Рудель Ганс-Ульрих - Пилот «штуки»
Мы летим к цели. Значительно дальше к западу я встречаюсь с сильными вражескими частями, никакого следа немецких войск.
Мы летим обратно и видим эти танки с близкого расстояния. Это все Т-34, — русские! Их экипажи стоят позади машин, изучая карту, по-видимому, у них проводится инструктаж. Испуганные нашим появлением, они разбегаются и карабкаются в свои танки. Но в этот момент мы не может ничего сделать, потому что мы должны вначале приземлиться и пополнить амуницию. Тем временем, Советы входят в город. Наш аэродром расположен на другой его стороне. Через десять минут я снова взлетаю и ищу эти танки среди домов. Когда их атакуют, танки резко поворачивают, прячутся за дома и быстро исчезают из поля зрения. Я уничтожаю четыре из них. Куда пошли остальные? Они могут появиться на нашем аэродроме в любую минуту. Мы не можем эвакуировать его, поскольку часть наземного персонала находится в городе и мы должны ждать, пока они не вернуться обратно. Только сейчас я вспоминаю, что послал одного из наших офицеров в армейские склады, находящиеся в восточной части города. Ему необыкновенно повезло. Позднее выяснилось, что его автомобиль тронулся в ту самую секунду, когда Т-34 огибал угол складского здания. Дав полный газ и плотно сжав колени, чтобы они не так тряслись, он смог умчаться прочь целым и невредимым.
Я вылетаю еще раз. Эскадрилья не может лететь вместе со мной, иначе у нас не хватит горючего для неизбежного перелета в Павловку. Я могу лишь надеяться, что к моменту моего возвращения все наши люди уже соберутся на аэродроме. После долгих поисков я замечаю два танка в западной части города и уничтожаю их. По-видимому, они двигались в нашу сторону, чтобы выкурить осиное гнездо «Штук». Самое время убираться прочь и успев поджечь все неисправные самолеты, мы взлетаем. В то время как мы делаем круг над аэродромом, чтобы построиться в боевой порядок, я вижу разрывы танковых снарядов на окраине аэродрома. Им в конце концов удалось достичь нашей базы, но нас уже там нет.
Компас указывает на запад северо-запад. Немного погодя мы летим над дорогой на малой высоте. По нам открывают сильный огонь моторизованная колонна, которая движется под охраной танков. Мы разделяемся и начинаем кружить над машинами: советские танки и грузовики, в основном американского производства, следовательно, это русские. Признаюсь, я озадачен, как эти парни оказались так далеко к западу, но это могут быть только русские. Мы набираем высоту и я отдаю приказ атаковать зенитные установки, которые должны быть нейтрализованы в первую очередь, так чтобы мы могли начать атаки с малой высоты без помех.
После того как мы утихомирили большую часть зениток, мы поделили колонну на части и расстреляли ее. День медленно идет к закату, вся дорога выглядит как огненная змея, это сплошная пробка из горящих машин и танков, которые не сумели свернуть с дороги вправо или влево. Мы никого не пощадили, материальные потери Советов снова велики. Но что это? Я пролетаю над тремя или четырьмя машинами впереди колонны, на их радиаторах наши флаги. Это грузовики немецкого производства. Из канав по обе стороны дороги вылетают белые сигнальные ракеты. Это сигнал наших собственных войск. У меня давно не было такого леденящего чувства в животе. Я бы охотно врезался в землю где-нибудь прямо здесь. Могла ли эта колонна быть немецкой? Все горит. Но почему мы подверглись такому сильному обстрелу из грузовиков? Как оказались здесь американские автомашины? Помимо этого, я своими глазами видел бегущих людей в коричневой форме! Пот струится по лицу, меня охватывает отупляющее чувство паники.
Уже совсем стемнело, когда мы приземляемся в Павловке. Никто из нас не произносит ни слова. Была ли эта колонна немецкой? Неопределенность душит нас. Я никак не могу выяснить по телефону у армии или Люфтваффе, чья это была колонна. К полуночи прибывают несколько солдат. Оперативный офицер прерывает мой крайне беспокойный сон и говорит, что есть важные новости. Наши армейские коллеги хотят поблагодарить нас за то, что мы помогли им сбежать. Они рассказывают, что их грузовики были захвачены вражеской колонной. Они только успели отбежать на сотню метров, чтобы укрыться от русского огня в канавах в стороне от дороги. Именно в этот момент мы появились на сцене и расстреляли иванов. Наши парни немедленно воспользовались ситуацией и сумели скрыться. Это снимает с меня тяжкий груз и я разделяю ликование наших собратьев по оружию.
Спустя некоторое время после этого случая мы оказываемся в Днепропетровске. Аэродром находится на восточном берегу Днепра, очень далеко от наших казарм в центре города. Для обычного русского города это место производит хорошее впечатление, такое же, как и Харьков. Советские бомбардировщики и штурмовики почти каждый день атакуют мосты на Днепре в центре города. Красные надеются, что уничтожив их, они отрежут путь к отступлению немецким войскам и сделают невозможным снабжение боеприпасами и резервами нашей армейской группы. До сих пор мы не видели, что они добились в своих атаках на мост какого-нибудь успеха. Но жители торжествуют. Как только советские самолеты исчезают из виду, они бросаются к Днепру с корзинами, потому что успели заметить, что после каждого налета на поверхности появляется большое количество оглушенной рыбы. Похоже, столько рыбы в городе давно не ели. Мы летаем то на северо-восток, то на юг по мере того как Советы движутся вперед к Днепру в надежде не допустить создание нашей линии обороны по реке и консолидировать позиции. В то же самое время когда мы перемещаем нашу базу из Днепропетровска в Большую Костромку, в 120 километрах дальше к западу, я теряю Беккера. Он переведен в штаб авиадивизии. Долгое время я сопротивляюсь его переводу, поскольку он принадлежит нашему «семейному кругу», но это бесполезно и после долгих переговоров принимается окончательное решение.
12. Все дальше на запад
Большая Костромка — типичная русская деревня, со всеми преимуществами и недостатками, которые из этого проистекают. Для нас, жителей Центральной Европы, недостатки перевешивают. Деревня сильно разбросана и состоит в основном из глинобитных хижин, лишь немногие дома выстроены из камня. Уличная сеть возникла сама собой, без всякого плана, это просто немощенные проезды, которые пересекаются под самыми причудливыми углами. В плохую погоду наши автомашины тонут в грязи по самые оси так, что их невозможно потом вытащить. Аэродром находится на северном конце деревни, по дороге на Апостолово, которая почти непроходима для автотранспорта. Поэтому наш персонал не теряет времени и для того, чтобы сохранить мобильность, начинает использовать лошадей и волов, запряженных в повозки. Экипажи часто должны подъезжать к своим самолетам верхом на лошадях, они влезают на крыло своего самолета прямо с седла, потому что взлетная полоса выглядит немногим лучше, чем дороги. В этих погодных условиях она напоминает океан грязи с крошечными островками, и если бы не широкие шины Ю-87, мы вообще не могли бы взлететь. Наше жилье разбросано по всей деревне, штаб эскадрильи расквартирован в здании школы на ее южном краю. Здесь у нас есть даже офицерская столовая.
Площадь перед зданием часто превращается в огромную лужу и когда она замерзает, что иногда случается, мы играем здесь в хоккей. Эберсбах и Фиккель никогда не упускают возможности поиграть. Недавно, тем не менее, они несколько охладели к игре, все ноги у них в синяках. Когда погода портится, хоккейные ворота переносят под крышу, уменьшенное хоккейное поле доставляет больше хлопот вратарям. Мебель от хоккея не страдает, потому что ее попросту нет.
Русские потрясены множеством мелких предметов, которые наши солдаты возят с собой. Они думают, что все эти любительские фотографии наших домов, наших комнат, наших девушек являются пропагандой. Приходится тратить очень много времени чтобы убедить их, что все это подлинное, что немцы вовсе не людоеды. Через несколько дней после нашего прилета русские подошли и спросили, можно ли им снова повестить на стены иконы и распятия. Раньше, при советской власти, им приходилось все это прятать из-за неодобрения сына, дочери или комиссара. То, что мы не выдвигаем никаких возражений, по всей видимости воодушевляет их. Мы пытаемся им объяснить, что и в наших домах тоже есть распятия и религиозные картины, но они верят этому с большим трудом. Спешно они водружают в «красных углах» иконы и вновь и вновь выражают надежду, что это разрешение не будет отменено. Они живут в страхе перед комиссарами, которые держат всю деревню под наблюдением и шпионят за ее обитателями. Пост главного доносчика часто занимает директор школы.
В настоящее время мы живем в заколдованном царстве грязи и переживаем вытекающие из этого трудности в снабжении, даже продовольствием. Когда я лечу низко над Днепром, то часто вижу как и наши и русские войска кидают ручные гранаты в воду и ловят оглушенную рыбу. Мы воюем, по Днепру проходит линия фронта, но каждая возможность накормить войска должна быть использована. И вот однажды я решаю попытать удачу с небольшой 50-кг бомбой. Гослер, наш квартирмейстер, послан во главе группы нестроевых солдат к Днепру. Перед их уходом я показываю им на карте участок реки, где намереваюсь сбросить бомбу. Покружив немного над рекой и дождавшись, когда я смогу опознать наших парней, я бросаю бомбу с высоты 15-20 метров. Она падает у самого берега и после короткой задержки взрывается. Наши внизу должно быть испуганы взрывом, потому что бросаются на землю. Несколько догадливых рыбаков, которые занимались промыслом на середине реки с борта какой-то древней посудины, чуть было не перевернувшейся от волны, вызванной взрывом, быстро подплывают и начинают собирать оглушенную рыбу. Сверху я вижу белые брюха мертвой рыбы, плавающей на поверхности. Солдаты вступают в сражение и пытаются вытащить как можно больше рыбы. На берегу появляются новые рыбаки и также начинают выбрасывать рыбу на отмель. Через несколько часов после моего возвращения грузовик с рыболовной партией возвращается с Днепра, с собой они привозят несколько центнеров рыбы. Среди улова несколько огромных экземпляров, которые весят по 30-40 кг, в основном осетры и разновидность речного карпа. В течение следующих десяти дней мы организуем настоящие оргии и находим рыбную диету великолепной. Вкуснее всего оказывается осетрина, копченая или вареная, огромные карпы также вполне съедобны. Через пару недель с неменьшим успехом проводится вторая рыболовная экспедиция.
