Владимир Першанин - Штурмовая группа. Взять Берлин!
Несколько 75-миллиметровых противотанковых пушек, минометы, круговая пулеметная защита. От артиллерийского огня их прикрывали доты, да и «семидесятипятки» с их кумулятивными снарядами могли постоять за себя. Почти каждый солдат в бункере имел «фаустпатрон», а те, кто поопытнее, по нескольку штук в запас.
Гарнизон бункера представлял собой разношерстные остатки подразделений, из которых сколачивали роты и батальоны. Немцы составляли немногим больше половины. Здесь были венгры, выбитые после ожесточенных боев из Будапешта. Дружно держались с десяток скандинавов, светловолосые, рослые, более напоминающие истинных арийцев, чем сами немцы.
На родине их ждала смертная казнь или долгое тюремное заключение за предательство, расстрелы заложников. Они мало верили в чудо (как и остальные солдаты) и готовились сражаться до конца.
Украинцы из карательных частей, так же как и власовцы, знали, что пощады им не ждать, и с нетерпением ожидали начала атаки. Отделение из полутора десятков выходцев из Западной Украины занимали несколько укрепленных помещений на первом этаже. Отхлебывая из фляжек ром, подковыривали власовцев.
— Что, москали? Скоро ваши братки придут, на фонарях вас вешать будут. Долго вы собирались красных бить, аж до Берлина дошли.
Старший унтер из донских казаков, широченный в плечах и груди, с молниями войск эсэс на петлицах, протирал пулемет и добродушно разъяснял, что висеть им придется вместе.
— Крепко вы с Бандерой старались. Сколько народу погубили, что, пожалуй, до фонарей не доведут. Штык в задницу воткнут, и подыхай в куче собственного дерьма.
— Они в штыковую сейчас не ходят, — поспешил сообщить молодой власовец. — Автоматов да пулеметов хватает, да и танков в достатке.
— На гусеницу тебя и намотают. Ты же предатель, — поддел его казак. — Мы хоть знаем, за что умрем, а ты, сопляк, чего во власовцы пошел?
— В лагере чуть насмерть не замерз в сорок втором году. Поэтому и перекинулся к Власову.
— Вот и подыхай за своего генерала.
Туго пришлось бы Савелию Грачу и другому взводу красноармейцев, тоже окружавшему бункер с тыла. Немцы, скандинавы, венгры и весь остальной пестрый состав бункера воевать умели и сдаваться не собирались.
Но события приняли другой оборот. Мины, летевшие куда попало, пробили брешь в двухметровой кирпичной ограде напротив танка Павла Ускова. Он понял, что через считаные минуты его машину увидят из ближнего дота.
Свое противотанковое орудие они развернуть в его сторону никак не сумеют, но свяжутся со вторым дотом и наведут артиллерию бункера. Двадцатилетний лейтенант воевал меньше года. Успел пройти Польшу, половину Германии, горел еще в старой «тридцатьчетверке» и опыта понемногу набрался.
Связываться снова по рации с Ольховым или Антиповым времени не оставалось. «В бою лови нужный момент», — говорил его прежний взводный, погибший в начале года. Хороший был мужик и советы давал дельные.
— Подгоняй машину к пролому в ограде, — скомандовал Усков.
— Подобьют нас, — выдохнул заряжающий.
Но механик Долгушин, скрипя зубами от злости и напряжения, малым ходом, чтобы излишне не шуметь, вел «тридцатьчетверку» к кирпичной ограде.
Это был рискованный, смертельно опасный ход, который мог повернуть судьбу боя, а мог закончиться гибелью танка и его экипажа. Наводчик Лукьянов Никита, воевавший с весны сорок третьего, отчетливо видел в прицел приближенную оптикой боковую стену дота. Из узкой амбразуры гулко, как в пустое ведро, молотил крупнокалиберный пулемет.
На расстоянии двухсот метров узкая пулеметная амбразура казалась еле различимой щелкой. Но вложить снаряд требовалось именно в нее. Бетонную стену их 85-миллиметровое орудие не возьмет.
Бронебойный снаряд ударил на полметра выше. Раскаленная болванка, летевшая со скоростью 900 метров в секунду и способная пробить броню любого немецкого танка, лишь оставила щербину в бетоне.
— Давай снова бронебойным, там трещина появилась! — кричал Усков.
Второй снаряд ударил точнее, отколол кусок бетона и расширил трещину хотя стену дота и не пробил.
— Еще один!
Заряжающий глотнул порохового дыма из раскрытого казенника. Кашель раздирал грудь, но снаряд был уже заброшен в ствол. Лязгнул затвор, и раздался третий выстрел, наконец проломивший измочаленную бетонную плиту над амбразурой.
— Уходим! — командовал лейтенант.
Сержант Долгушин дал полный газ. Двигатель взревел, а машина весом тридцать две тонны едва не подпрыгнула, уходя задним ходом от выстрела из второго дота.
Снаряд орудия «восемь — восемь» смахнул обломок ограды и пронесся над башней «тридцатьчетверки», встряхнув машину ударом спрессованного, как резина, воздуха. И второй снаряд тоже опоздал. Врезался огненным шаром в густой, аккуратно подстриженный кустарник, раскидав в стороны горящие ветки.
Дот молчал. Бронебойная болванка сработала в его узком пространстве в полную силу. Смахнула со станка пулемет вместе с разорванным телом пулеметчика, врезалась в орудие, кромсая и плюща его механизмы. Кого-то из расчета контузило, другие угодили под осколки разорванного металла.
Ольхов мгновенно воспользовался наступившей короткой паузой. Группа саперов с зарядами взрывчатки бежала ко второму доту. Ускову было приказано отвлекать на себя внимание.
— Ты у нас специалист по дотам, — передал команду по рации капитан. — Долби его, только не высовывайся. У тебя хорошо получается.
— Есть, — бодро отозвался Павел Усков.
Его экипаж перспективу лезть под огонь дота воспринял кисло. С одним кое-как справились, да и то не добили, а их бросают под прицел 88-миллиметровки из второго бетонного колпака.
— Одни мы воевать должны? — начал было обычное брюзжание механик-водитель Антон Долгушин, возрастом старше других и успевший обзавестись тремя детьми. — Дот уделаем, давай лезь дальше. Кто везет, на том и едут.
Он хотел сказать что-то еще, но три других танка их усиленного взвода уже открыли огонь по бункеру, а еще через минуту один из них дернулся и задымил.
— Подбили! — ахнул экипаж «Тридцатьчетверка» застыла. Неподвижный танк — мертвый танк. Это понимали все и напряженно ожидали, успеет ли кто выскочить из экипажа. Машина задымила, из переднего люка выбрался механик, а из верхних — помогая друг другу, еще двое танкистов.
Этим троим удалось спастись. Из бункера ударила противотанковая пушка, и в дым вплелись языки коптящего пламени. «Тридцатьчетверка» горела, потрескивая, как поленница смолистого сухого хвороста. В новых танках «Т-34-85» снаряды, как правило, не детонировали разом, давая экипажу возможность спастись. Они взрывались по одному-два. Но и этого хватило, чтобы сорвать с погона массивную башню, а огонь из круглого отверстия выбивало ревущим столбом. Горела солярка, которой танки заправили утром. Горели и два не успевших выскочить танкиста.
— Видели? — тыкал пальцем в пылающую машину лейтенант Павел Усков. — Ребята, считаные дни до победы не дожили, а кто-то ноет, в бой идти боится.
Он употребил более крепкое словцо. Заряжающий заявил, что никто ничего не боится, и вообще, хватит попусту болтать.
— Куда двигаем? — угрюмо спросил механик Долгушин.
— Вон к той будке за деревьями.
— Крепко она нас от снарядов защитит! Первым же выстрелом…
— Давай быстрее, — перебил его Усков.
Команда была дана вовремя. Очередная бронебойная болванка с воем пронеслась мимо. Еще одна врезалась в фонарный столб. Брызнул сноп искр, а тяжелый столб, перерубленный на высоте человеческого роста, закувыркался в воздухе, затем обрушился на асфальт в пяти метрах от танка.
Механик, втянув голову в плечи, гнал машину молча, опасаясь нового снаряда, который наверняка достанется им. Возле тополей, за стеной избитой осколками будки, резко затормозил.
— Приехали…
Язык ворочался с трудом, а по закопченному лицу стекали крупные капли пота.
— Орудие заряжено? — прервал лейтенант напряженное молчание.
— Кажись, — неуверенно ответил наводчик Лукьянов, сдерживая дрожь в пальцах.
— Проверь. Если ствол пустой, заряди фугасным.
— Заряжено, — гордо, словно совершил нечто особенное, заявил заряжающий Карпухин Филипп. — Фугас наготове.
Круглое конопатое лицо младшего сержанта, которого в экипаже чаще называли Карпухой (самый младший по возрасту), расплывалось в улыбке. Глядя на него, оживились, заулыбались остальные, достали кисеты.
Понимали, что выскочили из-под обстрела чудом. На таком расстоянии немцы промахивались редко.
— Это потому, что из полуподвала стреляли, да и амбразура узкая, — сказал грамотный радист, тоже из последнего пополнения.
Трое других членов экипажа, в том числе лейтенант Усков, не раз горевшие, получившие в свое время раны и контузии, лишь снисходительно покачали головой.
