мужики сидят, без бюрократических выкрутасов. Может, до них еще распоряжение высокого начальства не докатилось.
Был четверг, И Уфимцев подумал, что договариваться на патрулирование по району надо будет назавтра. Как правило, вечер и ночь с пятницы на субботу выдаются самыми криминальными: народонаселение страны имело давнюю привычку оттягиваться с бутылочкой после трудовой недели, не все при этом справлялись с врожденными и приобретенными дурными наклонностями.
Разговор по телефону с начальником райотдела милиции составил всего несколько минут. Решили, что завтра к семи вечера корреспондент объявится в РОВД и его прикрепят к экипажу какой-нибудь патрульной машины.
Уфимцев положил трубку и глумливо улыбнулся Шведу:
— Завтра ночью я катаюсь с милицией. Переработка получается, шеф… Матвеич, разреши сегодня смотаться пораньше, а? Клянусь Аллахом, в понедельник утром материал на двести пятьдесят строк будет у тебя на столе. Ну?… — Игорь сменил глумливое выражение на дегенеративно-просительное.
— Хрен с тобой! — махнул рукой Швед, — Катись!
Благодарствую, пан директор! — Уфимцев выскочил из-за стола, подмигнул Анечке, которая в этот вечер была просто обворожительна (Игорь пару раз пытался приударить за ней, но отстал, узнав окольными путями о том, что у стажера с круглыми коленками имеется парень) и бросился надевать куртку. В дверях он сделал взмах рукой, прощаясь со всеми и постарался побыстрее выскочить наружу: сталкиваться в коридоре с редактором газеты и снова повторять то, что знал Швед, ему не хотелось.
Уфимцев вышел на крыльцо, бросил взгляд поверх крыш, в черное холодное небо (к ночи стало сильно подмораживать) поднял воротник куртки и облегченно вздохнул: еще один рабочий день кончился. Он вышел на тихую улицу, до которой едва долетал шум находившейся метрах в двухстах Красной площади. (В Ярославле, как и в Москве, есть Красная площадь, только без мавзолея, зато с гигантским Ильичем, указывающим перстом в сторону храма Ильи Пророка и обращенным задней частью к сталинскому дома, прозванному горожанами из-за особенностей архитектуры «штанами»).
