Алексей Ивакин - Десантура-1942. В ледяном аду
Если первый батальон так и не смог удержать Большое Опуево, то второй взял Малое с лету.
Комбат-раз – капитан Иван Жук – приказал атаковать без криков и выстрелов. Более того, десантники его батальона часть пути проползли под настом! Немцы ошалели, когда почти перед их окопами снег взметнулся и белые призраки молча – что самое страшное! – прыгнули на их головы.
Через полчаса, когда под Большим Опуевом еще только разгорался бой, батальон Жука уже зачищал от недобитков деревню.
– Молодцы, мужики! Молодцы! – орал он ребятам, деловито – отделениями – прочесывающим избы.
Из каждой избы приходилось выкуривать фрицев. Гранаты в окна, дверь на прицел…
Внезапно, из крайнего дома басовито застучал трассерами пулемет. Одной очередью срезало сразу троих десантников, перебегавших улицу, освещенную багровым огнем разгорающихся пожаров.
– Подавить пулеметчика! Бегом! – заорал Жук. – Где командир штурмового взвода?
– Убит!
– Мать твою… Морозов! Морозов! – крикнул комбат. – Бегом к штурмовикам, пусть давят пулемет!
– Есть, товарищ капитан! – Комсорг батальона, сержант Ленька Морозов бросился в залегшую первую роту, перепрыгивая через трупы немцев и десантников.
Очередь стеганула совсем рядом, но он каким-то невероятным образом выгнулся, и пули – вместо того, чтобы порвать живую плоть – выщепили дыры по стене избы.
Морозов нырнул рыбкой, уходя из зоны поражения в сугроб. Еще несколько десятков метров, и…
– Товарищ лейтенант… Комбат…
– Да понял я! – Лейтенант Булавченков грыз тесемки шапки-ушанки. – Фомичев штурмовиками сейчас…
Договорить он не успел. Немцы начали минометный обстрел, и комья мерзлой земли ударили ему в лицо. Он ткнулся в снег.
– Тьфу… – Приподнявшись, он выплюнул землю и схватился за правый глаз.
– Ранены?
Лейтенант застонал, держась за лицо.
– Дайте посмотрю. – Морозов осторожно взял руки лейтенанта и отвел в сторону…
– Фингал будет. А глаз вроде цел… Холодное приложить надо…
Новый взрыв заставил ткнуться в «холодное».
И в этот момент немецкий пулемет захлебнулся. А за этим раздались два глухих взрыва, и минометы тоже замолчали.
– Ай, Фомичев, ай, молодец! – вскрикнул лейтенант, вставая на колени. – Рота, вперед!
Десантники бросились в атаку. Впрочем, атаковать было уже некого. Из дома, откуда только что долбил пулеметчик, валил густой дым. А за домом была живописная картина – разбросав конечности и кишки по снегу, валялись дохлые фрицы-минометчики. Тех, кто еще пытался корячиться, десантники штурмового взвода Фомичева спокойно добивали выстрелами в затылок.
– Языка! Языка оставить!
– Некого, товарищ лейтенант! – развернулся к нему вечно улыбчивый старший сержант Фомичев. – Все умерли почему-то!
В этот момент распахнулась дверь дымящего дома и оттуда вывалился надсадно кашляющий немецкий офицер – без штанов и в расстегнутом кителе. Он успел махнуть финкой, пропоров растерявшемуся Морозову маскхалат, но тут же был успокоен ударом приклада в спину.
– Связать и в штаб бригады, – распорядился комроты.
– Скотина… – удрученно разглядывал порезанный полушубок комсорг. – Какую вещь испортил…
– Не-ееет! – закричал вдруг кто-то тонким голосом. – Не трогайте его! Он мой!
Из дымящейся избы выбежала женщина в длинной ночнушке и наброшенной на плечи телогрейке. Тут же споткнулась на ступеньках и упала прямо в ноги лейтенанту Булавченкову.
От неожиданности и лейтенант, и бойцы замерли. Баба же продолжала голосить:
– Не трогайте, ироды! Мой он, мой! Прошу вас… – и зарыдала.
– Это что за явление Христа народу! – грозно рявкнул на бабу подошедший незаметно комбат.
– Товарищ капитан… – начал было лейтенант.
Жук остановил его движением руки и присел перед валяющейся на снегу бабой:
– Эй, ты кто такая?
– Авдотья я… – распрямилась та. Круглое ее лицо покраснело от слез. – Отдайте Вовочку, а?
– Какого еще Вовочку? Ты что, Авдотья, с ума сошла?
– Вольдемара моего отдайте. Он мирный. Он велетинар. Он мне корову сладил…
Жук сдвинул шапку на затылок:
– Вольдемара? Немца, что ли?
– Муж он мне! Христом богом клянусь, муж!
– А что, русского мужа не смогла найти?
Баба вдруг затихла.
– Что молчишь-то? – потряс ее за плечо капитан.
– Без вести пропал в сорок первом… А что ж мне… Одной, тут хоть и немец, а мужик же! Велитинар опять же, велитинар… – и опять зарыдала.
Она почти молитвенно повторяла крестьянски уважаемую профессию пленного, как будто бы это могло помочь ему и ей.
– Велитинар!
По лицу комбата пробежало судорогой презрение:
– Он твоего мужа и убил…
Авдотья затрясла неприкрытой головой:
– Да что ты, что ты… Вовочка и муху не обидит, вона он мне как корову слечил… Что ты, что ты…
Волосы ее, в которых уже блестела седина, немытыми прядями раскидались по плечам.
– Что ты говоришь-то, а? Как же он мужа моего убил? Ты ж советский человек, как такую ерунду говоришь? Он же корову!
Жук сплюнул себе под ноги:
– Корову, говоришь? Корову, это хорошо… Это он молодец! В сарай потаскуху. Этого в штаб.
Баба завыла, вцепившись себе в волосы. Когда двое десантников подхватили ее под руки и потащили в сарай, она извернулась и пнула капитана по ноге. Тот только покачал головой в ответ:
– Советский, значит, человек…
– Нет продуктов, товарищ капитан! Вообще ничего нет. Так, по мелочи насобирали, – подошел нему начштаба батальона. – У кого колбаса, у кого галеты. И у местных тоже ни черта нет. Все выскоблено.
Жук опять сплюнул. На этот раз от досады. Главная цель операции не была достигнута:
– А корова этой бабы?
– Нету коровы. Видимо, немцы увели.
Комбат нахмурился:
– Потери?
– Подсчеты ведем еще. Струков помощи просит. Завязли на подступах.
– Поможем. Кто командир штурмового взвода был?
– Погиб, товарищ капитан… Вместо него старший сержант Фомичев.
– Где он?
– Тут я, товарищ капитан, – откликнулся рядом стоявший Фомичев.
– Твой взвод остается здесь. Занимайте оборону. Раненых оставляем тут. Пусть отогреются ночку-другую в избах.
Фомичев приложил руку к грязной ушанке, но ответить не успел. Со стороны сарая раздался выстрел.
Командиры обернулись на звук. От сарая неторопливо отходили двое десантников.
– Что там, бойцы?
– Да бабу эту… Осколком… Случайно…
Жук поджал губы, подумал…
– Ну и черт с ней! Действуй, Фомичев! Да… Дорогу заминируй чем-нибудь…
Раненых оказалось аж шестьдесят человек.
Их растащили по уцелевшим избам.
А потом, под звуки боя, доносившиеся с той стороны Чернорученки, стали занимать окопы, брошенные немцами.
Комбат двинулся было со своим штабом обратно в лес, но его остановил крик одного из бойцов:
– Товарищ капитан, товарищ капитан! Идите скорее сюда!
Жук оглянулся на крик. Боец стоял возле немецкой траншеи, сняв ушанку и молча смотря себе под ноги.
– Что у тебя, рядовой? – подошел капитан.
Вместо ответа десантник показал себе под ноги. На бруствер. Капитан, посмотрев туда же, побелел от увиденного…
14
– И куда же делся наш офицер?
Тарасов хмыкнул:
– Расстреляли. А куда ж его? Мне и своих-то нечем было кормить.
– Подполковник! Вы понимаете, что нарушили все правила войны? – В голосе обер-лейтенанта звякнул металл. – Вы убили пленного, безоружного человека. Не лично, конечно, но по вашему же приказу! Так?
– Так, – спокойно ответил подполковник. – А вы бы предпочли, чтобы он замерз в первую же ночь? Мне его приволокли в одних подштанниках.
– Согласно Женевской конвенции двадцать девятого года, вы должны были обеспечить ему приемлемые условия содержания! Впрочем, ваша страна ее не подписала, – всем своим видом фон Вальдерзее показывал презрение и отвращение к русским варварам, не умеющим цивилизованно воевать.
– Зато ваша страна ее подписала… – криво усмехнулся Тарасов.
– И мы ее выполняем, между прочим! – гордо сказал обер-лейтенант.
– Да. Мы видели, как вы ее выполняете. Я лично видел.
– На что вы намекаете? – не понял немец.
– Я не намекаю, а прямым текстом говорю, что лично видел трупы попавших к вам в плен наших разведчиков.
– Идет война, и здесь не санаторий, господин подполковник. Они вполне могли скончаться от ран, даже несмотря на высококвалифицированную помощь немецких врачей, – пожал плечами обер-лейтенант.
– Да… Помощь была высококвалифицированная. Даже очень. Это у ваших врачей новейшие методы лечения такие – раздевать догола, укладывать на бруствер окопа и заливать холодной водой? Общеукрепляющая бруствер метода? При этом, чтобы ребята не дергались, их протыкали штыками. Это у вас вместо фиксации?
– Этого не может быть! – возмутился фон Вальдерзее. – Мы воюем по европейским законам, а не по азиатским!
