Вацлав Подзимек - Стальная рапсодия
Так это или не так, а приглашение к командиру батальона всегда означает для меня одно — через минуту я вернусь от него, обремененный заданиями и снабженный хорошими советами, что мне, начинающему молодому командиру, надо сделать, чтобы успешно их выполнить. По правде говоря, это определение — молодой командир — начинает меня раздражать. Допустим, что пятидесятилетнему человеку те, кому двадцать пять, могут показаться почти младенцами, но сам-то я окружен ребятами, которые моложе меня на пять лет, и выгляжу гораздо старше и опытнее их. Так какой же я молодой?! И начинающим командиром я тоже себя уже не считаю, так как командую этой ротой почти полгода. Какой же я начинающий командир?!
Совещание у командира в пятницу ничем не отличалось от других. Все командиры рот строго по порядку докладывали о подготовке к выполнению предстоящего задания. Надпоручик Бидло начал доклад издалека, но командир остановил его, задал несколько вопросов и, почувствовав неуверенность в ответе на один из них, сказал, что после совещания придет сам проконтролировать подготовку. Меня он слушал последним. Вопросы, которые он задавал, были еще более конкретными. Я старался отвечать на них коротко и ясно. И постепенно у меня создавалось впечатление, что командир доволен.
После информации он подчеркнул важность задачи, которая теперь стоит перед нами. Это проверка готовности к дивизионным тактическим учениям, срок которых неумолимо приближается. Остается всего несколько недель. Надо действовать без промедления и с максимальным напряжением сил.
Мы заверили его, что будем действовать. На этом совещание закончилось.
Я выбежал из кабинета, чтобы успеть еще кое-что сделать, и за дверью чуть не столкнулся с помощником дежурного по КПП.
— Товарищ поручик, вас ожидают у ворот, — сообщил он.
— Кто? — удивился я.
— Не знаю, я только передал то, что мне сказали, — ответил он.
Я пошел к КПП с решимостью побыстрее разделаться с визитером, о чем бы ни шла речь. Кто это вздумал приходить в такое время, когда я с головой погрузился в дела?!
Девушку, стоявшую на тротуаре у ворот, я безошибочно узнал еще издали, но не мог поверить своим глазам. И поверил только тогда, когда она посмотрела в мою сторону и крикнула:
— Ежик, я сдала на «отлично»!
Подходя к ней, я незаметно огляделся. Солдаты, находившиеся в тот момент поблизости от нас, вели себя так, будто происходившее вокруг их совсем не интересовало, но сами внимательно посматривали в нашу сторону. Мысль, а том, что теперь они будут называть меня в разговорах между собой «поручик Ежик», страшно меня напугала. Но Итка уже бросилась в мои объятия, не обращая ни малейшего внимания на солдат, с интересом ожидавших, что же будет дальше.
— На «отлично», на «отлично»! — повторяла она в перерыве между поцелуями. — И теперь мы это отметим. Я устроила себе выходной на три дня. Чтобы побыть с тобой!
Честно говоря, я почти не прислушивался к тому, что она тараторит.
— Три дня, Ежик! Ты можешь себе представить, что нас ожидает? Три дня!
Только через минуту она осознала, что я не реагирую на ее слова, и отступила от меня:
— Что с тобой? Ты совсем не рад этому?
Я начал убеждать ее, что я рад, очень рад, но звучало это не слишком искренне.
— Видишь ли, дорогая Юцка, у меня совсем не будет времени, — решился я наконец сказать ей самое главное.
— Я думала об этом, — произнесла она тоном понижающего человека. — Но до вечера я как-нибудь потерплю.
— Понимаешь, у меня не будет свободного времени ни вечером, ни завтра, — проговорил я несмело и в то же время с отчаянием.
— Неужели вы и в субботу работаете? — Она была уже порядком раздражена.
— На этот раз даже в воскресенье.
Она стояла рядом со мной, и я заметил, какими холодными сделались ее глаза.
— Оправдываешься! Наверное, нашел себе другую девушку и я пришла некстати. Что ж, прости.
— Итка, ты с ума сошла! — попытался я как-то исправить положение. — Если бы я мог, я бы все тебе объяснил.
— Знаю, знаю, военная тайна! На нее можно свалить все, — сказала она, дав понять, что слабый пол весьма хорошо информирован об уловках, к которым прибегают военные. — Ну ладно, я пойду.
Она сделала шаг назад, потом еще один…
Я хорошо понимал: нужно что-нибудь предпринять. Мне пришло в голову, что самое лучшее было бы снова обнять ее. Но, взглянув на ребят, я убедился, что они продолжают на нас смотреть, и не сделал ничего. Вообще ничего. Я только молча наблюдал, как она от меня удаляется.
— Вы почему здесь?! — набросился я спустя минуту на солдата, который стоял ко мне ближе всех и видел все, что произошло.
— Я иду посмотреть, не поступили ли газеты, — ответил он, и в его глазах было столько понимания, что моя злость разом улетучилась.
— Так идите и не стойте здесь, — сказал я ему почти дружелюбно.
— Есть, — ответил он, и это тоже прозвучало почти дружелюбно. При этом он глубоко вздохнул, давая понять, что в подобных случаях каждому бывает нелегко.
Я зашел в танковый парк. Посмотрел, как там идет работа, подсказал, где, как и что надо доделать. Речь шла о мелочах, но не мог же я не сделать никакого замечания! Ребята поработали отлично.
Кто-то подал мне конверт. Без марки и адресованный мне. Я разорвал его и прочитал:
«… Я вела себя несносно, прости. Желаю успехов и жду весточки…»
Я понял, что произошло: кто-то из наших, видевших, как мы разговаривали с Иткой, не мог оставить все это так, догнал ее и рассказал, что мы уезжаем.
Надо было бы найти этого человека, поблагодарить, а потом наказать за разглашение военной тайны. Если бы у меня было время, я бы обязательно так сделал. Но разве оно у меня есть? Ведь через минуту мы будем грузиться на платформы, чтобы отправиться в район учений. Не знаю, кому как, но мне это выражение «грузиться на платформы» не нравилось с того самого момента, как я его услышал. Мне всегда казалось, что оно как-то нелепо звучит. А потом, когда я убедился, какая это морока — въехать на танке на платформу, оно совсем мне опротивело. Командиру батальона, однако, в отличие от меня оно очень нравилось. Именно искусство въезжать на платформы он считал основой водительского мастерства, и поэтому водитель, не совсем удачно справлявшийся с этой операцией, превращался в его глазах в какого-то недоучку.
И только примерно месяц назад отношение мое к этому выражению немного изменилось. Это произошло после очередного занятия по погрузке на платформы, когда командир батальона как бы мимоходом сказал:
— Ну, кажется, теперь это получается у вас неплохо.
Я был твердо убежден, что сегодня мы погрузимся на платформы лучше, чем «неплохо». Я вызвал к себе командиров взводов:
— Готовы?
— Готовы, — ответили они, и прозвучало это вполне убедительно.
— Так что, покажем, на что способны?
— Покажем.
Я отпустил их и стал ждать дальнейших приказов. При этом я ощущал, что меня охватывает какое-то особое чувство. Чувство нетерпения. Я очень хотел, чтобы мы отправились как можно быстрее. Юцка сейчас, наверное, ждет на вокзале свой поезд, а я, уже настоящий командир, через минуту буду управлять десятком совершенных боевых машин и несколькими десятками еще несовершенных ребят. Когда я, мельком посмотрев на них еще раз, увидел, как они ползали на коленях у гусениц, проверяя в последний момент, все ли в порядке, я мысленно зачеркнул слова «еще несовершенных».
У меня было такое настроение, какое, наверное, должно быть у каждого командира перед выполнением важного задания. Решительность сочеталась с верой в тех, кем я командовал, а в глубине моей души таилось немного злости оттого, что так нескладно получилось все с Юцкой. Не знаю, как остальным, а мне немного злости никогда не мешает. Она улучшает мое настроение.
Глава 20
Все проходило по плану и даже лучше, чем я ожидал. Мы продвигались вперед на рубеж атаки. Гусеницы танков, залепленные глиной, иногда пробуксовывали, на склонах танки временами опасно ползли юзом, что заставило нас уменьшить скорость передвижения. Мы преодолевали крутые подъемы и спуски, и всякий раз, когда очередное препятствие, казавшееся неприступным, оставалось позади, я облегченно вздыхал.
Преодолели водную преграду — и снова вперед. Многого я, конечно, из своего командирского танка видеть не мог: обзору мешал туман и мелкий снег с дождем, сыпавший как из сита, но хорошее взаимодействие людей и техники я ощущал.
Подъем на очень крутой косогор тоже прошел успешно. Так успешно, что командир батальона не выдержал и похвалил меня:
— Хорошо, Ежик.
То, как командир назвал меня, только подтвердило мою мысль о том, что в нашей части ничего утаить невозможно.
Теперь нас ожидала решающая фаза — сделать молниеносный бросок на «противника», уничтожить его силой своего оружия и мастерством командиров танков и водителей.
