Свет над горизонтом - Игорь Васильевич Подколзин
Ирма почувствовала мелкую дрожь во всем теле, ладони ее вспотели, перехватило дыхание.
— Мы значительно превзошли своих древних коллег и в другом. Вы, очевидно, помните, что Галилей сказал сакраментальные слова: «А все-таки она вертится», и через все рогатки они дошли до потомков. Если бы он сказал их сейчас, то до всеобщего внимания они дошли бы в несколько иной редакции: «Я отрекаюсь, она не вертится». Вам понятно, надеюсь, о чем я говорю? В протоколах допросов, которые мы бережно сохраним для историков, будет написано не то, что вы скажете, а то, что нам нужно. Теперь вы поняли, что, если я не узнаю, куда ушел отряд, моей маленькой местью вам, первой ее частью, будет документ для тех, кто придет сюда после нас, что вы нам рассказали все. И это будет вашей гражданской гибелью. Те, кто вас любил, проклянут после смерти. А почему после смерти? Это уже будет моей второй маленькой местью. О ней вы узнаете позже.
Если же вы скажете, куда ушел отряд, где и когда с его представителями назначено рандеву, я отпущу вас на все четыре стороны, уничтожив следы пребывания в нашем ведомстве. Мне ваша жизнь абсолютно не нужна. Мне просто необходимо — это как идея-фикс — довести до логического конца то, что я задумал. Я всегда привык доводить свои замыслы до логического завершения. А сейчас разрешите продемонстрировать вам небольшой документальный фильм. — Вайс вернулся к столу, сел в кресло и нажал кнопку.
Погас свет, остался только небольшой голубой светильник над самым диваном, так что Вайс, сам находясь в темноте, мог прекрасно видеть малейшие движения девушки, выражение ее лица. Неслышно, как призраки, в дверь вошли два человека в белых халатах и стали сзади Ирмы, по обеим сторонам.
На стене засветился яркий прямоугольник. Застрекотал аппарат. На белом полотне появилась почти точно такая же комната, квадратная, без окон, залитая светом вделанных в потолок матовых ламп. Распахнулась дверь, и два обнаженных до пояса здоровенных, гориллоподобных эсэсовца ввели в комнату молоденькую белокурую девушку в простеньком летнем платьице в синий горошек — фильм был цветной. В ее больших голубых глазах на показанном крупным планом хорошеньком кукольно-детском личике застыл страх, пухлые губы маленького рта были полуоткрыты, слышалось частое свистящее дыхание — фильм был озвучен. Дальше началось нечто невообразимо кошмарное. Казалось, самое больное воображение садиста-маньяка не смогло бы создать ничего подобного. Эсэсовцы грубо сорвали одежду с девушки, они насиловали ее, выкручивали руки и ноги, ломали пальцы, рвали волосы, прижигали самые чувствительные места раскаленным железом. Из динамиков неслись душераздирающие вопли, крики, стоны и хрипенье, слышался хруст костей и бульканье льющейся крови. Камера выхватывала из этой изуверской сцены одну за другой мельчайшие детали, и в ярком свете, очевидно снимали на прекрасной пленке, все выглядело как что-то, находившееся за пределами человеческого восприятия.
Когда Ирма пыталась отвернуться или закрыть глаза, заткнуть уши, стоящие рядом с ней брали ее голову за подбородок своими сильными руками, отводили ее пальцы от ушей, принуждая слушать и смотреть.
Если она теряла сознание, что было неоднократно, Вайс тотчас нажимал на кнопку, фильм останавливался, и, как только Ирму приводили в чувство, все продолжалось дальше.
Ирму тошнило. Ее свела судорога. Она уже была на грани помешательства. Не владея собой, дернувшись, она снова потеряла сознание.
Очнулась она от сильного запаха нашатырного спирта. Тело было как ватное, лицо, спину и грудь заливал пот, дрожали руки и ноги.
Комната была освещена как прежде. Аппарат не трещал, световой прямоугольник на стене исчез.
Ирма обвела комнату мутным взглядом и, вдруг задохнувшись от ужаса, закрыла лицо руками и вся съежилась — в дверях стояли, ухмыляясь, голые по пояс, те самые здоровенные, гориллоподобные палачи-эсэсовцы, которые только что на экране истязали девушку.
— Вы меня слышите? — над ней наклонился оберштурмфюрер, — откройте глаза, вот так. А теперь все зависит от вас: или скажете, где отряд и когда встреча, или эти молодцы проделают все то, что вы видели в этом чудесном фильме, но только героиней будете вы. Я жду ответа немедленно.
— Я скажу, — прошептала Ирма, — я все скажу, только оставьте меня хоть бы на час, на полчаса в покое.
— Хорошо. Уведите фрейлин и дайте ей кофе. — Вайс улыбнулся и помог Ирме подняться с дивана, — на вашем месте я поступил бы так же, уверяю вас, ведь жизнь у нас одна и дается только единожды. А я выполню свое обещание, можете не сомневаться, ровно через час я приглашу вас к себе.
Когда за Ирмой закрылась дверь, вошел Вальтер.
Вайс, довольно потирая руки, повернулся к нему и сказал:
— Вот как надо работать. Это называется психической обработкой высшей степени. Между прочим, я не первый раз смотрю этот фильм, и всегда создается впечатление, что это не муляж — очень талантливо сделано. Вы же видели ее реакцию — все принято за чистую монету. Действительно, исполнено со знанием дела, даже у меня, прекрасно знающего, что это бутафория, игра, иной раз пробегает мороз по коже. Да, кстати, вы не забыли дать в ее камеру приглушенное звуковое сопровождение фильма? Мы сняли с коры ее головного мозга зрительные раздражения, а слуховые оставим.
— Я уже распорядился, как только она войдет в камеру — дадут звук.
* * *
Ирма сидела на жесткой металлической койке, покрытой грубым, коричневым, пахнущим потом и пылью одеялом. Она прислонилась спиной к стене, вытянула ноги и запрокинула голову. Руки не могли держать чашку, и кофе все время выплескивался через край и обжигал пальцы. Боли она не чувствовала, перед глазами все плыло, к горлу подкатил вызывающий тошноту ком, в ушах все еще слышались стоны и крики истязуемой. Она была уверена, что это ей кажется, что это слуховые галлюцинации.
