Анатолий Злобин - Бонжур, Антуан!
Дома Луи окончательно утихомирился, заглядывал мне в глаза, подсовывал семейные альбомы, журналы с картинками. Мне все хотелось спросить, за что он так рассердился? Но не со словарём же в руках нам выяснять отношения?
Луи начал рассказывать, как строил свой дом. Он переехал сюда недавно, три года назад, когда вышел на пенсию. Всю жизнь мечтал жить в Арденнах, где прошли его лучшие годы. И сбылась мечта на старости лет.
На специальной подставке стоит блестящая шахтёрская лампа: подарок от администрации при выходе на пенсию. Луи зажёг огонь, демонстрируя, как красиво горит лампа. Шарлотта хлопотала на кухне. Я уж думал, мир настал. Но едва за окном прошуршала машина, как глаза Луи вмиг вспыхнули гневом. Мы одновременно бросились к двери. Я подскочил к машине первым:
— Иван, спроси у него про нож. Почему он нож у меня отнимал?
— Какой нож? — растерялся Иван, попав с корабля на бал.
Луи перехватил Ивана, двинулся на меня с кулаками. Я отступил.
— Он говорит, что будет сейчас рассчитываться с тобой, — непонимающе перевёл Иван. — Что между вами случилось?
— Сейчас я рассчитаюсь с ним, — кричал Луи. — Идём в дом.
— Он зовёт тебя в свой дом, — переводил Иван.
— Передай ему, что я и сам могу кое-что сказать, — требовал я.
— Запрещаю вам говорить по-русски, — кричал Луи. — Слушай только меня и переводи.
— Он запрещает мне разговаривать с тобой, — перевёл Иван.
— Молчи! — цыкнул Луи.
Ладно, кто-то из нас должен проявить благоразумие. Пусть Луи выскажется, и тогда я отвечу. Мы прошли в дом. Иван поздоровался с Шарлоттой.
— Как Мари? — спросила Шарлотта.
— Утром я отвёз её в родильный дом, — отвечал Иван с тревожной улыбкой. — Я только что из Льежа, потому и задержался. А Тереза там сидит. Пока ничего нет.
— Не волнуйтесь, всё будет хорошо, — говорила Шарлотта, не замечая нетерпения Луи, должно быть, она привыкла к подобным выходкам мужа.
Луи продолжал наскакивать на меня.
— Он говорит, что ты турист и ничего не понимаешь в ихней жизни, — сказал Иван, оторвавшись от семейных забот.
— Это становится интересно, — заметил я, присаживаясь к столу. — Ну что ж, давай послушаем.
Луи ладонью хлопнул по столу, очами сверкнул.
— Ты говоришь о предателях, а сам ни одного предателя не видел, — кричал Луи. — Замолчи же ты! — это уже к Ивану.
— Как же я буду переводить, если ты не даёшь мне сказать, — Иван тоже сбился и сказал это по-русски, отчего Луи вскипел ещё более:
— Говорить буду я, а вы будете молчать и слушать меня.
— Хорошо, я буду молчать, — послушно согласился Иван. — А кто же будет переводить?
— Я этих предателей убивал своими руками, — бушевал Луи, не давая Ивану слова молвить. — Молчи и слушай. Я знаю, что такое предатели и с чем их едят. Я с ними не любезничал, не целовался.
— Подожди же, — взмолился Иван на французском языке. — Я все забуду, что ты мне говоришь. А я хочу переводить хорошо.
Луи всё-таки понял, что если он хочет что-то сказать мне, то должен давать слово Ивану и ждать своей очереди.
— Я коммунист, — горячился он. — Я уже тридцать лет коммунист. Тебя ещё на свете не было, когда я стал коммунистом. Мы, бельгийские коммунисты, всегда стояли за народ. И мы, шахтёры, — ядро рабочего класса. Я сделал все, что мог. Мне сказали: ты уйдёшь с шахты. И я пошёл в Сопротивление. Боши сволочи. Я не считаю, что я спас Бельгию от бошей, но я боролся так, что лучше я не мог бороться. Мы боролись вместе с русскими. Тут были и такие борцы, которые получали от Англии деньги, парашютаж, оружие, но они ничего не делали, а сидели по домам. А мы сами добывали оружие для себя и этими же автоматами убивали бошей, — с каждой фразой разговор входил в более спокойное русло, вынужденные паузы, когда Иван переводил, а Луи слушал и собирался с мыслями, хочешь не хочешь, успокаивали его. Луи сцепил пальцы рук, положил руки на стол. Желваки на скулах нервно поигрывали.
— Я тебе скажу, — с болью продолжал он, — как мы с Борисом воевали. Нам сказали: нельзя бить бошей без приказа. Мы видели много бошей, но не убивали их, такой был приказ. Я не понимал, зачем такой приказ, но я солдат, мы делали присягу, а этот приказ пришёл из Лондона. Боши разбили лагерь и поставили свою артиллерию против самолётов, но мы не могли их тронуть. Тогда Борис сказал: «Такой приказ могли дать только проклятые буржуи. Но если мы не имеем права нападать на бошей, пусть боши нападают на нас». И мы стали их дразнить. Они нападали на нас, и тогда мы их убивали, защищаться нам можно было. Мы не прятались по лесам, не получали денег из Лондона, мы воевали сердцем. Только в сорок третьем году мы получили разрешение драться, как мы хотим, а после освобождения у нас сразу отобрали оружие. Вот что мы получили за свою кровь.
— Иван, дорогой, спроси всё-таки про нож. Я понимаю его чувства и сочувствую, но при чём тут нож? А у меня конкретный вопрос: почему он из-за этого ножа на меня накинулся? Должна же быть причина?
Луи сверкнул глазами, однако промолчал на этот раз. Похоже, он уже выкипел. Даже смилостивился, погладил меня по руке.
— Он говорит, что любит твою страну, и мы скоро сядем обедать, но ему больно знать, что он воевал напрасно. Он воевал за свободу, а ему ничего не дали. Все осталось так же, как было до войны. Вот почему у него болит сердце. Он говорит, что слушал в первый вечер, у Антуана, ваш разговор о предателях. И он хочет тебе сказать, что в ихней стране предатели ходят на свободе. Шарлотту отправили в немецкий лагерь Равенсбрюк, и он знает, кто на неё сделал донесение, когда Луи страдал в лесах. Этот человек живёт в сорока километрах отсюда, в долине. И Луи ничего не может с ним сделать. Убивать его? Но Луи коммунист, его партия не разрешает ему убивать людей. Если бы он узнал об этом во время войны, он сам бы расправился с ним, но Шарлотта сказала ему, когда она вернулась домой, а тогда война кончилась. Он написал документ об этом предателе, отдал его властям, но они бросили его бумагу в корзину. И этот предатель сейчас процветает. Ты должен знать это и слушать его. А сейчас он хочет сделать тебе выговор за нож как старший товарищ и коммунист, который любит нашу революцию.
— Ну-ну, это интересно, — я подвинулся к Ивану. — Наконец-то добрались до дела.
— Ты не должен забывать, что находишься в капиталистических странах, здесь много плохих людей. По тому, что ты здесь делаешь, бельгийский народ будет судить о твоей стране. А ты себя неправильно ведёшь. Зачем полез к этой девчонке? К какой девчонке ты полез? — озадаченно переспросил Иван.
Я улыбнулся. Ах, Луи, дорогой, чистый, искромётный и наивный Луи!
Луи увидел мою улыбку, повысил голос.
— Откуда ты знаешь, что это за девчонка? Может быть, она и красивая, в ихних капиталистических странах много красивых мадам, которые продают себя за деньги. Они делают стриптиз, и мужчина сразу падает в обморок. Но коммунист должен презирать таких красивых тварей. А ты ведёшь себя как несоветский человек, ты полез к ней целоваться.
Вот когда мне стало весело. Так вот по какой причине ты вскипел, мой дорогой Луи. Спасибо тебе, что ты следишь за моей нравственностью. Я смеялся, а в глазах Тереза стояла.
— К кому ты полез целоваться? — вопрошал Иван. — Нашёл себе бельгийскую невесту? Где вы её нашли?
Я перестал смеяться. Не до смеха мне сделалось.
— Да объясни же ему наконец, что мне плевать на эту Терезу, — я понимал, что беспардонно вру, но продолжал. — Я же только про нож хотел узнать. Убеждён, что у этих двух ножей один и тот же хозяин. И мы должны разгадать эту загадку. Нам надо ехать туда.
— Ты начитался американских детективов, — с угрозой заявил Луи. — Я не пущу тебя к этой девчонке. Ты мой гость, и я за тебя отвечаю.
— Я американских детективов не читаю, — отозвался я. — У нас своих детективов хватает.
— Где находится этот пансионат? — поинтересовался Иван. — Наш отряд как раз партизанил в тех местах за Ла-Рошем.
Я показал Ивану место на карте. Луи смотрел на меня подозрительно. Я тоже глянул на него: что, Луи, не удалось меня провести?
— Такой небольшой дом, — продолжал Иван с оживлением. — Два этажа и мансарда. А за домом скалы.
— Совершенно верно, — удивился я. — Откуда ты знаешь?
— В этом доме жил предатель, — невозмутимо заявил Иван. — Мы там реквизицию делали.
— Что я говорил? — воскликнул я. — Переведи-ка ему, пусть он послушает и успокоится. Посмотри на него…
— Он тебя любит, — возразил Иван, — он хочет сделать тебе хорошо.
Но я продолжал идти по следу.
— Как звали этого предателя, ты не помнишь, Иван? На пари: M и R — принимаешь?
— Его звали Густав. Он был рексистом, и поэтому его убили.
— Вон куда тебя занесло. Густав, да и к тому же убитый — вариант отпадает. Это не тот дом. Мало ли домов с мансардами, тут на всех чердаках мансарды.
— Это тот самый дом, — упрямо настаивал Иван. — Там близко нет никаких других пансионатов, я два года там партизанил, все места помню. Там дорога делает поворот, а за поворотом мостик. Я у этого мостика замерзал.
