Алескендер Рамазанов - Война затишья не любит
– Пойдет с нами?
Павел затряс головой:
– Спаси и помилуй. Не положено. Прямая инструкция есть. Запрещено.
Астманов протянул руку новому знакомому:
– Все, Бешеный буйвол. Пора. По-моему, они к моей броне намылились. Я пошел. Приезжай в редакцию, на майдон. Тебе, Паша, легче вырваться.
Митинг
Высокопоставленного афганского товарища Андаки действительно определили в 517-й «бэтээр». Сюда же приказали перебраться и Судоярову, который, по легенде, был повышен до лейтенанта в должности штатного переводчика отряда. Особой радости у курсанта стремительная карьера не вызвала, поскольку голова его была занята речью Рыскова, ее предстояло переводить на митингах. Слава богу, выступление было недлинным и состояло из привычных пропагандистских блоков, но они отчего-то не хотели укладываться в стройные ряды, образуя кучу битого словесного кирпича.
Сам же Астманов от прямого общения с Андаки отказался, намекнув Рыскову, что в данном случае – личная безопасность рафика-товарища Андаки равна государственной, поэтому лучше сидеть на броне и по мере сил защищать Андаки от народной любви.
В принципе было понятно, почему Андаки усадили в 517-й: музкоманда, узбеки, парни аккуратные – перед выходом вылизали бронированное чрево, повесили пучок синей колючки (василек колючеголовый), отгоняющей злых духов, и даже украсили мелкими игрушками-побрякушками из гуманитарной помощи. К тому же одеты они были в чистое, «концертное» обмундирование и обуты в новые ботинки из комплекта парадно-выходной формы. Посади Андаки к разведчикам! Мощные полуголые торсы, пиратские косынки, тушенку едят на ходу из распоротых банок, «махорочные» курят. Русью пахнут, резиной пропотевшей, мужиком ядреным! Чего доброго, матернутся в адрес пассажира – не любят дивизионные разведчики афганцев, стойко заблуждаясь, что «все они – «духи». А Рысков не сомневался, что в матерном объеме Андаки русский знает.
Когда гость, пригнувшись, влезал в десантное отделение, Астманов заметил сзади, под шелковым пиджаком, контур пистолета. Афганцы были верны себе – пистолеты они предпочитали носить без кобуры, сзади, просунув ствол под ремень. Астманов оценил этот способ – чувствуешь оружие телом, можно неожиданно достать, заведя любую руку за спину. Конечно, пот усиливал коррозию, но оружие надо чистить после каждого ношения – стрелял ты или нет. В конце концов, можно обернуть ствол кусочком мягкой хлопковой ткани.
По команде Рыскова начали движение. Внезапно в треск эфира ворвался дикий смех, причитания типа «ну и дают, е… колотить, ни х… себе» и прочие междометия. Астманов недоуменно обернулся и… его хохот добавился к общей вакханалии. Лужи мочи обозначали стоянку колонны у провинциального комитета партии. И это бы еще ничего, но кое-где высились и кучки чего покруче. Непорядок, конечно, но на то они и «псы войны» – с брони, на ходу, не отольешь особо, не говоря уж о более серьезных естественных отправлениях. О природе смеха здесь рассуждать не место, хотя, заметим: нет ничего веселее и понятнее и общечеловечнее юмора на физиологической основе. «Что главное в танке?» – «Неверно! Главное в танке не бздеть!»
Колонна вытянулась, набрала скорость. На круге предусмотрительный «трафик» – замурзанный дорожный полицейский на бетонном постаменте, перекрыв встречное движение, изгибался всем телом и махал жезлом в направлении Ханабада. Астманов успел заметить, что дукан «Паленого» закрыт и замок обернут тряпицей. Выходит, надолго отлучился. На выезде с круга разбегался народ, вжимаясь в стены дуканов и глинобитные заборы. В клубах пыли, солярного чада с ревом и лязгом врывались в узкую улочку бронированные машины, усеянные вооруженными людьми. Руки на спусковых крючках, стволы смотрят на обывателей. Дернись, попробуй!
Несколько раз, пока шли по окраине Кундуза, в эфире гремели грозные предупреждения Рыскова головному дозору снизить скорость. Разведка оторвалась от колонны километров на пять. Потом угрозы прекратились, поскольку связь с головной походной заставой была утеряна. Поговаривали, что много железа в красных афганских холмах, мол, влияет на связь, хотя многие догадывались, что тяжеленные, сложнейшие радиостанции бронетранспортеров и БМП просто никуда не годились на пересеченной местности. Уже ходили в то время легенды о портативных, карманных радиостанциях моджахедов, способных не только обеспечивать связь на расстоянии двадцати-тридцати километров, но влезать в чужие сети, глушить радиообмен. Легенды? А разве не был сказкой для воинов-интернационалистов радиомикрофон – нехитрая игрушка, позволяющая использовать в качестве приемного устройства обычный приемник в УКВ диапазоне? Таможня их в Союз не пропускала.
Дорога на Ханабад – одна из тысячи афганских дорог, на которых, как на реках во Вьетнаме, шла основная война. Только вот разница в том, что реки хоронят следы событий, а дороги не только хранят, но и усиливают со временем впечатление от побед и поражений. Проплывали справа и слева разбитые бомбежками и артобстрелами придорожные кишлачки, брошенные поля, оплывшие дувалы, ржавеющие остовы советской бронетехники и афганских грузовиков. Качало бронетранспортер в воронках от бомб и фугасов, трепетали поминальные лоскуты на шестах у придорожных могил. На всех Астманов узнавал символику шахидов – правоверных, принявших мученическую смерть. Тут дело в Исламе особое: погиб в бою за правое дело – шахид, убили подло, выстрелом в спину – шахид, умерла женщина при родах – шахид. Тяжело воевать с народом, искренне верящим в Бога, – сама смерть на его стороне, а уж покорить такой народ и пытаться не стоит. Сами уверуете, что нет сотоварищей у Бога, что он един и воистину акбар! Между тем, подумалось Астманову, все эти следы разрушений стоило бы убрать с дорог. Ну разве дело – скелеты отечественных боевых машин на обочинах? Ведь в них же бойцы были! Это же что ни на есть самая эффективная наглядная агитация. Могли бы и в металлолом сдать, ну хотя бы оттащить подальше, за дувалы…
На въезде в Ханабад насторожила Астманова пустынность на дороге. Это нехороший признак, городок-то бандитский. Чесали, бомбили, «реализовали разведданные», а все огрызается. Может быть, народ на митинге? Афганцы любят многолюдье, ярмарки, новости. Нет. Что-то не то… Однако сомнения рассеялись, когда колонна вошла на городскую площадь, охватив ее железным кольцом.
Астманов приказал водителю остановиться за помостом, на котором были установлены усилитель, динамики, и уже афганские музыканты зачаровывали народ тягучими звуками армунии – аналога аккордеона, уложенного плашмя, с односторонней клавиатурой. Одной рукой растягивают мехи, другой играют, как на фисгармонии. Вознамерившись снять шлемофон, Астманов услышал команду Рыскова: «517-й, товарища не выпускать. Сейчас подойду, сам приглашу». Где там! Боновой люк выпал наружу, и Андаки сошел на ханабадскую землю. Тут же к нему подтянулись партийные и царандоевские чины, кланяясь, прижимая руки к животу, касаясь щеками в традиционном приветствии. Завидев Рыскова, Астманов развел руками…
По всему было видно – афганская сторона к митингу готовилась. Асфальт на площади выметен и полит, на чинарах зеленые и кумачовые лозунги с традиционными прославлениями Апрельской революции и советско-афганской дружбы, флаги Демократического Афганистана и СССР. С этим афганским флагом была одна беда: на черно-белой пленке герб дружественного государства смотрелся как череп. Только берцовых костей не хватало, а так бы – «Веселый Роджер»!
Дуканы были закрыты, у банка и входа в лицей – группки прилично одетых людей в каракулевых шапочках, клерки и учителя, они не смешивались с революционной массой, заполнившей площадь. Первое кольцо охраны – царандой, за ними – броня и стволы агитотряда, в самой гуще выделяются своими европейскими костюмами и джинсами партийцы и молодые агенты ХАДа – службы государственной безопасности. Видно – рубашечки навыпуск сзади оттопыриваются.
Прогуливаясь по периметру, Астманов периодически прикладывался к окуляру «Зенита». Типы были колоритные! Правда, что делать дальше с фотографиями, Астманов не знал: раздавал друзьям в альбомы, на стенды в комнаты советско-афганской дружбы и ленинские комнаты. Несколько снимков у него отобрали, для включения в секретный сборник спецпропагандистских материалов. Афганская натура еще как-то могла быть использована, но если на фото свои, да с оружием у брони, да у кого-то рукава закатаны или пуговица не застегнута – только в дембельские альбомы.
Митинг тем временем объявили открытым. Прозвучали гимны Афганистана и СССР, короткая молитва – и партийный чиновник предоставил слово Андаки.
Астманов влез на БМП разведчиков, снял несколько общих планов, затем переключил внимание на стайку школьников. Им явно предстояло приветствовать высокого гостя на советский манер. С цветами и декламацией. Скорее всего это были дети партийцев из местного лицея – на мальчиках глухие черные сюртучки, девочки – в длинных черных платьях и оборчатых белоснежных передниках. Надзирательница – худая, высокая пуштунка – недовольно поморщилась, когда Астманов делал снимки. Явное неудовольствие местной Мери Поппинс он вызвал, снимая крупным планом девочку лет десяти, с льняными косичками и огромными голубыми глазами. Надзирательница обхватила ангелочка за плечи и резко развернула к себе. У Астманова, естественно, пропала охота спрашивать, как здесь, в черноголовом раю, появилась маленькая Лорелея?
