Вячеслав Миронов - НЕ МОЯ ВОЙНА

Затем нужно было, стоя за углом спиной к мишени, быстро повернуться и произвести два выстрела по мишени, что была на расстоянии около ста метров. И началось!

Были люди неврастеники, те терялись в сложной обстановке. Мы всех проинструктировали по мерам безопасности. Но один занервничал, и по команде ћОгоньЋ не развернулся и ранил другого ополченца. Пришлось проводить занятия по оказанию первой помощи при ранении. Оказалось, что ни у кого не было индивидуального медицинского пакета. Порвали куртку и белье раненого и перевязали. Ранение было тяжелым — в грудь.

Неврастеник, бросив автомат на асфальт, плакал, его колотил озноб. Когда отправили раненого, командир роты подошел к стрелявшему и начал молча, ни слова ни говоря, бить его ногами, тот лежал на земле и лишь вздрагивал под ударами ротного. Потом ротный достал пистолет и выстрелил в лоб своему бойцу.

Тело лежавшего выгнулось от выстрела, он лишь дернул ногами.

Многих, — тех, кто стоял неподалеку, стало рвать. Кто опирался рукой на стену, кто на приклад автомата.

Ротный что-то крикнул, и все быстро построились. Он что-то заорал, и человек шесть бросились, подняли тело убитого и рысцой понесли в сторону казарм. Никто ничего не говорил. Ротный начал что-то кричать, размахивая перед строем пистолетом, автомат держал за цевье в левой руке. Первая шеренга очень напряженно следила за движением его рук. Потом он спрятал пистолет в кобуру и повел личный состав в расположение своей роты.

Лошади пока не было. Нам пришлось медленно, постоянно останавливаясь, идти вперед. Наша охрана тоже была потрясена бессмысленным убийством.

Во время очередного отдыха по дороге к медпункту я спросил у охранников:

— У вас так всегда, мужики, круто? Раз — и убили, кто провинился?

— Нет, — хмуро ответил один.

— Это что-то нашло на Низами.

— Ничего себе ћнашлоЋ! Сначала избил человека до полусмерти, а затем пристрелил как собаку, а остальные просто стояли и молчали. Ребята — это сумасшествие. И ему это сойдет с рук?

— Сойдет. Он уже убивал своих, когда они спали на посту. Ночью проверял караулы, часовой спал. Он подошел, окликнул его, он не ответил, тот достал пистолет и убил его. Зверь!

— И никто не попытался его за это наказать, снять с роты, отстранить от командования или даже просто убить?

— Нет. Его все боятся.

— А как он воюет?

— У нас командиры не воюют.

— Не понял. Это как?

— Командир находится сзади, в тылу роты, и по радиостанции командует. Но радиостанций на всех не хватает, а те, которые есть, часто ломаются, бегают посыльные и передают команды командиров.

— Круто! Так можно посылать людей на смерть пачками, сам при этом не рискуешь! Абсолютно ничем не рискуешь. Только дырки на кителе крути для орденов, — если они что-то освободили, захватили. Сколько у него осталось людей после боевых действий, когда батальон попал под обстрел?

— Это военная тайна!

— Ну-ну. Из всей роты обстрелянных тех, кто мог как-то стрелять, было человек пять. Это все кто уцелел?

— Это военная тайна! — голос охранника не был уверенным. Значит я прав.

Потихоньку мы доковыляли до столовой. На плацу выступал мулла. Мы знали, что по мусульманским обычаям убитого должны были похоронить до заката солнца. Может это и правильно? А то лежит у нас тело покойного три дня. И так этот запах всем надоест. И что с этим покойным делать?

Мусульманство появилось в жаркой стране. Там, если покойный полежит три дня, то такое будет! Странно, о чем он говорит? Вроде до вечерней молитвы еще далеко.

— Мужики! О чем ваш поп разоряется?

— Он говорит, что в смерти обоих бойцов виноваты вы.

— Кто? — Витя не понял.

— Вы виноваты.

— Так, ну-ка пойдем, разберемся!

— Не ходите. Вас могут убить, — попросил один из охранников.

— Так вы же наши телохранители.

— Мы не сможем своих обидеть! — он был смущен.

— Ага, значит, как нам нож в спину всадить — это добро пожаловать, а как нас защитить и сказать этому идиоту, что мы не убивали и инструктировали всех по правилам техники безопасности — это фиг! Это так понимать?

— Примерно, — последовал уклончивый ответ.

— Веселые вы ребята! С вами оборжаться можно. Пошли! Скажем все, что думаем по этому поводу. Нельзя же такое терпеть.

Ковыляя, мы добрались до выступающего муллы. Он, увидя нас, перешел с азербайджанского на русский:

— Мы ведем священную войну, но к нам втерлись в доверие лазутчики! У нас есть вера, с нами Аллах! Зачем какие-то инструктора из неверных? По их вине погибли двое наши боевые товарищи. Это они, — он показал пальцем на нас: — специально так проводили занятия, что они поубивали друг друга! Их надо убить. Гусейнов — отважный командир, но он всего лишь человек. И вот эти гяуры втерлись в доверие к нему и проникли к нам. Они — убийцы, и не дойдете вы до линии фронта, как они сделают все, чтобы вы погибли здесь! Смерть шакалам!

Кто-то из строя одобрительно что-то заорал. Видать, многие хотят нашей смерти. А мы здесь никого не знаем. У, зверье!

— Здесь стоит первая рота, — начал я, слава богу, командирский голос у меня есть. — Спросите у них. Убивали ли мы ваших товарищей? Инструктировали или нет о мерах по технике безопасности? Спросите, кто убил первого, а кто второго. И есть ли в этом наша вина. Если позволите себя оболванить, то погибнете в первом же бою. Мы здесь не по собственной воле, но мы выполняем свою сторону договора.

— Я предлагал им сегодня принять ислам. Эти грязные собаки отказались! — перебил меня мулла. — Русские свиньи!

Придет время — ты у меня еще ответишь за "русских свиней"!

— У каждого своя вера, каждый верит во что-то свое, и здесь дело идет не о вере, а о том, чтобы мы научили вас выживать в бою.

— Видите! Видите! Эти гяуры учат вас всего лишь выживать, а не побеждать! — мулла торжествовал. — А нам нужна лишь победа!

— Я хочу, чтобы все вернулись домой целыми! Кто победит — я не знаю, но мы все нужны нашим семьям. Я не занимаюсь политикой и религией! Я лишь пытаюсь научить вас выжить. Если у кого много веры и нет опыта, но он уверен в своей победе, то может не посещать наши занятия — флаг ему в руки и электричку навстречу! Кто хочет вернуться домой, и спасти товарищей — милости прошу.

Народ одобрительно заворчал. Кажется, поняли, что я хотел им сказать. Дошло, доперло до этих ополченцев!

— Они вас обманывают словами, что заботятся о вас. Вы им не нужны. Только командиры и я заботимся о вас, — забеспокоился мулла.

— О, и это правильно! — я весело перебил его. — Именно ваши командиры нас и пригласили к вам. Именно ваши командиры, которые заботятся о вашем здоровье, вашей жизни, вашей победе.

— Как в Афгане говорили? С нами Аллах и четыре пулемета! — встрял Виктор.

Мы не стали дожидаться ответной реакции и ушли с плаца. Вслед нам неслись проклятья, но мы их не слушали. Мы выиграли этот раунд.

После ужина к нам пришел комбат и врач, что нас лечила в больнице. Аида!

Комбат шумно отдувался, от него по-прежнему несло запахом грязного тела и свежего перегара. Он и так был уже изрядно навеселе. Потерять по дурости двух людей и ходить веселиться! М-да! Ну и нравы!

— А, привет! Я вам доктора привел! Я все делаю, что обещаю! — он плюхнулся на кровать, икнул и сплюнул на пол. — Слышал о вас. И хорошее и плохое. Что моих бойцов учили стрелять — это хорошо, а то, что с муллой полаялись — это вы зря. Он очень авторитетный человек! И, — он поднял палец вверх: — очень уважаемый. С очень большими связями наверху!

— Авторитетнее чем вы сами?

— Нет, конечно! Я — командир! Я — самый главный здесь!

— Мулле скажите, пусть исповедует и не лезет в дела военные.

— Ни хрена вы не понимаете! Мы, — он снова громко икнул, — строим светское исламское государство, и поэтому религия и вера будут играть очень много. Ну ладно, вы мне помогли. И я вам тоже помогу, мулла не будет больше к вам приставать. А сейчас я пошел.

— Добрый вечер! — миловидная Аида нам улыбалась.

Единственное приятное лицо во всем этом бедламе.

Часть восьмая

Витка подскочил, поцеловал ей руку, лицо его залил яркий румянец. Но Аида была печальна. На голове ее был повязан черный платок, глаза были красными, а под глазами мешки.

— Здравствуйте, доктор! — Виктор был жизнерадостен, не скажешь, что полдня ходил на сломанных пальцах.

— Приятно вас снова видеть! Хоть один нормальный человек нас посетил. Тем более не в зеленой форме.

В ответ Аида лишь печально улыбалась и кивала головой. Было видно, что мыслями она где-то далеко. Она не поднимала головы. Часто делала глубокий вдох и задерживала дыхание. Из своего чемоданчика она выкладывала инструменты, медикаменты, перевязочные материалы.