Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров
— Вот как? — от возмущения забыв о субординации и своем страхе перед черным эсэсовским мундиром, а паче того — перед отправкой на Восточный фронт, язвительно удивился врач. — И в чем же он заключается, если не секрет?
— Секрет, — коротко произнес Шлоссенберг, и доктор Крюгер увял. Вместе с ним увял и навостривший было уши Павел. — Вы свободны, майор, возвращайтесь к своим больным. Их у вас, кажется, трое?
— Так точно, бригаденфюрер. Один легкий вывих, одна простуда и еще одно незначительное расстройство желудка.
— Не инфекционное? Тогда всех немедленно выписать и вернуть в строй. Здесь не санаторий, майор. На фронте раненые солдаты идут в атаку плечом к плечу с товарищами и побеждают, а вы устроили здесь пансионат для симулянтов!
— Яволь, бригаденфюрер!
— Ступайте, Крюгер. И впредь потрудитесь госпитализировать только тех, кто по состоянию здоровья не может оставаться в строю и держать в руках оружие. Если в дальнейшем я обнаружу в вашем лазарете хотя бы одного симулянта, вы вместе отправитесь поправлять здоровье в Россию.
Позеленевший доктор поспешно ретировался. Рассевшийся, как в театральной ложе, инженер Штирер наблюдал за его беспорядочным отступлением с едва намеченной улыбкой на устах, которая была бы обиднее издевательского хохота, окажись Крюгер в состоянии ее заметить.
Шлоссенберг повернул голову к Павлу, который стоял рядом с покинутым Крюгером диваном, старательно сохраняя тупое и сонное выражение лица, свойственное человеку, присутствующему при совершенно непонятном для него разговоре.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил комендант по-русски.
— Спасибо, хорошо, — встрепенувшись, словно вопрос эсэсовца вывел его из полудремы, отрапортовал Лунихин.
— …Господин бригаденфюрер, — напомнил комендант.
— Так точно, господин бригаденфюрер, самочувствие отличное!
— Память не вернулась?
— Никак нет, господин бригаденфюрер! Уж я старался, старался, полночи с боку на бок вертелся, и — ничегошеньки! Ну, правда, вспомнил — спасибо вам, подсказали, — что зовут меня и вправду Лунихиным Павлом. А остальное — хоть убейте… До декабря сорокового еще что-то припоминается, а дальше — как отрезало. Помню, учился в Москве, на филологическом…
— Специальность? — подался вперед Шлоссенберг.
— Русский язык и литература…
— Странно, — сказал бригаденфюрер. — Тебе самому не кажется, что русская филология плохо сочетается с управлением торпедным катером?
Павел глубокомысленно наморщил лоб и почесал затылок, на который доктор Крюгер минуту назад наложил свежую марлевую повязку.
— Не знаю, — с сомнением протянул он и тут же торопливо добавил: — Господин бригаденфюрер. Филологию-то я помню, а вот насчет торпедных катеров — не знаю, не знаю… Это вы мне сказали, а сам я до сих пор поверить не могу, что у нас с вами война.
— Это я тебе скоро докажу, — пообещал Шлоссенберг, и что-то в тоне, которым было произнесено это обещание, Павлу очень не понравилось. — У нас война, и все солдаты германской армии имеют приказ расстреливать на месте взятых в плен командиров Красной армии и коммунистов. При тебе нашли командирскую книжку и партийный билет, так что по законам военного времени тебе сейчас полагалось бы лежать на дне вместе с твоим катером… Содержимое твоей головы, твоя память — вот чему ты обязан жизнью! Осознай это и постарайся все вспомнить, потому что мое терпение не безгранично.
— Это я понимаю… господин бригаденфюрер, — развел руками Павел. — Член партии, говорите? Когда же это я успел? Разве что на войне… если я на ней был.
— Дата вступления в ряды ВКП(б) — седьмое ноября сорок первого года, — сообщил эсэсовец. — Да, это произошло на фронте. Ты там был, не сомневайся, и сражался геройски, как подобает настоящему солдату. Я это видел и могу сказать: если бы удача в тот день оказалась на твоей стороне, я даже не успел бы крикнуть, что сдаюсь в плен. Впрочем, я и не стал бы пытаться: у вас с офицерами СС обходятся ничуть не лучше, чем у нас с комиссарами и жидами.
— Правда? — удивился Павел.
— Правда, правда… Повторяю, сражался ты честно, до самого конца. Но теперь война для тебя окончена. Ты в плену, и выжить тебе здесь помогут только инстинкт самосохранения и здравый смысл. Прислушайся к ним, и ты поймешь, что оба нашептывают одно и то же: хочешь жить — сотрудничай с германским командованием; хочешь жить хорошо — стань полезным для Великой Германии! В противном случае тебе суждено отправиться в яму, куда мы безжалостно сметаем смердящие отбросы человеческого общества.
— Здорово вы по-русски чешете, господин бригаденфюрер, — восхитился Лунихин. — Я прямо заслушался. Особенно про эти… про отбросы. Смердящие! — повторил он с выражением. — И где вы только так насобачились?
— Доннерветтер! — потеряв терпение, Шлоссенберг обернулся к инженеру: — Честное слово, Курт, — заговорил он по-немецки, — иногда мне кажется, что этот ун-терменш надо мной просто издевается!
— Так прикажи его расстрелять, — глотнув вина, предложил Штирер. — А еще лучше — отправь обратно в штольню и дай в руки отбойный молоток. Не понимаю, зачем ты так упорствуешь в том, над чем очевидно не властен? Когда память к нему вернется, он сам приползет к тебе на четвереньках, умоляя выслушать. Что ни говори, а условия, в которых работают и содержатся наши… гм… постояльцы, отлично способствуют если не восстановлению памяти, то уж желанию выслужиться и заработать хотя бы маленькую поблажку — наверняка.
— Я вижу, ты действительно не понимаешь, — с несвойственной ему горячностью произнес Шлоссенберг. — Что ж, постараюсь объяснить. Это военная тайна, но думаю, узнав ее, ты станешь серьезнее относиться к своим обязанностям и прекратишь, наконец, зубоскалить по поводу вещей, которые ничуть не смешны. Не думай, что я тороплю тебя со строительством, чтобы, как ты выразился, выслужиться и заработать поблажку… или очередное звание, или еще один крест на грудь, или перевод в ставку фюрера… Нет, дружище, все гораздо серьезнее, и, когда я говорю, что от наших с тобой действий во многом зависит дальнейшее развитие событий на здешнем участке фронта, это не фигура речи и не пропагандистский трюк. Первая субмарина новой серии уже сошла со стапелей и скоро получит боевое крещение на Балтике. А к будущей весне сюда, — он постучал по столу указательным пальцем, — прибудет целый флот таких субмарин. Это совершенно новое слово в технике — быстроходные, превосходно вооруженные, почти бесшумные, с огромным запасом хода, способные оставаться под водой намного дольше всех известных сегодня образцов. И ты, Курт, должен быть готов их принять и предоставить им все необходимое: безопасную гавань, мастерские и оборудование для ремонта, вооружение, горючее, боеприпасы, продовольствие,
