Павел Андреев - Двенадцать рассказов
— Не морочьте мне голову, где они, эти дутые бриллианты, покажите? — я не верил в то, что это происходит со мной.
— Все очень просто. Лучом лазера, как скальпелем, вырезаются внутри алмаза его дефекты. Все пустоты внутри бриллиантового мешка потом заполняются прозрачным веществом. «Flash-effect» — это небольшой отблеск внутри камня из-за отражения света на границе алмаза и наполнителя. Ну что, теперь видите? Это, молодой человек, типичные "filled diamonds" заполненные бриллианты.
Прелесть драгоценных камешков мгновенно испарилась, и кроме досады и ощущения, что нас надули, не осталось ничего.
— Если мы что-нибудь получим, то только чудом, — прошептал Шуруп.
— Что вы собираетесь делать, молодые люди? — вежливо спросил ювелир.
— Начнем с экономики страны, — ответил я.
Мы подошли к кассе-аквариуму, в которой скучала девушка. Любуясь своим отражением в стекле, она, видимо, совсем забыла о его прозрачности. Ей-таки пришлось отвлечься от процесса самосозерцания и отсчитать согласно чеку положенный нам кэш.
— Первый раз продаю красиво упакованный воздух, — радовался Шуруп.
Мы уложились в stop-loss — лимит максимального убытка.
Многие мои поступки, казавшиеся ранее большими деревьями, глубоко уходящими корнями в мое прошлое, сегодня неожиданно оказались палками, воткнутыми в тающий весенний снег. Я потом еще долго помнил о многих словах из этой печальной истории — разорение, крах, следствие показало. Но flash effect я запомнил как отблеск отчаяния, рожденного на границе действительности и собственных надежд.
Конечно, случается, что валят людей. От этого, по большому счету, никто не застрахован. Но у каждого свой путь отчаяния. Я свой уже прошел.
Душа
Если честно, то я не знаю, как лучше об этом рассказать. Все это началось семнадцать лет назад. «Душа» — такое было у него прозвище, и, как мне кажется, это было удачное «погоняло». В этом вы сможете убедиться на примере этой истории — мне трудно излагать ее, строго придерживаясь хронологии, но я постараюсь, чтобы вы поняли, что все-таки произошло.
Перечень всевозможных ранений и увечий, которые легко можно было получить, не выходя из расположения бригады, мог бы занять гораздо большее количество страниц, чем мой рассказ. Попасть можно было в самую невероятную ситуацию, но, если ты не относился к происходившему вокруг с позиции избалованного мамой мальчика, все можно было пережить и устроить. Душе это всегда удавалось. Кроме того, одним из самых забавных его качеств была потрясающая всеядность: он мог употреблять в пищу буквально все, что росло на той земле, и очень трудно было определить, что же составляло основу его рациона. Было и еще одно обстоятельство, выделявшее Душу среди остальных, его необычная пластичность, способность приноравливаться к любым условиям, любым трудностям.
Я хорошо помню ту операцию.
Стояла хорошая ночь, теплая ночь для засад — с лунным светом и мягкими тенями, достаточно темная, чтобы в нее погрузиться, и достаточно светлая, чтобы различать все неровности и ухабы на сохранившей дневной июльский зной земле. Эта ночь готовила нам очередной урок. Ночью сон обволакивает уставшего человека так, что он этого даже не замечает. С широко открытыми глазами мы на какие-то мгновения впадали в забытье, во время которого продолжали машинально работать, но с отключенным восприятием. Для водителей такой секундный сон — явление обычное, и поэтому нет ничего привлекательного в езде ночью, особенно по бездорожью. Нам казалось, что мы, подбрасываемые какой-то силой, летаем между небом и землей, то натыкаясь на броню БТРа, то отрываясь от нее.
Все произошло молниеносно, я даже не успел опомниться. Увидев в ТВН метрах в пятидесяти по курсу глубокую яму, наполненную лунной тенью, механик-водитель дал по тормозам. На скорости сорок километров мы чуть не свалились в нее. Душа упал с БТРа в момент его резкой остановки. Словно футбольный мяч, он легко перелетел через нос машины. Можно сказать, ему еще повезло — отделался ссадинами и царапинами. Но надо было видеть выражение лица Бека, нашего сержанта. По правде говоря, мы уже знали, что сейчас скажет Бек. "Тебя сейчас убить или дать один шанс?" — глаза его блестели смесью жестокости и лукавой доброты. Это была коронная фраза Бека. В целом он остался равнодушен к удачному приземлению Души. БТР, забитый боекомплектом под завязку, мальчики, замирающие при каждом его слове, — все это сейчас принадлежало ему, директору этого бескрайнего песчаного пляжа.
Слегка одуревшие от двух часов езды по совершенно дикой незнакомой местности, мы стояли и смотрели на Душу — именно он уже казался причиной нашей остановки. Изодранный, весь в пыли, он нервно поправлял на голове свою знаменитую панаму, на которой хлоркой было написано известное всем в роте слово «DUSHA», что подразумевало уменьшительно-ласкательное производное «Дюша» от его имени Андрей. Под этой панамой скрывалась круглая стриженая голова с лицом, похожим на юного Ильича с октябрятского значка.
Кроме панамы, другой внешней отличительной чертой Души были его глаза, всегда широко открытые, излучающие неподдельный детский интерес ко всему происходящему вокруг. Его непосредственность порой просто убивала. Ему, чтобы уметь почти все, не нужно было всего понимать. Он преспокойно мог жить с минимальными знаниями о законах окружающего его мира.
Чтобы выжить в Афгане, человек должен вооружиться ангельским терпением. В этом отношении я был уже выдрессирован, но порой беспокойство все же охватывало меня. Душа — другое дело, он относился ко всему происходящему с ним так, словно это была не его жизнь, а лишь ее репетиция. Казалось, что он просто накапливает получаемые им навыки, чтобы воспользоваться ими однажды, когда наступит время жить по-настоящему. Падение с БТРа было для него не самым страшным испытанием. За те девять месяцев, которые он провел в бригаде, ему, конечно, пришлось пережить всякое. Три фактора всегда помогали ему: везение, случай и нюх. Сейчас этот нюх наверняка нашептывал: "Спокойно, ни в коем случае не спеши".
Я сидел на башне, остальные стояли полукругом поодаль от Бека, то ли изображая живую декорацию для того действа, что должно было произойти, то ли прикрывая своими телами эту нелепую сцену от случайного зрителя. Бек оглядел Душу с головы до ног своим странным взглядом, который я очень не любил. После него всегда повторялось одно и то же, редко когда случалось что-нибудь новенькое. Мне стало тошно. "Только не "Каска"", — мысленно умолял я Бека.
"Надень каску", — почти шепотом сказал Бек. Ничто не могло заставить Душу отказаться от слепого повиновения приказу. Он был настолько испорчен опытом своего везения, что уже не мог понять, с какой целью ему это приказали. Не раз уже приходилось ему вот так стоять перед сержантом. В его понимании спешить ему было некуда, и вообще, он всего лишь выполнял свой долг. Но я уверен, что от постепенного осознания происходящего он почувствовал себя хуже, чем сразу после падения. Бек вернулся к машине и взял трубу гранатомета. Душа уже не смотрел себе под ноги: взгляд его, полный тревоги, был прикован к РПГ в руках Бека.
Все произошло стремительно. Со всего размаху Бек ударил трубой по каске, надетой на голову Души. Тому удалось устоять. Лицо его было перекошено от боли. Через секунду все же, так и не издав ни звука, он рухнул на землю. Обступившие его молчали. Душа быстро пришел в себя и внимательным взглядом, в котором сквозило страдание, следил за нашими действиями.
Дембеля один за другим полезли на броню — дело было сделано.
"И что теперь?" — спросил я Бека, после того как мы погрузили Душу внутрь бронетранспортера. Он ничего не ответил — оттолкнув меня плечом, мощным рывком закинул свое тело на броню. Я успел заметить, что он был хмур так же, как и прежде. Почему он был таким, в то время как всех переполняли страх и осуждение его поступка? Порой Бека было трудно понять, и сейчас, пожалуй, лучше было оставить его в покое. "Что ж, всякое бывает. Ночь еще не прошла", — сухо заметил он, когда я занял свое место на броне рядом с ним. В тот момент каждый из нас думал о своем.
Многие пансионаты к приезду «афганцев» готовятся заранее. Перед заездом администрация наводит порядок: в подсобные помещения прячется новая мягкая мебель, ее место занимают старые диванчики, видавшие виды стулья и столы. Убираются все ковры и настольные светильники. Персонал инструктируется на случай непредвиденных ситуаций — уж слишком специфичен контингент. И вот наступает долгожданный день заезда. Народ, сопровождаемый легко узнаваемым стеклянным звоном, прибывает чинно, степенно неся груз государственных наград и льгот. Незадачливые пожилые ветераны, которые по неопытности взяли горящие путевки на эти же дни, с ужасом понимают — только затаившись в своих номерах, они смогут пережить это нашествие.
