Свен Хассель - Колеса ужаса
— Тьфу ты, будто об меня ударилась бабочка, — усмехался он. — Почему не можете стукнуть как следует, трусливые зайчишки?
Если Малыш не был мишенью, он всякий раз старался нанести такой удар, чтобы несчастный водящий отлетел на несколько метров.
Когда Малыш вновь стал водить, Легионер нашел доску, из конца которой торчал гвоздь. Подмигнул нам, стоявшим вокруг Малыша, который язвительно над нами посмеивался.
Старательно примерясь, Легионер размахнулся и саданул Малыша по заднице с громким, как выстрел, звуком.
Взвыв от боли, Малыш подскочил с приставшей к заду доской, так как гвоздь вошел на всю длину. Заколотил по воздуху громадными ручищами и зарычал от ярости. Неистово вращая глазами в поисках виновника, он с ворчанием выдернул гвоздь и шваркнул доску о стену дома.
— Свиньи паршивые, разве с друзьями так обращаются?
Потом изменил тактику и спросил мягко, но с убийственной улыбкой на губах:
— Кто это? Я знаю, но посмотрим, хватит ли у него смелости признаться!
И обвиняюще указал ни на кого конкретно.
— Если признаешься, я прощу, но если нет, выпущу кишки и удавлю тебя, гада, ими же!
Ответом был лишь громкий всеобщий хохот. Малыш оставил дипломатию и зарычал:
— Гнусная нацистская крыса! Признавайся, а то убью!
— Тебя ударил не член партии, — фыркнул Плутон.
— Это ты, скотоложец? — выкрикнул Малыш и шагнул к Плутону, схватившемуся за живот от смеха.
— Нет, клянусь Богом, не я. Мне, к сожалению, не пришло это в голову, — с гоготом ответил он.
— Если знаешь, кто, зачем спрашиваешь? — спросил Старик.
— Кретины и трусы, я не знаю, но гнусная свинья, которая устраивает такие подлые шутки верным и преданным друзьям, получит свое!
— Верным и преданным? Ты это о себе? — воскликнул Штеге.
— Ну и что, книжный червь? Не заносись, раз умеешь назвать задницу по-латыни!
— Охотно займусь с тобой латынью, — предложил Штеге.
— Пошел к черту, — ответил Малыш.
И стал переходить от одного к другому, с пеной на губах спрашивая каждого:
— Ты ударил Малыша доской с гвоздем?
В ответ получал лишь покачивания головой и усмешки.
— Я угощу паршивого сукина сына вот этим, если через десять минут он не признается!
Малыш ударил кулаком по траве, но, к его несчастью, под ней оказался камень. Зарычав от боли, он ударил ногой воображаемого противника и с жуткой бранью пошел прочь. Порта бросил вслед ему со смехом:
— Больно, Малыш? Оцарапался?
Малыш с криком побежал по деревне. Последним, что мы услышали, было:
— В дрянную компанию я попал! Ни одного честного друга. Но погодите, я еще до него доберусь!
Как-то мы лежали в одном из домов, пили водку и курили махорку.
— Я слышал, в Белой Церкви есть полевой публичный дом, — задумчиво объявил Бауэр.
Порта подскочил, поперхнулся махорочным дымом и закашлялся.
— И ты говоришь об этом только сейчас? Скрывать такие сведения — государственная измена! Для меня это самое место. Мне годятся все шлюхи — от четырнадцати лет до семидесяти!
Плутон поинтересовался, откуда Бауэр об этом узнал.
— От одного знакомого санитара. Он служит в полевом госпитале в Белой Церкви. Говорит, это первоклассная конюшня, полно французских и немецких кобыл.
— О Господи, — воскликнул Порта, — как приятно звучит! Наконец-то я слышу то, что меня волнует. Надоело иметь дело с женщинами по радио, когда в десять вечера какая-нибудь тупая корова горланит «Лили Марлен». Старик, быстро организуй пропуска.
Старик негромко засмеялся.
— На мое общество не рассчитывайте. Меня любовь на конвейере не привлекает.
— Тебя никто не неволит, — дружелюбно сказал Порта. — Шлюхи зарабатывают достаточно и без твоих денег. Я возьму какую-нибудь по меньшей мере на двенадцать часов. Ты поедешь, — обратился он к Легионеру. Потом внезапно смутился и добавил: — Извини, дружище.
Легионер лишь засмеялся.
— Поеду с целью изучения. Я давно мечтал открыть публичный дом в Марокко. Военный опыт пригодится. Я никогда не бывал в немецком борделе. Побывать там наверняка будет поучительно. Ты не против, если я буду наблюдать за тобой во время дела?
— Нисколько, — ответил Порта. — Но тебе придется платить десять процентов цены.
— Не возражаете, если я поеду? — спросил Малыш.
— Поезжай, — великодушно ответили Порта и Легионер.
Старик пошел в канцелярию попытаться раздобыть пропуска.
Через час мы ехали в грузовике. Порта прихватил больше двадцати порнографических журналов и штудировал их, чтобы как следует подготовиться.
Возле борделя стоял полевой жандарм с полумесяцем «охотников за головами» на свисавшей с шеи цепочке[43] и указывал путь. За дверью сидел другой, он взял с нас деньги. Потом всех направили к унтер-офицеру медицинской службы, тот проверил нас на венерические болезни.
Когда все кончилось, Порта был вне себя от радости.
— О, папочка собирается поработать. Кто знает, когда еще выпадет такой шанс.
Малыш сиял. Объявил, что будет трудиться в поте лица, пока его не вытащат за ноги.
— Дородная шлюха и пуля в башку, тогда ты умрешь счастливым, — пропел он.
У Порты было при себе две бутылки водки.
— Для дезинфекции, — объяснил он. — Кто знает, что там происходило до тебя.
Жандарм у двери вышвырнул какого-то солдатика и крикнул ему вслед учительским голосом:
— Исчезни, сопляк, пока не отправил тебя в кутузку! Дети до восемнадцати лет не допускаются.
Как ни странно, солдатам младше восемнадцати лет не дозволялось иметь никаких дел с женщинами, пить и курить: нарушения строго карались. Но дозволялось убивать и быть убитыми в бою с так называемым противником. Отечество иногда бывает странно разборчивым.
Плутон с Малышом ворвались внутрь. Малыш отталкивал всех солдат в комнатах ожидания и коридорах. Какой-то артиллерийский унтер-офицер заворчал. Малыш саданул его кулаком по черепу, и тот, крякнув, рухнул на пол.
— Дорогу Двадцать седьмому полку убийц и поджигателей! — заорал Порта. — Давайте сюда девиц. Хотим посмотреть товар!
Жандарм крикнул:
— Тихо, не то вылетишь отсюда!
Малыш угрожающе посмотрел на него. Жандарм благоразумно попятился от двухметрового гиганта.
Дверь в гостиную, или, как называли ее пожилые «мамочки», приемную, со стуком распахнулась. Там сидело около десяти женщин от двадцати до пятидесяти лет, одетых в самое соблазнительные наряды — от вечерних платьев с глубоким декольте до прозрачных трусиков и лифчиков. Они были готовы принять изголодавшуюся по любви толпу в тяжелых сапогах.
Порта буквально рухнул на колени темноволосой красавицы в голубом белье. Всунул ей между губ горлышко водочной бутылки и обольстительно спросил:
— Ну, мое сокровище, погреемся в постельке?
Через две минуты они скрылись.
Плутон восторженно бросился к толстухе — она была, сказал он, его идеалом.
Малыш остался стоять посреди комнаты, переводя взгляд с одной женщины на другую. Он никак не мог выбрать! В результате всех разобрали. Тут он заревел:
— Воры, грабители, ублюдки! А мне? Клянусь дьяволом, я хочу шлюху!
Одна из «мамочек» попыталась успокоить этого громадного бандита. Он схватил эту впечатляющую даму и крикнул:
— Ты шлюха? Ну, так пошли, Малыш приехал. Это дом удовольствия, а не проповедей!
«Мамочка» стала громко звать на помощь, когда Малыш принялся сдирать с нее вечернее платье. Появилась еще одна, но Малыш обезумел. Наполовину сорвав платье с первой, он ухватил обеих наперевес под каждую руку и направился к двери, за которой скрылись остальные. Женщины, суча ногами и крича, пытались вырваться, но тщетно.
— Не пытайтесь обманом лишить Малыша того, за чем он приехал. Купил я вас или нет? Отвечайте!
И с двумя кричащими женщинами затопал вверх по ступенькам.
— Тихо, девочки! Я хочу только того, что мне положено!
Он пинком распахнул дверь первой комнаты, но там лежал Порта с темноволосой красавицей. В следующей Плутон и Штеге разыгрывали безумную пьесу с двумя громогласными женщинами.
Малыш выругался и стал пытать счастья дальше по коридору. Все комнаты были заняты! Он поднялся на второй этаж. Первая комната, в которую вломился, была занята зенитчиком.
— Убирайся, тупая свинья, — приказал Малыш. — Салонным солдатикам вроде тебя нужно сматываться, когда в город приезжают приличные люди.
Зенитчик запротестовал, но Малыш быстро с ним разобрался. Швырнул брыкающихся женщин на широкую кровать, схватил зенитчика и вышвырнул в дверь. Его девица сидела на кровати совершенно голая, таращась на «мамочек» и Малыша, который стоял с грозным видом посреди комнаты. Потом запрокинула голову и громко захохотала. То, что клиента оторвали от нее посреди любовного акта, было достаточно смешно, но еще смешнее было плачевное состояние обеих «мамочек».
