Яков Михайлик - Соколиная семья
Народу в землянку набилось до отказа. Ребята читали книги и газеты, писали письма, балагурили. Василий Лимаренко и я присели на нарах. Вскоре к нам подошли Геннадий Шерстнев, Иван Максименко и Павел Оскретков. Спустя несколько минут в землянку с шумом вбежали девчата – моторист (она же писарь инженера полка) Соня, укладчица парашютов Надя, связистки Оля и Валя. — Мы почитать листовку об Илюше Чумбареве, а заодно и погреться.
— Читайте, вот она, на простенке висит, — сказал Максименко.
Девчата прочитали листовку о таране Чумбарева, о чем-то пошептались и присели на дощатые нары: табуретки были заняты. К девушкам подошел Саша Денисов. Он был подтянут, строен, чисто выбрит и аккуратно одет. Общительный, веселый парень, звонкий запевала.
— Сашенька, — попросила Надя, — спой какую-нибудь песню.
Вера и Оля поддержали просьбу. Сержант снял кубанку из черного меха, расчесал светлые волосы и негромко запел:
Шел со службы пограничник,На груди Звезда горит,Задержался у колодца.— Дай напиться, — говорит.
На его лице выступил румянец смущения.
— Пой, — подбодрили мы его, — пой!
Саша продолжал петь в надежде, что его поддержат, но песни этой, оказывается, никто из нас не знал. Пришлось разучивать по строчкам, а когда разучили, дело пошло на лад. Все начали подпевать Денисову.
Когда голоса смолкли, Надя от имени всех девушек попросила меня рассказать о том, как я попал в авиацию.
— Ты ведь обещал, помнишь? Наверно, не мечталось даже возле самолета быть, не то что на нем летать, а?
— Ну, это ты брось, Надюша. Как не мечталось! — Я посмотрел на товарищей. — Вспомните, время-то какое было!
— Какое? — не унималась Надя.
— Рекордистское! — оттопырил большой палец правой руки Саша Денисов.
— Предгрозовое, — поправил его Василий Лимаренко.
— А время было вот какое, девчата… — начал я. — Страна жила тогда могучим творческим взлетом, площадкой для которого было великое слово социализм. Весь народ восхищался достижениями отечественной науки и техники, новыми открытиями и свершениями во всех областях народного хозяйства. Особенно широко шагала промышленность, и в частности авиационная, наш воздушный флот.
Не успела прогреметь слава участников спасения членов научной экспедиции и экипажа корабля Челюскин – первых Героев Советского Союза, как весь мир был изумлен новым событием. В июле 1936 года В. П. Чкалов, Г. Ф. Байдуков и А. В. Беляков совершили дальний беспосадочный перелет на самолете АНТ-25. А спустя десять месяцев Михаил Водопьянов впервые в мире совершил посадку в районе Северного полюса, доставив туда участников научной экспедиции.
Через год прославленный экипаж Валерия Чкалова совершил невиданный в истории авиации перелет по маршруту Москва – Соединенные Штаты Америки. Через Северный полюс. Потом земля аплодировала советским летчицам Валентине Гризодубовой, Полине Осипенко и Марине Расковой, установившим женский международный рекорд беспосадочного дальнего полета.
Вряд ли можно было найти юношу или девушку из моих сверстников, не горевших мечтой о небе, о полетах. В аэроклубы Осоавиахима поступали сотни, тысячи заявлений от комсомольцев и молодежи. Дети рабочих и колхозников рвались к штурвалу, жаждали покорить небо, высоту. И песню пели хорошую, зовущую на подвиги:
Мы покоряем пространство и время,Мы – молодые хозяева страны…
Разве мог я в такое время остаться равнодушным к зову жизни, к стремлению юности? Вместе с ребятами из кременчугского депо, где я работал слесарем-паровозником, пошел в местный аэроклуб. Была одна мечта, одно желание – быстрее научиться летать. Во что бы то ни стало летать!
Шло время. Ночами приходилось работать в паровозном депо, а днем изучать самолет и мотор, аэродинамику, самолетовождение и теорию полета. Было нелегко, но зов неба – выше всех трудностей.
После тренировок на земле назначили первый ознакомительный полет на самолете У-2, потом началась вывозная программа. Мы летали с инструктором Бейгулом, небольшим, коренастым пилотом с черными, причесанными назад волосами.
Трудно передать волнение, которое испытываешь, впервые поднимаясь в открытой кабине самолета в воздух. Отрываешься от земли и несешься над полями и лугами. О первом полете потом говорят везде и всем – дома и на работе, знакомым и незнакомым.
Я сидел в этом маленьком самолете и чувствовал себя буквально на седьмом небе от счастья. Беспредельная голубизна. А внизу родной город, родной дом, который казался совсем маленьким, со спичечный коробок, зеленый сад. А дальше серебристой лентой врубался в мозаику земли могучий Днепр, знаменитый своими каменистыми порогами, по которым еще наши деды сплавляли лес…
Постепенно первые восторженные впечатления стали складываться в повседневные наблюдения, столь необходимые пилоту при взлете, во время полета и посадки. Началась летная практика. С каждым днем отрабатывались все более сложные элементы курсантской программы. От простейшего полета по кругу – к зоне, к обучению виражам, переворотам через крыло, петле Нестерова, штопору и. спирали.
При хорошей успеваемости и сообразительности курсанта обычно подготавливают в течение нескольких месяцев. Я не отставал от сверстников. И вот самостоятельный вылет, без инструктора. Этот полет у всех тоже остается в памяти на всю жизнь. До сих пор и я помню его. А как же – самостоятельно поднялся в воздух!
Спустя несколько недель аэроклубовцам назначили экзамен. К нам прибыл командир в кожаном реглане с двумя кубиками в петлицах. Он-то и должен был отобрать самых способных в Чугуевскую авиационную школу летчиков-истребителей. Я вылетал первым и потому очень волновался: как-никак проверял военный человек! Однако ничего особенного не случилось. Летчик хорошо оценил мой полет и, одобрительно похлопав по плечу, сказал:
— Все в порядке, парень!
Но в Чугуевскую школу приняли меня не без осложнений. Вся беда в том, что я был тогда маленького роста, и моих ног не хватало для полного отклонения руля поворота. Хорошо, что кто-то заступился: вытянется, еще молод.
Двадцать шестого февраля сорокового года, я принял присягу, стал военным человеком…
Ну, на сегодня, пожалуй, хватит, — закончил я свой рассказ. И вовремя, потому что в землянку вошел начальник штаба полка Верещагин, высокий круглолицый брюнет, и сказал:
— Туман рассеялся. Балюк и Михайлик, идите на КП. Там получите задачу у командира. Полетите на разведку.
Евгений Петрович Мельников стоял возле стола, на котором лежала большая крупномасштабная карта. Заметив нас, он оторвался от карты и пригласил:
— Садитесь.
Мы сели.
— Сейчас я покажу, где и что необходимо разведать. Задание ответственное, — сказал он.
На карте отчетливо виднелась линия фронта. Вдоль нее – отметки синим карандашом. Это номера соединений и частей противника.
Мельников достал из кармана коробку папирос, угостил нас. Мы закурили.
— Вот в этой балке, — начал пояснять майор басистым голосом, — по имеющимся данным, сосредоточивается противник. — Он взял синий карандаш и обвел длинный овал. — Посмотрите, сколько там живой силы и техники.
— Нам известна эта балка, — сказал я. — Несколько дней назад мы сопровождали туда штурмовиков.
— Вот и хорошо, если известно. Значит, маршрут знаете, особенности местности тоже. Хорошо, — повторил командир.
— Туда прибывают танки, — уточнил подполковник Верещагин, — автомашины и пехота. Они должны быть хорошо видны на снежном покрове, однако необходимо смотреть внимательно. Немцы тоже научились маскироваться.
— Если фашисты в Яблоневой балке или поблизости от нее, то найдем, заверил Балюк. — Спрятаться им негде, вокруг ни деревушки, ни рощицы.
— Почти чистое поле, — подтвердил я.
Задача была ясна. И мы здесь же, за столом, наметили, как лучше выбрать маршрут, с какой стороны зайти на цель, чтобы избавиться от истребителей противника. Решили также, что Иван Федорович будет в основном вести разведку, а я – обеспечивать его действия.
Уже перед самым уходом Евгений Петрович еще раз напомнил:
— Разведданные привезти во что бы то ни стало. Таков приказ Утина, командира дивизии. Помните, хлопцы, он возлагает надежды только на вас. "Пошли на разведку", — говорит мне, — "Балюка и Михайлика". Может, у вас другое мнение? — спросил Мельников.
— Нет, сами полетим, — в один голос ответили мы.
— Счастливой удачи! — Командир пожал нам руки.
Доброе напутствие тронуло нас. Недаром в полку Евгения Петровича ребята называли Батей. Он не только заботливо учил нас боевому искусству, но и на практике показывал пример соколиной отваги. Кажется, не было дня, чтобы майор не водил летчиков на задания. А теперь Мельников летал еще чаще. В воздухе он был стремителен, напорист и расчетлив. Мы восхищались его тактикой, умением мастерски управлять боем. Летя с ним в одном строю, не чувствуешь его давления. Словно зоркий орел смотрит он на нас, молодежь, и вмешивается только в исключительных случаях: зазеваешься – подскажет, не управляешься с врагом поможет, защитит в самый критический момент. И на земле командир – наш отец, беспрекословный авторитет. Если ставит задачу перед вылетом, как сейчас, то ставит ее четко, ясно. Если разбирает полет, не упустит ни одной детали. Внешне суровый, Евгений Петрович обладал чутким, добрым сердцем. Перед вылетом – предостережет, после вылета похвалит, если заслужил…
