Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы
Мы с Борисом Сухенко знали, что не избежим наказания за случай, происшедший в лесу. Дисциплина в отряде была суровая, никто не имел права, идя на задание, брать что-либо без разрешения командира или его заместителей. Все трофеи надлежало сдавать в хозяйственную часть. Особенно это касалось спиртных напитков, употребление которых без ведома командиров Медведев никому не прощал.
На следующий день мы с Борисом были вызваны в штаб.
— Спирт пили вчера? — грозно спросил Медведев.
— Так точно, товарищ командир, — ответили мы дуэтом.
— Понимаете, чем это могло кончиться? Вы что, не знаете наших законов или считаете, что для таких, как Гнидюк и Сухенко, существуют особые привилегии? Десять суток ареста! Сдать оружие!
Это было страшное наказание. Но мы понимали, что заслужили его, иначе командир не мог поступить: нельзя было ослаблять требовательность, дисциплина в отряде должна оставаться железной.
— Виноваты, товарищ командир! Исправимся!
И, сдав оружие, мы направились в хозчасть отбывать наказание.
«Аресты» в нашем отряде не проходили незамеченными. Наказанным уменьшался паек, они выполняли разную физическую работу. А каждый вечер, да и в другие свободные часы, к ним приходили агитаторы, воспитывавшие «грешников». Они читали арестованным мораль и разъясняли правила поведения.
Нам выпало молоть зерно в жерновах на муку. До того как мы проштрафились, на этот вид работы не было нормы, а когда мы с Сухенко стали «мельниками», командир установил минимум: на каждого проштрафившегося по полцентнера муки за день.
Но не норма была для нас наибольшей тяжестью. Приказ командира о наказании Сухенко и Гнидюка объявили во всех подразделениях, он произвел на партизан сенсационное впечатление, и каждому захотелось посмотреть, как мы отбываем свое наказание. Одни — чтобы посочувствовать нам, другие — чтобы посмеяться. А нам было стыдно и перед первыми, и перед вторыми. Особенно же — перед девушками, которые все время крутились возле нас и своими едкими шутками «помогали» нам выполнять норму.
Мне не пришлось отбывать наказание все десять дней — возникла необходимость срочно идти в город. Командир объявил мне амнистию, и я был освобожден из-под ареста досрочно. А вот Борису Сухенко пришлось выполнять свою норму.
ЗА СЛУЧЬ
Наш отряд располагался на востоке Ровенской области, в многолетних Сарненских лесах с их величественными дубравами, прозрачными сосновыми борами и густыми березовыми рощами. Казалось, сама природа позаботилась об удобствах для партизанских отрядов. Между тем весной сорок третьего года мы простились со сказочными Сарненскими лесами и передислоцировались в северо-западную часть области, к объектам нашего непосредственного действия — городу Ровно.
Смена места вызвана была целым рядом обстоятельств. За полугодичное существование отряда он намного возрос и насчитывал уже свыше полутысячи человек. Границы его боевых действий расширились, и опыта прибавилось. Но с каждым днем все труднее становилось с продовольствием. В полесских селах и хуторах, население которых испокон веку жило в недостатке, мы не могли взять даже минимального количества продуктов. Специальное заготовительное подразделение отправлялось за десятки, сотни километров и с большими трудностями кое-что добывало. Хотя теперь этим делом занималась вся хозяйственная часть, однако с питанием становилось все хуже и хуже.
В это время на Полесье начали появляться отряды из соединения Сабурова, батальоны генерала Федорова, небольшие группы из других отрядов. В Сарненских лесах партизанам становилось тесновато. И мы получили приказ о переходе на новую, еще не обжитую территорию — в Цуманские леса, за Случь.
Особенно выигрывали от этого городские разведчики. Стокилометровый путь до Ровно чаще всего нам приходилось преодолевать пешком. А весной, когда разлилась Случь, связь с отрядом вообще прервалась. После гибели Коли Приходько и этот путь в город стал опасным, так как на мостах и перекрестках дорог выставлялась усиленная охрана.
Николай Иванович Кузнецов развернул карту, и мы начали внимательно изучать окрестности Цуманских лесов.
— «Маяк» придется организовать где-то здесь, в этом районе, — Кузнецов округлил Оржевские хутора. — Отсюда к «столице» совсем близко. Даже на карте эти места более привлекательны; к нашим услугам больше населенных пунктов, железная и шоссейная дороги…
— Все это хорошо, — сказал Коля Струтинский, — но зато там будет больше… шуцманов и бандеровцев.
Много разговоров было вокруг предстоящего перехода, каждый высказывал свои соображения, прогнозы. Но всем нам жаль было расставаться с обжитыми местами. Здесь сформировался отряд, почти каждый километр исхожен нашими ногами. Привыкли мы и к населению, особенно Березновского, Клесовского и Людвипольского районов, которое охотно помогало нам в борьбе против оккупантов. За партизанами охотились фашистские каратели, оставляя в селах кровавые следы. Но наши советские люди знали, что партизаны в лесах — это их месть врагу, их надежда на освобождение. Они и дальше продолжали поддерживать нас: сообщали о том, что делалось в селах, приносили хлеб, картошку, молоко. И часто обращались за помощью и советом. Одним словом, тяжело нам было оставлять эти места…
В отряде в это время произошли организационные изменения: большинство взводов было реорганизовано в боевые роты, образовались специальные военные подразделения — комендантское, саперное, санитарное, хозяйственное. Пополнился взвод военной разведки, и каждый разведчик получил коня. Это улучшило боевые и оперативные возможности нашего подразделения.
Стали кавалеристами и мы со Струтинским. Николай быстро научился ездить верхом, а вот мне школа верховой езды не давалась… На крутых поворотах я несколько раз вылетал из седла. Соскакивать с коня кое-как научился, а вот взбираться на седло без помощи пня или бугорка не мог. Но наибольшей мукой была «верховая болезнь»: невыносимая боль в том месте, что постоянно находилось в седле. Впрочем, все эти трудности были в конце концов преодолены, и я браво вытанцовывал на коне.
Двинулись в поход утром тридцатого марта. Шли полевыми дорогами, через села и хутора. Маршрут перехода был сложный: форсирование реки Случь, переход через железную дорогу Сарны — Ровно и дальше — в обход районных центров Березно, Костополь, Деражно, где стояли фашистские гарнизоны.
Мы понимали, что нам не избежать столкновений с фашистами, полицаями и, конечно, с националистическими бандами, наводнявшими Ровенские леса. Но никто из нас не падал духом. Хорошему настроению способствовали радостные встречи с населением и великолепная погода.
Первую ночь провели в лесу у костра. На следующий день благополучно форсировали Случь и около полудня подошли к железнодорожному полотну невдалеке от станции Карачун.
Меня вызвал Медведев.
— Хочу с тобой посоветоваться как с железнодорожником, — начал он. — Нам нужно как можно быстрее перейти через железную дорогу. По данным разведки, на станции Немовичи стоит поезд с карателями, готовый к отъезду. Отсюда туда двадцать километров. Станция Карачун может сообщить о нашем переходе. Нужно подсчитать, сколько гитлеровцам потребуется времени, чтобы прибыть на этот переезд, и сколько займет переход нашей колонны через железнодорожное полотно. Не хотелось бы здесь вступать в бой с фашистами.
Но как бы там наш командир и штабники ни считали расстояние и быстроту, незаметно переправить отряд не удалось.
Валентин Семенов, Борис Сухенко, Коля Струтинский и я первыми направились в разведку. Мы прискакали на переезд, отыскали железнодорожного сторожа, расспросили об обстановке и выяснили, где отряду удобнее всего перейти через колею железнодорожного полотна.
— Вы лучше попытайтесь перейти не здесь, а там, — сторож показал рукой в сторону леса. — Там тоже есть переезд.
— Пока мы доберемся к тому переезду, вы успеете позвонить в Костополь и вызвать карателей, — резко ответил ему Борис Сухенко.
— Воля ваша, — развел руками сторож, — можете переходить и здесь. Но в лесу переезд не охраняется. К тому же вы здесь начнете переходить, а мне дадут сигнал закрывать шлагбаум, потому что поезд идет. Вас не остановишь и поезд тоже. А в лесу вы сами себе хозяева. Подводы и всадники раз-два через переезд, а пешие — в любом месте перебегут. А относительно того, как вы сказали, что «позвоню карателям»… — сторож поморщился, — то пусть их леший вызывает. Они через каждые полчаса звонят, допытываются, не было ли партизан… Боятся они вас. А что я должен им сказать, если позвонят?
— Говорите правду, — не задумываясь ответил Семенов. — Мы их тут встретим как положено…
