Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвертого)
Как только машина остановилась, Таманцев и за ним двое прикомандированных выпрыгнули из кузова.
— Капитан Фомченко, — представился плечистый, с головой, обожженной справа от виска до затылка.
— Старший лейтенант Лужнов, — вытянулся перед Алехиным высокий, помоложе.
Как и Таманцев, они были без головных уборов, в плащ-палатках, с автоматами ППШ и вещмешками в руках; только Таманцев дополнительно захватил еще «шмайссер».[30]
Обоих прикомандированных Алехин наверняка видел в отделе контрразведки авиакорпуса. Он даже припомнил, что у капитана на одной из медалей вмятина от пули или осколка.
— Развернись и стань сюда, — указывая в кусты на отходящую перпендикулярно неторную дорогу, велел он Хижняку и позвал офицеров: — Идемте.
Широкой травянистой тропой, обжатой с обеих сторон кустарником, они направились к темнеющему вдали лесу — Алехин и Таманцев впереди, Фомченко и Лужнов за ними.
— Что так долго? — справился Алехин у Таманцева.
— Можете проколоть себе дырочку для ордена, — небрежно сообщил Таманцев. — Мы нашли этих — капитана и лейтенанта.
— Кто это? — заинтригованный упоминанием об ордене, поинтересовался Фомченко.
— Подозреваемые, — пояснил Алехин, — точнее даже — проверяемые… Где они?
— Зашли в дом шесть на улице Вызволенья. Судя по всему, они там уже бывали. Блинов наблюдает за ними. По данным комендатуры, фамилия капитана — Николаев, лейтенанта — Сенцов. Прибыли из воинской части тридцать один пятьсот восемнадцать… Цель командировки указана стандартно: выполнение задания командования.
— Блинову там не управиться, — вздохнул Алехин. — Тридцать один пятьсот восемнадцать — это что за часть?
— Второго Белорусского фронта. Я сделал запрос. Подполковника не было, потому и задержался.
— Если они действительно из этой части… другого фронта, что же они лазят у нас по хуторам? Странно… Твои соображения?
— Ничего примечательного. Держатся спокойно, непринужденно… По виду в армии не новички… Их надо понаблюдать, — заключил Таманцев. — Вы же сами говорите — проверяемые. Возможно, этим и ограничится… К утру будет ответ.
— Ну уж к утру.
— Будет, — заверил Таманцев. — Я сам звонил по вэ-че в Управление Второго Белорусского. И передал с литером «Весьма срочно»… За подписью генерала.
— Плачет по тебе гауптвахта, — покачал головой Алехин. — Кончится война, посадить на полгодика — вполне по заслугам!
— Уж я бы там отоспался. И ряшку бы наел — во! — Таманцев развел руками. — Есть элементы авантюризма, — со вздохом признал он, — но исключительно для пользы дела.
— Там гроза… — оборачиваясь в сторону Лиды, помолчав, проговорил Алехин.
— Уж это точно!.. Веселенькая ночка вам предстоит…
Таманцев осмотрел темное небо, потом лес впереди — выглядело все вокруг мрачно, диковато — и заметил:
— Прекрасное место для отдыха. В каком отеле для нас приготовлены номера?
Алехин, будто не слыша, молчал.
— Распорядитесь доставить туда багаж, — не унимался Таманцев, — массажистку и педикюрных операторов.
— Ожидают тебя с нетерпением, — принимая тон Таманцева, сказал Алехин.
— Очень мило… А каков приказ Родины?
— Взять Казимира Павловского и тех, кто с ним, — вполне серьезно сказал Алехин.
— Кто это — Павловский? — спросил Фомченко; он, видно, был любознателен и, во всяком случае, хотел быть в курсе дела; а Лужнов молчал.
— Агент германской разведки, — оборачиваясь, сказал Алехин.
— Милейший парень, — добавил Таманцев. — Девять успешных перебросок и четыре железки от немцев… Особо опасен при задержании. Как-то под настроение ухлопал трех лопухов из комендатуры.
— Понятно, — несколько озадаченно проговорил Фомченко.
— Ну уж — лопухов, — не согласился Алехин. — Офицера и двух патрулей. С ним надо ухо держать востро. Я ознакомлю вас с ориентировкой и фотографиями, — пообещал он.
— Нам сказали… — наконец произнес Лужнов, — здесь полно банд. Правда?
— Говорят, убивают, — Таманцев пожал плечами, — но мы не видели.
Лужнов держал автомат наизготове, время от времени утыкаясь стволом в спину Таманцеву.
— Поставьте на предохранитель, — посоветовал ему Алехин и улыбнулся. — Вы летчик?
— Летчик, — покраснев, подтвердил Лужнов и сдвинул шишечку.
— Восемьдесят семь боевых вылетов, — сказал за него Фомченко. — Комиссован после ранения. Как и я, грешный…
«Вот так… Восемьдесят семь боевых вылетов, а автомата, возможно, в руках не держал. Летчики… Ладно, скажи спасибо, что этих дали».
Они вышли к всполью и все четверо встали за кустами. На поле, метрах в двухстах от них, виднелся добротный дом с мансардой, левее — две бедноватые хаты, за ними зловеще чернел лес.
— Это дом Павловских, — показал Алехин.
— Он заколочен, — заметил Таманцев.
— Да… Сам хозяин, Павловский-старший, арестован как фольксдойче… сидит в Лиде, — объяснил Алехин Фомченко и Лужнову. — В меньшей хате, — Алехин указал рукой, — проживает Юлия Антонюк.
— А это кто? — нетерпеливо осведомился Таманцев.
— Сирота… Она с детства в услужении у Павловских; то ли батрачка, то ли служанка — не поймешь. Имеет дочку полутора лет.
— От кого? — спросил Таманцев.
— Поговаривают, что от немца, но я думаю иначе… Эта Юлия — родная сестра жены Свирида. Кстати, вон его хата…
— А кто это — Свирид? — вступился Фомченко.
— Приятель капитана, — с иронией заметил Таманцев. — Он и подарил нам Павловского.
— Вот именно… — улыбнулся Алехин и пояснил Фомченко: — Обездоленный человек, горбун.
— А тетка? — озабоченно спросил Таманцев. — У Казимира тут где-то есть родная тетка.
— Не здесь, а в Каменке… Я отдаю предпочтение Юлии. На две засады у нас просто нет сил.
— Нам-то все равно, где блох кормить — там или тут. — Таманцев сплюнул. — Только просветите. Не дайте помереть дурой! При чем тут Юлия? Почему Павловский должен появиться здесь?..
32. АЛЕХИН
Трудно было допустить, что, попав в эти места после многих месяцев отсутствия, Павловский не попытается встретиться с кем-либо из родных или близких ему людей. Но с кем?
Отец, которого он, по словам крестьян, уважал и любил, находился в тюрьме, дом стоял заколоченный, и со стороны издалека было видно, что там никто не живет. Следовало предполагать, что Павловский через кого-нибудь (скорей всего через свою родную тетку Зофию Басияда) постарается узнать о судьбе отца.
Как я выяснил, Басияда, истовая католичка, без симпатии относилась к немцам, запрещавшим религиозные службы на польском языке и жестоко притеснявшим не только рядовых верующих, но и «наместников божьих» — ксендзов. Фактом было, что она, наполовину немка, не подписала фолькслист, как это сделали ее брат и племянник, хотя в тяжелых условиях оккупации германское гражданство давало немалые блага. Своего единственного брата она любила, с племянником же отношения у нее, как я понял, были не лучшие.
Обдумывая все, что мне удалось узнать о Павловских, Свиридах, о их родственниках, я из двух вариантов — Зофия Басияда и Юлия Антонюк — постепенно склонился ко второму.
Дело в том, что у меня еще раньше возникло предположение, что дочка у Юлии Антонюк от Казимира Павловского.
Эта догадка появилась у меня, когда, узнав, кто такая Юлия, я обдумывал текст записки, извлеченной из пирога в отделе госбезопасности. Зачем сидящему в тюрьме отнюдь не сентиментальному пожилому человеку в коротком тайном послании сообщать, что девочка его батрачки здорова?
Мысль эта получила некоторое подтверждение, когда на одной из двух фотографий Павловского, принесенных Свиридом, я не без труда разобрал стертую кем-то надпись:
«Самой дорогой от Казика». И ниже: «1943 год».
Кто мог быть для Павловского-младшего «самой дорогой» в доме Свирида? Как попала туда эта карточка?.. Естественным было предположение, что фотография подарена Казимиром Юлии. И что полтора месяца назад после спешного отъезда Юлии карточка вместе с другими ее вещами попала в дом к Свириду.
Кто же и когда стер надпись?.. Возможно, Юлия — перед приходом наших войск, — а может, и Свирид. Примечательно, что, когда я потребовал принести фото Павловского, он отправился к хате, зашел туда и тут же полез в погреб — несомненно, там и были спрятаны карточки.
Дорого бы я дал, чтобы узнать истину о взаимоотношениях Павловского и Юлии, чтобы знать доподлинно, кто отец девочки.
Кстати, Эльзой, именем в этих местах весьма редким, звали, как мне запомнилось по следственному делу, мать Юзефа Павловского — бабушку Казимира.
Мое предположение об отцовстве Павловского-младшего представлялось вполне вероятным, но не более. Чтобы как-то проверить его, я до приезда Таманцева попытался установить дату рождения девочки.
