Эмманюэль Роблес - Однажды весной в Италии
— И этот капитан из итальянской полиции тоже?
— Нет, только Тавера. И уже сегодня утром, сразу после нашего ухода, туда явилась полиция.
Она рассказала все, что узнала во время своего первого прихода от самого скульптора, и показала письмо, которое уже потом передала ей привратница.
— При таком обороте дела для него разумней всего было уехать, — сказала Мари. — Так будет лучше для вас обоих.
Пока Сент-Роз внимательно читал письмо, Мари подметила, что ему свойственна подозрительная осторожность бродячей кошки, привыкшей быть всегда настороже, ибо весь мир вокруг представляется ей сплошной, не имеющей границ опасностью. И эта его кошачья черточка была особенно заметна, когда он говорил — тихо, слегка поджимая губы. Сент-Роз сказал, что, по его мнению, внезапный отъезд Филанджери полиция может расценить как признание вины. Его начнут искать и, вероятно, найдут без особого труда.
— Знаете, — сказала Мари, — он не сообщил привратнице, что едет в Сполето.
— Ну и что? Туда сразу же пошлют телеграмму и проверят, нет ли его.
— Вы прекрасно понимаете, что семья постарается обеспечить ему безопасность, когда он приедет.
— Если его не задержат еще на вокзале, едва он сойдет с поезда.
— Вы считаете, что они сразу начнут усердствовать?
— По-моему, сейчас он кажется им более подозрительным, чем прежде. Как будет реагировать полиция, я, конечно, сказать не могу. Возможно, она узнает о его отъезде только завтра или еще позже.
— А вы сами что собираетесь делать?
— Покинуть палаццо Витти. Завтра утром я уеду оттуда. К несчастью, именно в палаццо должен прийти Лука или его доверенное лицо. Я буду искать выход. А вы Луку знаете?
— Луку? Нет, не знаю, — ответила Мари. — Фило мне говорил о нем, когда прятал у себя вашего друга Бургуэна, но я ни разу с ним не встречалась.
И она отпила глоток ядовито-желтого содового напитка, который принес ей хозяин кафе. В конторах и магазинах работа заканчивалась, и Сент-Роз видел в окно, как римляне всех возрастов заполняют улицы. У некоторых глаза были подернуты дымкой, будто они шли, поглощенные мыслями о преследующем их днем и ночью несчастье. Другие, казалось, искали нечто невидимое, но наверняка существующее и способное избавить их от отчаяния. После своего первого выхода из палаццо Сент-Роз не чувствовал себя в городе чужим. Он понимал, что все легче и легче переносит его разреженную атмосферу и что эта атмосфера побуждает его чаще задумываться над своим собственным существованием. Присутствие Мари придавало этой мысли живость и даже какую-то ясность.
— Вы знаете, — сказал он, — если Филанджери арестуют и заставят говорить, на вас тоже падет подозрение.
Она покачала головой, но он настаивал:
— Достаточно, если его вынудят сказать, что в то утро вы приходили к нему, чтобы нас предупредить. Ваше любезное предложение подвезти меня в своей машине будет лишний раз свидетельствовать о вашем сообщничестве.
— Если они будут нещадно его истязать, Фило, возможно, признается во многом, но он никогда не скажет ничего, что могло бы навлечь на меня опасность. Он любит меня как родную дочь. Вы его еще мало знаете.
Несмотря на такой довод, Сент-Роз был встревожен не только тем, что Мари находится под угрозой, но и тем, что их теперешнее положение напоминало ему один из его недавних снов о несметном множестве муравьев в железных панцирях и их гнусном и неотвратимом наступлении.
— Только бы с вами ничего не стряслось! — сказал он. — Это мое единственное желание.
Она ласково улыбнулась в ответ и нежно взяла его за руку, словно желая успокоить. И на ее чувственном лице вдруг появилось детски наивное, чистое выражение. Смелая, правдивая и неотразимо красивая девушка с проницательными и полными нежности глазами читала все, что было у него на душе, понимала, как она его волнует, и забавлялась этим с чуть заметным лукавством. Они говорили о вечеринке, о Тавере, об этой глупой ссоре, припоминали множество подробностей, но ни слова не было сказано о том, что произошло между ними во время танца.
Когда они расстались, был поздний вечер, близилось затемнение, и улицы в этой тревожной темноте уже почти не было видно.
Вечером, поскольку Луиджи был в командировке далеко от Рима, Сент-Роз ужинал с маркизой и Сандрой. Он рассказал им о своих делах только то, что счел возможным, и напомнил, что в случае тревоги он этой ночью сразу же спрячется в укрытие, в тот самый тайник, который был недавно оборудован для двух прежних беглецов. Его не вполне устраивало это решение, но он считал, что до утра ничего лучшего не придумаешь. А на рассвете, когда затемнение кончится, он отправится к одному приятелю, предоставившему ему убежище. Маркиза выслушала его, не задав ни единого вопроса. Она, казалось, относилась ко всему с полнейшей безмятежностью. К концу ужина ее одолел сон, и она удалилась в свою комнату. София помогла ей раздеться, уложила в постель и пошла к себе, а Сандра и Сент-Роз остались одни у камина.
— Где же вы на самом деле были? — спросила Сандра.
— Я вам рассказал.
— У этого человека какие-то осложнения с полицией? Есть ли у него надежда выпутаться?
— Есть, и если сегодня вечером с ним ничего не случится, все мы сможем спокойно дышать.
— Ну что же, будем уповать на бога!
Она встала, взяла его за руку, легонько подтолкнула, велела следовать за нею и, улыбаясь, повела к себе. Перед дверью Сент-Роз заколебался, и Сандра пошутила:
— Опять укоры совести? Вы предпочли бы, чтобы мы пошли к вам в вашу промерзшую келью под крышей? Перестаньте, входите!
Он впервые вошел в эту комнату, и Сандра видела, как он молча оглядывал все вокруг, рассматривал картины, драпировки, зеркала, широкую супружескую кровать, покрытую великолепным парчовым покрывалом. Она зашла в ванную, а вернувшись обратно, заметила, что Сент-Роз внимательно рассматривает фотографию двадцатилетней давности, на которой она снята вместе с Луиджи: на ней свадебное платье, глаза смотрят холодно, улыбка вымученная. Больше, чем кто-либо другой, Сандра знала, как мало счастья выражало тогда ее лицо — на нем отразилось лишь усилие воли, сильно искажавшее ее тонкие черты.
Сент-Роз, видимо, был недоволен, что она застала его за этим занятием, и в свою очередь пошел в ванную. Казалось, он уже согласился остаться в этой комнате, не догадываясь, что Сандра выбрала ее с определенной целью. Впервые она принимала любовника в «святилище». Мысль об этом всегда была ей противна из-за известных предубеждений; однако Сандре страстно хотелось совершить это «святотатство» с Сент-Розом. Она сняла халатик, расстелила постель, улеглась на обычное место, положила одну руку под голову, другую на грудь, прислушалась к бульканью воды в трубе и внезапно потянула одеяло на себя; ей пришло в голову, что ночь любви с этим человеком, у которого так тревожно на душе, имеет совсем иной смысл, чем все другие ночи, словно она отдает ему не просто свое тело, но куда более значительную часть своего существа. Она думала о том, что до сих пор ни одно из ее любовных приключений не было похоже на это и что все они — она в этом не сомневалась — не затрагивали ее сердца. Сандра подумала также, что, отдавшись Сент-Розу, она уже не ощущала себя посторонним ему человеком, как это было с другими любовниками, но, напротив, сохраняла к нему душевную признательность — чувство, сходное с нежностью, да и сейчас она была глубоко взволнована его близостью, хотя он ее еще не коснулся.
Когда вернулся Сент-Роз с полотенцем, повязанным вокруг бедер, она неожиданно для себя протянула руку и потушила лампу у изголовья. Затем в темноте взяла его за руку и привлекла к себе, шепча слова, полные страсти, которых никогда раньше — в этом она была уверена — не произносили ее губы. И он осыпал ее ласками, шептал, что у нее прекрасная грудь, и Сандра слушала эти столь знакомые ей слова со смешанным чувством удовлетворения и покорности и кончиками пальцев, как это делают слепые, касалась лица Сент-Роза. Чаще всего она не позволяла своим возлюбленным целовать ее в губы, а если уклониться не удавалось, то не испытывала от этого радости, но, когда к ее губам прикоснулся Сент-Роз, Сандру охватил такой порыв любви, какого она еще не знала. И, лежа в его объятиях, она желала только одного — чтобы он познал всю полноту счастья. И когда, бурно дыша, Сент-Роз откинулся на подушку рядом с ней, Сандра положила голову ему на грудь с чувством, в котором не было ничего плотского, а была подлинная чистота. Не поторопился ли он зажечь свет? Во всяком случае, когда он нажал кнопку выключателя и лампочка у изголовья осветила его лицо, Сандра заметила, что Сент-Роз глядит куда-то в сторону, вид у него совершенно спокойный и уж вовсе не такой, как ей представлялось. Она упрекнула его за это тоном легкой иронии, но на большее не решилась, боясь разорвать тонкую нить, которая еще, быть может, их связывала, и в то же время у нее возникло желание поиздеваться над самой собою.
