Гарри Тюрк - Час мёртвых глаз
Он взял пакет у нее из рук и снова сел за стол. Она прошла за ним и присела на край своего стула, нерешительно сложив руки на коленях.
- Может быть, я слишком молод для этого, - сказал он хрипло, - но есть люди, которые моложе меня. Простите, что я доставляю вам неприятности...
Женщина улыбнулась. Он впервые увидел улыбку на ее лице. Он воспринял это как откровение. Он пристально смотрел на нее, и его взгляд зацепился за ее губы, когда она сказала: - Вы так вежливы, как будто вы не солдат, а дипломат. Я не люблю вежливости. Вежливые люди всегда хотят обмануть других. Они не честны. Они думают: «Умри!», в то время как их глаза: - Я вам очень благодарен.
Он смотрел на нее довольно долго, потом сказал: - Я вовсе не желаю вам, чтобы вы умерли. У меня нет причин для этого.
- Простите, - просила женщина, - я не хотела вас обидеть. Я только сказала вам, что я думаю об этом. Впрочем, вы слишком молоды, чтобы уже стать двуличным. Тот, кто вас видит, знает о вас все.
Она быстро поднялась и пошла к плите. Вода в маленькой кастрюле кипела. Она взяла травы из пакета и высыпала их в очень горячую воду. При этом она сказала твердым голосом: - Теперь вы выпьете этот чай. Он поможет вам. Когда придет мой товарищ, вы сможете поесть. Вы давно не ели ничего настоящего?
- Где мой нож? - внезапно спросил он. Он чувствовал, что преодолел слабость. Женщина распахнула дверь и помахала слуге. Он вошел с шаркающей походкой, с вялыми свисающими руками. Как лунатик. В одной руке он держал консервные банки. В другой нож. Банки были открыты. Нож был почищен, и лезвие его блестело. Он подошел к столу и поставил банки. Потом он протянул Биндигу нож. При этом он поклонился..
- Он открыл банку моим ножом? – спросил Биндиг женщину. Батрак стоял у стола, ухмыляясь с отсутствующим видом. – Конечно, - ответила женщина, - ведь у нас нет консервного ключа. Она показала на банки, потом на нож и сделала при этом несколько быстрых движений рукой, которые должны были означать открывание банки. Слуга смотрел на нее внимательно, но потом внезапно энергично покачал головой. Из его рта вышло несколько клокочущих, гортанных звуков. Он жестикулировал дико руками и убежал в прихожую. Оттуда он притащил старый немецкий штык и показал, что банки он открыл этим инструментом. Женщина кивнула ему добродушно.
- Хорошо, Якоб, хорошо... Она махнула ему, и он снова прошаркал ногами туда, где сидел раньше. Его глаза светились в свете огня плиты. - Он открыл их с этой старой штуковиной, - сказала она Биндигу. – Вероятно, он не разобрался с вашим ножом.
Биндиг снова засунул нож в карман на икре. При этом он сказал: - В этом ему повезло. Иначе вкус мяса никому из нас не понравился бы.
Женщина поставила перед ним чашку чая. - Пейте! - просила она его.
- Нож был очень грязным? Биндиг встал. При этом он схватился за карман брюк, где лежала бутылка. Это был «Хеннесси». Они украли его на каком-то продовольственном складе, потому что «Хеннесси» был только для офицеров. Он вытащил бутылку и снял оловянную крышечку. Он подал бутылку Якобу и сказал при этом тихо: - Откройте! Он показал это жестом слуге, и тот усердно закивал.
- Нож не был грязным, сударыня, - сказал Биндиг, - но я как раз им заколол три дня назад одного русского. А до этого еще пятерых или шестерых других. Я каждый раз после этого его начисто вымыл и почистил. И вчера тоже. А теперь вы можете забрать этот чай. Он не поможет моему животу, потому что помогать нужно не моему животу.
Слуга откупорил бутылку несколькими ловкими движениями. Он подал ее Биндигу и при этом смотрел на него, как на больного, здоровье которого его очень заботило.
- Пленных русских? - спросила женщина.
- Нет, - ответил Биндиг. Он взял бутылку. – Принесите, пожалуйста, три стакана, - сказал он. Пока женщина искала в шкафу стаканы, он объяснил: - Не пленных русских. Свободных русских. Красноармейцев. Солдат. С винтовками через плечо. В их тылу за линией фронта, в десяти километрах или чуть больше, я точно не знаю. Это война, сударыня, и как вы видите, я не слишком молод для этого.
Он налил стаканы до краев. Потом он махнул слуге. Он подходил медленно, но Биндиг дружелюбно взглянул на него: - Ну, выпей с нами стаканчик! Кто знает, как долго ты еще проживешь!
Он поднял стакан в сторону женщины. Она медленно взяла тот, что он поставил перед ней.
- За что мы должны пить? – спросила она. - Неизвестно, за что нужно пить...
- Выпьем за этот день, - сказал он, глядя на нее. Я уже так давно не видел, как улыбаются женщины. Выпьем за это.
Слуга Якоб прошаркал со своим стаканом назад в угол у печи. Он твердо держал его обеими руками, как будто боялся, что его у него снова отберут. Он сел и пил коньяк маленькими глотками. Биндиг посмотрел на него и сделал жест, означающий, что он должен выпить быстро. Слуга послушно выпил стакан. Биндиг подошел к нему и наполнил его стакан еще раз до краев. Потом он засунул в руку ему пачку сигарет и сказал: - Пей и кури! Некоторые слабоумные умнее нормальных людей. Он не видел вспышки в глазах женщины. Она продлилась только одну секунду, и поэтому ускользнуло от его внимания. Слуга ухмыльнулся по-идиотски и присосался к стакану.
- Сегодня он будет хорошо спать, - сказал Биндиг. Он чувствовал, что должен теперь говорить, много говорить, пусть чепуху, только, чтобы вообще хоть что-то говорить, лишь бы снова не вспоминать о лицах.
- Он хороший человек, - сказала женщина, - верный человек. Я не знаю, что я бы без него делала.
Биндиг наполнил свой стакан еще раз доверху. Он выпил это одним глотком и произнес:
- Видно, что он хороший человек. Но почти по каждому человеку видно, что он хороший. Только если этот человек солдат, тогда этого нельзя видеть. Там история проще. Хорошие носят серую форму, плохие – землисто-бурую с советской звездой.
Он опустился на стул, в одной руке стакан, в другой бутылка. Батрак щелкал языком. При этом он вращал глазами.
Женщина слега пригладила ладонью свои волосы с пробором. Она смотрела на Биндига с выражением удивления. На плите кипела вода с картошкой.
- Вы очень молоды, - сказала женщина задумчиво. Она еще раз погладила себя по волосам и оставила руку на лбу. – Боже мой, как же вы еще молоды. В вашем возрасте нужно делать свою работу, по вечерам гулять с девушкой. Танцы. Нужно было бы...
- Нужно было бы... , - прервал ее Биндиг. – Чего только не нужно было бы. Но мир делится на таких, кто гуляет с девушками, и таких, кто стреляет друг в друга. Я принадлежу к последним... И в этом ничего нельзя изменить. Когда мы победим, все это будет забыто...
- Когда мы победим... , - сказала женщина, - тогда вы будете уважаемым человеком. Может быть, офицером. И тогда у вас будут дети, и вы покажете им ваш нож и скажете...
Биндиг посмотрел на нее, и она замолчала. Она опустила взгляд и нерешительно двигала свой стакан по столу туда-сюда.
- После победы, - сказал хрипло Биндиг, - еще не известно, кто победит, но после победы, во всяком случае, я тогда больше не буду жить. Очень вероятно, что я больше не буду жить тогда. И если, все же, я должен буду жить, то я буду бежать по улицам, по городам, и я буду искать женщину, которая выглядит как вы, у которой глаза, как у вас, и голос, как у вас. Женщину, улыбка которой напоминает мне о вас... Простите, пожалуйста, забудьте это. Давайте выпьем еще по стакану и больше не будем об этом говорить... Он налил ей, и она видела, что его руки дрожали.
Она снова провела ладонью по волосам, хотя они и так лежало гладко и аккуратно с пробором.
Не глядя на него, она сказала: - Мы слишком много пьем. При этом мы говорим такие вещи, о которых мы на следующий день ничего больше не хотим знать.
- Мы? – спросил Биндиг.
- Да, мы, - тихо произнесла женщина. – Вы и я. Мы.
Они оба услышали, как заскрипела дверь во двор. Женщина подняла голову и кивнула батраку. Он поднялся и поставил пустой стакан водки на пол. Он открыл дверь и неловко замахал наружу. В прихожей послышался громыхающий шум, затем проклятие. Цадо появился в дверях. Он держался рукой за лоб. В темноте он ударился головой о перекладину.
- Лестница... , - произнесла женщина с сожалением, - она так глупо сделана...
- Черт бы ее побрал! Простите! Добрый вечер и счастливого рождества всем вам! Цадо гремел на кухне. Он все еще держал руку у лба, а другую подавал женщине.
- Цадоровски, - представился он, - обер-ефрейтор. Становой хребет армии. Отец и мать были приличными людьми, сын стал солдатом.
Он осмотрелся по сторонам и обнаружил на столе стаканы и бутылку. Тогда улыбка скользнула по его лицу. Он снова усадил женщину на стул и сказал со вздохом облегчения: - Дети мои, как я рад, что я, наконец, среди нормальных людей! У меня было угнетенное состояние, милостивая госпожа! Я видел вас в деревне, и вы не производили впечатления женщины, которая пьет водку с нами. Найдется ли еще стаканчик для меня, малыш?
