Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Эту формулировку довел до совершенства мой дед Яков, когда к нам на степь, в 1920-ом году, прислали на перевоспитание несколько греков — торговцев табаком, которых мы должны были приобщить к крестьянскому труду. Тогда был актуальным лозунг борьбы с белоручками — трудом считали только работу грязными руками. Затею глупее трудно было придумать. У торговцев-греков срывались миллионные контракты на закупку табака, который беспощадно курили преобразователи-большевики, но те же преобразователи загнали под конвоем к нам на поле коммерсантов, снабжающих их табаком на основании, неизвестно, каких законов и, неизвестно, на какой срок, да и зачем ковыряться в земле. Вообще, наверное, за тем же, за чем Лысенко стремился скрестить пшеницу с бурьяном-пыреем. Пошел дождь, и мы все сидели в степном балагане. Греки осторожно, но очень логично, объясняли идиотизм своего пребывания в степи. Деду Якову ответить было, в общем-то, нечего, и он поступил по-большевистски: «Не угодно жить в России? Тогда чайник с боку, перо в жопу, и дуйте в Грецию!» Яростный спор закончился взрывом хохота, и дед долго ходил героем, сумевшим «отбрить» злокозненных буржуев-белоручек. Нет, все же большевизм, пусть даже называемый по-другому, был в природе русского мужика, который, конечно, и в самом страшном сне не мог себе представить, что именно накликает он себе на голову. Есть в характере славянина и какая-то яростная вредность, которая нередко вылазит боком и будто сама вопиет к насилию. Ну, как, например, объяснить, что когда мы с Иваном, будучи пацанами, хотели на добровольных началах кооперироваться с соседями для вспашки земли, наша пара лошадей одна не могла тянуть плуг, то сначала мы вспахали поле соседа Пагубы, а назавтра он удрал со степи в Ахтари и не стал пахать наше. Тем дело и окончилось. А второй сосед, Чаус, поступил еще более странно. Наученные опытом, мы вспахали с ним сначала свое поле. Начали пахать его поле и уже сделали пару загонов, но Чаус вдруг махнул рукой и заявил, что вспашем потом, и тоже подался в Ахтари. На том работа и кончилась, хотя мы пару раз предлагали соседу свои услуги. Но ему было все некогда. Какие прекрасные перспективы для анархизма по типу батьки Махно в нашем народе и как трудно будет немногочисленным честным крестьянам, решившим стать фермерами. Отмечу, что оба наших соседа были украинцами, характер которых, по-моему, еще более порывист и склонен к алогизму, чем характер русского мужика. Отсутствие государственности воспитало в украинце затаенный строй мыслей и упрямое желание держать дулю в кармане, даже самому себе ее показывая. Русский — больше солдат, а украинец — больше казак.
Но вернемся на фронт. Все указывало на близкое начало больших операций: и просыхающая земля, и танковые колонны, проходившие по ночам мимо нашего аэродрома, и характер боевых заданий. Наш полк, в основном, занимался разведкой, о результатах которой мы постоянно докладывали начальнику разведки восьмой воздушной армии, полковнику Ивану Ивановичу Сидорову, моему старому знакомому еще по Киеву. Немецких войск в Крыму было много, и они находились в движении. Немцы суетились, определяя направление нашего главного удара. Полковник Сидоров был не из трусливых, и сам порой вылетал с нами на разведку.
Первого апреля в наш полк прибыл член Военного Совета восьмой воздушной армии полковник Рытов, с которым мы долго беседовали. Требование командования было прежним: усилить удары по врагу. Это, конечно, легко сказать. А у нас на памяти еще была драма, произошедшая в середине марта 1944-го года. Две эскадрильи «Горбатых» 75-го полка в сопровождении четырнадцати наших «Яков» штурмовали колонну немецких автомашин на правом берегу Днепра, севернее Никопольского плацдарма. С пулеметов, установленных на кабинах грузовиков, немцы вели интенсивный зенитный огонь. Пули крупнокалиберных пулеметов с бронебойным наконечником пробивали обшивку штурмовиков. Один из «Илов» оказался подбитым и совершил вынужденную посадку на вражеской территории, оказавшись на раскисшем после дождей поле. Наши ребята решили спасать товарищей. Второй штурмовик делает посадку у подбитой машины и забирает на свой борт экипаж, состоявший из двух человек. Штурмовик натужно ревел мотором, но колеса увязли в грязи по самую ступицу. Получалось, мы теряем уже два самолета и четырех авиаторов. Третьим самолетом, севшим на раскисшее поле, была машина командира эскадрильи, который водил в бой всю группу, Героя Советского Союза старшего лейтенанта Лени Беды. Он забрал на свой борт ораву, с которой благополучно засадил в грязь и свой штурмовик. Дела вообще запахли керосином — в ловушке оказались уже три машины и шесть человек. Хорошо, что Леня не растерялся, а приказал всем своим пассажирам выбраться из самолета и толкать «ИЛ-4» снизу под плоскости — раскачивая машину и помогая двигателю вырвать ее из грязи. Именно так они сумели вытолкать из грязи штурмовик, мотор которого яростно выл на полном газу, и помочь ему оказаться на грунтовой дороге, которая была неважной, но все же слегка утрамбованной проезжавшими по ней автомобилями немцев. «Такси было подано», и Леня следующим образом разместил пассажиров: два летчика заняли места в задней кабине «ИЛ-4», вместе со стрелком-радистом, а два стрелка-радиста устроились в гондолах шасси самолета, среди подкосов стоек. Леня Беда не собирался убирать шасси в полете. Он дал своему мотору форсированный полный газ и двигатель «М-34» заревел, гудя, как извергающийся вулкан. Штурмовик пошел разбегаться, к счастью, местность была пологая, замечено, что смелым везет, и разбегаться было легче. Самолет оторвался от земли. Эта грязь чуть не погубила все дело. Мало того, что она плотно облепила стрелков-радистов, пристроившихся в гондолах шасси, ребята едва отмылись на аэродроме, но еще и отяжеляла штурмовик, прилипая к нижней части плоскостей, что очень мешало взлету. И все же Леня взлетел. Не оставались в стороне и наши ребята, которые заметили, что навстречу бегущему по проселочной дороге штурмовику, в двух-трех километрах, едет штук десять повозок, а за ними две автомашины, полные немецких солдат. Немцев «попросили» не спешить пилоты-истребители, старший лейтенант В. Н. Люсин и младший лейтенант С. Н. Ипполитов, накрывшие их пушечным огнем. Солдаты врага побросали свои повозки и автомашины и разбежались по раскисшим полям вдоль дороги. Самолет Лени Беды, взлетавший по прямой с набором высоты, пролетел над ними всего на высоте трех метров. Потом Леня Беда, на высоте 50-100 метров, благополучно пересек Днепр и линию фронта. Все остальные машины: и штурмовики, и истребители, заботливо прикрывали его плотным роем. Когда штурмовик Беды закончил пробег и остановился, совершив посадку на нашем аэродроме, то из него, будто из городского автобуса, буквально посыпались люди. И хотя мы накромсали немало немцев, но и потери были чувствительны: два штурмовика. Конечно, это пустяки, по сравнению с тем, что могло случиться. А сам пример товарищеской выручки и самопожертвования заслуживал высокой похвалы. С такими ребятами воевать не страшно. Хрюкин своей властью наградил все три экипажа «Илов» орденами Боевого Красного Знамени, целый ящик которых хранился в отделе кадров штаба армии. А через две недели войска Третьего Украинского фронта освободили тот район, где на раскисшем поле сидели два наших, застрявших в грязи, «Ила». Самолеты оказались целыми и невредимыми. После небольшого ремонта они снова уходили на штурмовку. Уж не знаю, то ли немцы не успели сжечь наши машины, то ли у них были на них свои виды, да потом стало не до того, спасались по принципу: «Не до жиру, быть бы живу». К этому времени относится и конец Никопольского плацдарма. Войска Третьего Украинского фронта проломили немецкую оборону на севере и захватили в плен до семидесяти тысяч немцев и румын.
Такой была боевая обстановка, в которой ранним утром седьмого апреля семьдесят пятый гвардейский штурмовой авиационный полк в составе 26 самолетов, которые сопровождали 24 «Яка» нашего полка, пошел на боевое задание: нанесение штурмового удара по вражескому аэродрому у поселка Веселый, возле Джанкоя. Маршрут полета проходил по Азовскому морю вдоль Арабатской стрелки, прикрываясь которой наши ребята рассчитывали проскочить незамеченными. Это удалось в полной мере. Почти все немецкие самолеты, не ожидая ничего худого, сидели на земле: до ста двадцати «МЕ-109-Ф», «Ю-87» и «Ю-88», а также транспортные. Истребители заняли воздушное пространство на высоте в две тысячи метров, зорко смотря по сторонам, чтобы не допустить подхода немецких машин, а штурмовики резвились на высоте 200–300 метров, как лисица, забравшаяся в курятник. Не обращая внимания на струи «Эрликонов» «Горбатые» укладывали огненные трассы прямо по стоянкам, на которых в идеальном порядке стояли немецкие машины. Такого избиения, наверное, не было с момента немецких атак ранним утром 22-го июня 1941-го года, по нашим приграничным аэродромам. Вскоре все летное поле пылало кострами немецких машин. И вдруг в наш триумф — практически расчистили Крымское небо для предстоящих операций, стала затесываться большая ложка дегтя. На предпоследнем заходе на цель и штурмовики, и летчики услышали по радио сигнал бедствия: «Я, Беда, меня сбили, иду на вынужденную посадку. Я Беда — спасайте». Беда был в беде, а долг, как известно, платежом красен. Трасса снарядов «Эрликона» вдребезги разбила мотор Лениного штурмовика. Правда, отчаянный Беда, один из лучших пилотов, которых мне пришлось встречать в жизни, менее разрекламированный, чем многие другие, из-за своей небоевой фамилии, парень с Восточной Украины, не растерялся и сумел заставить машину планировать. «Горбатый» приземлился на брюхо километрах в пяти от аэродрома. Немцы проявили завидную расторопность, и два грузовика с солдатами уже пылили на фоне изумрудно-зеленых полей в сторону Лениного штурмовика. Нашим истребителям и штурмовикам стало уже не до аэродрома в Веселом. Образовав круг, они не подпускали к штурмовику Беды немецкие автомашины и вскоре подожгли их. Один из «ИЛов» приземлился неподалеку, и Леня пересел в его кабину. Взлет прошел благополучно, и вскоре все два полка были уже на своем аэродроме. Война пошла веселая, вроде, как у немцев в самом начале: все у нас ладилось. Немного о Лене Беде. В послевоенные годы он, как и Константинов, сделал блестящую карьеру. Потом, как я слышал, в больших генеральских званиях и должностях погиб а автокатастрофе в Белоруссии.
